Парсел с живостью вскинул голову и взглянул на Омаату. Наступило молчание. Тут было нечто новое. Конечно, шестнадцатого мая Тетаити тоже сказал, что не убьет Адамо. Но он еще ни разу не поручал никому передать это Ивоа и не упоминал про их родство. На этот раз обещание казалось более определенным. Оно было дано открыто и с ссылкой на великого вождя Оту. Тетаити по-прежнему требовал отъезда Адамо, но теперь он сделал в скрытой форме предложение о перемирии и впервые обратился к Ивоа.

На другое утро Омаата пришла к Парселу с Итией и Ивоа. Она сдержала слово. Все должно было решаться в присутствии Адамо и при его участии. Как только три женщины вошли, остальные ваине скрылись, не выразив никакого неудовольствия тем, что их исключили из этого узкого совещания.

Парсел потребовал, чтобы Тетаити немедленно отдали ружье Ивоа. Его выслушали не перебивая, и когда он кончил, никто не возразил. Поэтому он очень удивился, обнаружив в ходе беседы, что все три женщины решительно против его плана. Ему долго не удавалось понять их точку зрения. Да и выражали они ее больше молчанием, чем словами. Они соглашались с тем, что Тетаити пошел на некоторые уступки. Но он не сделал бы таких уступок, не будь у Ивоа ружья. Следовательно, ружье — залог, и расстаться с ним можно лишь с большой осторожностью. Итак, было решено, что Итиа и Омаата пойдут в «па» как посланницы и сначала проверят, не переоценила ли Ороа обещаний Тетаити. Во всяком случае, было бы неплохо, если бы Тетаити повторил свои слова перед двумя новыми свидетельницами. Затем можно начать переговоры. Но, конечно, никак нельзя отдать Тетаити ружье Ивоа. Ружье следует разбить у него на глазах. И потребовать, чтобы в ответ он тут же разбил свое.

Парсел не подумал о таком двустороннем акте и был восхищен смелостью и предусмотрительностью женщин. Но заметил, что вряд ли Тетаити согласится уничтожить свое ружье. Они были того же мнения. Однако если даже Тетаити откажется, они затеют долгий спор и докажут ему, как велика их уступка. Парсел понял, как важно, с их точки зрения, затянуть переговоры и усложнить соглашение. Чем дольше они будут препираться, тем больше торжественности приобретет обещание Тетаити сохранить жизнь Адамо и тем труднее будет ему нарушить свое слово.

Переговоры длились с двадцать четвертого мая по шестое июня. Первая фаза была наиболее напряженной. Тетаити, то ли по убеждению, то ли из хитрости, не хотел иметь дела с женщинами. Только с Адамо. Но ваине доказали ему, что обсуждение вопроса с Адамо ни к чему не приведет. Конечно, Адамо согласится отдать ружье. Он хотел этого с самого начала (ты же сам знаешь, какой он добрый!). Но ружье находится не у него. А у женщин. Значит, с ними и надо вести переговоры. Всякий танэ обсуждает дела со своей женой. Почему ты не можешь обсуждать свои дела с нами? К тому же э, Тетаити, э, разве ты уже не обсуждаешь их с нами сейчас?

Как и предвидел Парсел, Тетаити категорически отказался сломать свое ружье. Ваине возмутились, пригрозили ему, что прервут переговоры, и действительно прервали, но потом снова возобновили их и наконец пошли на уступки, сделав вид, будто Тетаити победил по всем пунктам.

Вместе с тем они сумели превратить вручение ружья Ивоа в настоящую церемонию. В полдень шестого июня они устроили торжественное шествие к «па». Впереди шли Ивоа, Итиа и Омаата; позади Ороа, Тумата и Ваа; а в середине Парсел между Авапуи и Итиотой. Утром прошел дождь, и под палящим чревом солнца сырой подлесок был наполнен душными испарениями. Парсел с облегчением вышел на свободное пространство перед «па». В десятке шагов от палисада, в том месте, где Клиф-Лейн поворачивал вправо к бухте Блоссом, стояло банановое дерево, которое три недели назад англичане срубили под корень; теперь оно уже выпустило могучий трехметровый отросток, и на его макушке веером распустились широкие листья. Вся группа остановилась в их тени, и Омаата, несшая ружье под мышкой, вызвала Тетаити.

