– Что это происходит? – удивился Майа.

Справа послышался юный смех Пьерсона.

– Да это наш Пино, ты же сам знаешь. Александр тебя нарочно предупреждал.

– А я и забыл, – сказал Майа. – Бедняга Пино.

– Плевать он на тебя хотел, бедняга Пино, – тут же отозвался сварливый голос.

Пьерсон снова захохотал, смех у него был совсем юный, какой-то бойскаутский.

– Ну ладно, ладно, прости, папаша, – сказал Майа.

Он взобрался наверх и растянулся на своей койке. Лежа, он прислушивался к возне Пьерсона, который раздевался у себя внизу. В фургоне было темно, но он словно бы воочию видел Пьерсона. Вот он, Пьерсон, снимает свою куртку, тщательно ее складывает, делает из нее аккуратный пакет и кладет себе под голову вместо подушки. Потом ложится, свертывается калачиком и начинает молиться.

А может, нынче вечером он молиться не станет? «Нет, – подумал Майа, – обязательно станет», Он – Пьерсон – человек порядка. Уж кто-кто, а он с богом плутовать не будет. А сейчас лежит себе на правом боку, свернулся калачиком. Свою безупречно чистую рубаху защитного цвета он не снял, не снял также и коротенькие штанишки, в которых он особенно похож на бойскаута. Подсунул сложенные ладони под свою румяную щеку и молится. А когда я наступил на Пино, он хохотал невиннейшим смехом школьника. Он обожает разные розыгрыши, и безобидную подначку, и вольные шуточки. А сейчас он лежит себе на правом боку, опустил свои длинные ресницы на розовые щеки и молится. Просит своего папочку «на небеси» уберечь его от зла.

Уже давно легкий шорох внизу утих – Пьерсон кончил раздеваться. А Майа все еще лежал в темноте с широко открытыми глазами.

– Не спишь? – окликнул его чей-то тихий голос. Майа разжал сцепленные на затылке пальцы и повернулся влево. Глаза его уже привыкли к полумраку фургона, и он смутно различил на противоположной койке лицо Александра. Должно быть, Александр приподнялся на локте и тоже напрягает зрение, стараясь разглядеть Майа.

– Нет, – так же тихо ответил Майа.

– О чем ты думаешь?

– О войне.

– Да не думай ты о таких вещах.

– А о чем прикажешь думать?

– Откуда я знаю. Ну, думай хотя бы о женщинах.

– Не всегда удается. И потом, я чаще думаю о женщинах по утрам.

– А все-таки попробуй.

– Нет, – сказал Майа, – не стоит даже пытаться, все равно не выйдет. Потому что, даже когда думаешь о женщинах, все равно в голову лезут печальные мысли.

– А мне нет, – сказал Александр. – Когда я думаю о жене, мне никогда не лезут в голову печальные мысли…

– Ведь это твоя жена.

– Да, – сказал Александр, – это моя жена.

Наступило молчание, потом Александр снова заговорил. Боясь разбудить остальных, он всячески старался приглушить громовые раскаты своего голоса.

– Как это так получилось, что у тебя, Майа, нет жены?

– Да так, не женился.

– Я не про то спрашиваю.

– Да и вообще у меня никого нет.

– Это-то и удивительно, – сказал Александр. – Такой парень, как ты…

– Сам не знаю, почему так вышло. Видно, не нашлось.

– Так-таки совсем никогда не находилось?

– Ну нет. Два или три раза было серьезно. А потом, под конец, как-то разлаживалось.

– Значит, не тех выбирал.

– И я так думаю.

– А теперь жалеешь?

– Нет… Но вовсе не они были в этом виноваты. Возможно, я сам в конце концов был виноват.

– Вряд ли. Ты ведь не из тех парней, которые ведут себя подло с женщинами.

– Не в этом дело, – сказал Майа.

– Тогда в чем же дело?

– Возможно, я недостаточно в это верил.

– Но все-таки ведь немножко верил?

– Вначале-то я верил, и очень верил.

– Вот видишь?

– Однако недостаточно. А чтобы любовь оказалась удачной, необходимо в нее сильно верить. И потом в нее надо продолжать верить, даже если верится всего наполовину.

– И ты был счастлив?

– Да, был. Был даже очень счастлив, по-моему. Делал то, что мне нравилось.

– А я тоже делал то, что мне нравилось, – сказал Александр.

– И к тому же еще имел жену?

– Да.

Снова оба замолчали, потом Майа проговорил:

– А ты жену обманывал?

– Случалось!

– Ну и как потом?

– Это же не в счет. Это же на стороне.

– Верно, и, очевидно, после измены ты еще сильнее любил жену, потому что чувствовал над ней свое превосходство.

– Что это ты мелешь? – с досадой сказал Александр. – Вовсе я не чувствовал никакого превосходства. Ведь это жена.

– А другие?

– Какие другие?

– С которыми ты ее обманывал?

– Ну, эти! – сказал Александр… – Я на них не сержусь.

Майа рассмеялся.

– Почему ты смеешься? – удивленно спросил Александр. – Смеяться тут нечему.

– Смеюсь потому, что люблю тебя.

– Совсем сдурел.

И про себя Майа мельком отметил, что впервые за сегодняшний вечер Александр употребил грубое выражение.

– Твоя жена, твоя работа, твой фургон, твой дружок! – сказал Майа.

– Ну и что?

– Значит, я твой дружок? – поддразнил его Майа.

– Сдурел.

– Значит, я твой дружок, Александр?

– Заткни свой бредофон, – сказал Александр. – Я спать хочу.

– Значит, я твой дружок, Александр?

Александр повернулся на другой бок, и Майа видел теперь только его широченную спину. А через минуту он лег навзничь, вытянул свои длинные ноги и сцепил на затылке пальцы.

Куда собрался?

– Сам не знаю, просто пройдусь по берегу. Может, и в Брэй-Дюн загляну.

Александр критически оглядел Майа.

– Смешно, ей-богу, – сказал он, – неужели не можешь на месте посидеть? Вечно тебя мотает туда-сюда, зуд у тебя, что ли? И какой тебе от этого прок? Слышишь, я спрашиваю, какой тебе от этого прок?

Майа неопределенно пожал плечами.

– К полудню вернешься?

– Ясно, вернусь.

– Ну ладно, – сказал Александр.

Майа пошел по аллее санатория, свернул влево, очутился на берегу. Вдруг он услышал за спиной чьи-то торопливые шаги.

– Майа!

Это оказался Дьери. Он совсем запыхался от бега.

– Что это ты как морж пыхтишь?

– Я не спринтер, – сказал Дьери.

И пошел рядом с Майа.

– День-то какой прекрасный выдался!

Майа повернулся и посмотрел ему в лицо.

– Ты, очевидно, собирался со мной поговорить?

– Да.

– Ну что ж, валяй.

Майа присел на песок, вынул из кармана сигарету и закурил. Дьери постоял с минуту в нерешительности, потом тоже опустился прямо на песок. Майа молча курил.

– Дело вот в чем, – сказал Дьери, – я не желаю, чтобы меня сцапали фрицы.

– Ага! Тоже хочешь попасть на корабль?

– Я, слава богу, пока еще с ума не сошел.

Наступило молчание.

– Тогда в чем же дело? – сказал Майа.

Дьери взглянул на него.

– Дело вот в чем, – сказал он. – Я переоденусь в штатское, поселюсь где-нибудь здесь поблизости, а когда фрицы придут, останусь и никуда бежать не буду.

– А если фрицы тебя сцапают?

– Меня-то не сцапают.

– Они же у тебя документы потребуют.

– Пусть требуют, документы в полном порядке.

Дьери вытащил из кармана воинский билет, раскрыл и протянул его Майа. В билете было написано, что рядовой Дьери увольняется из армии 2 февраля 1940 года в связи с болезнью сердца.

– Сирилли, да?

– От тебя ничего не скроешь.

– Что ж, чудесно. Но фрицы-то захотят узнать, чего ты здесь болтаешься.

– Не болтаюсь, а живу.

Дьери вынул из портмоне бумажку и протянул ее Майа. Это оказалась квитанция от 1 января 1940 года на квартирную плату.

– Из этой квитанции видно, что я уже полгода живу в Брэй-Дюне.

– Поддельная?

– Ничуть не бывало. Самая подлинная, за исключением даты. Я, вообрази, являюсь съемщиком небольшой фермы рядом с Брэй-Дюном.

– С какого же времени?

– Со вчерашнего дня.

Майа присвистнул.

– А ребята знают?

– Нет, я тебе первому говорю.

– Подожди-ка, подожди, – сказал Майа, – почему именно мне?