Парсел ожидал, что Тетаити останется в пристройке, невидимый для них, а сам будет видеть все, что происходит. Однако Тетаити пожелал выйти и стал перед дверью, а за ним выстроились три его женщины. По правде говоря, он не приблизился и держал ружье под мышкой, как бы случайно направив дуло прямо в живот Омааты. Но лицо его оставалось спокойным, и когда Омаата опустила ружье дулом вниз, он тотчас последовал ее примеру.

Омаата произнесла речь в пользу мира. Кончив речь, она разбила ружье о ствол дерева и бросила обломки к ногам Тетаити. Вождь подал знак, что собирается говорить, и, помолчав с большим достоинством, действительно заговорил. Он похвалил женщин за их благоразумие. Поздравил их с тем, что они показали себя такими мудрыми. Он надеется, что и впредь у него всегда будут с ними добрые отношения. Что касается Адамо, то он перитани. Адамо должен уехать. Но он, Тетаити, вождь и сын вождя, дал обещание дочери великого вождя Оту и сдержит свое обещание: если Адамо уедет в им самим назначенный день, его жизнь до того времени будет табу.

Эти слова произвели на женщин сильное впечатление. Они не ожидали, что Тетаити пойдет так далеко. Но тут не могло быть сомнений: он объявил Адамо табу, сделавшись на Оту, чью серьгу сейчас носит в ухе Адамо. Значит, Адамо дважды табу: благодаря серьге, которая касалась щеки великого вождя Оту, и благодаря слову Тетаити, сына вождя и племянника великого вождя Оту.

Когда волнение улеглось, Тетаити снова взял слово. Он победил всех угнетателей и потому считает себя владыкой острова, Согласно обычаю, он, как вождь, тоже объявляет себя табу. Один лишь Парсел способен был понять смешную сторону подобного заявления. Но оно было встречено вполне серьезными кивками и одобрительным ропотом. Потом снова заговорила Омаата. Она произнесла множество любезных слов и заверила Тетаити в своем уважении и дружбе. Затем напомнила, правда без особой настойчивости, что по таитянскому обычаю табу теряет силу, если вождь запятнает руки кровью своего родича. Этот намек был всем понятен. Ивоа доводилась двоюродной сестрой Тетаити, значит, ее танэ мог считаться родичем нового вождя.

Вряд ли такое ограничение его собственного табу обрадовало Тетаити. Однако он ничем этого не показал. С тех пор как он провозгласил себя владыкой острова, лицо его сделалось еще более суровым, черты более жесткими, а осанка еще более величественной. После того как Омаата кончила речь, Тетаити повторил свои похвалы женщинам, варьируя их на разные лады, и когда все уже решили, что теперь вождь удалится, он вдруг сделал паузу и попросил женщин оставить его наедине с Адамо.

Последовало общее замешательство. Тетаити подождал несколько секунд и, видя, что женщины не собираются уходить, широким жестом протянул свое ружье Рахе, а нож — Фаине. Затем медленной, торжественной поступью приблизился к женщинам и остановился прямо перед ними.

Парсел почувствовал, что движения Тетаити немного наигранны, но ведь во всякой политике, и хорошей и дурной, всегда есть известный элемент театральности. А политика Тетаити хороша, раз она ведет к переговорам. Женщины отступили. А Парсел в свою очередь приблизился к Тетаити, с досадой ощущая, что сам он гораздо ниже ростом и в его движениях значительно меньше изящества. К тому же ему пришлось покинуть сень бананового дерева, и солнечные лучи всей тяжестью легли ему на затылок.

В лице Тетаити не было ни вызова, ни враждебности. Его суровые черты оставались бесстрастными. И когда он заговорил, Парсел заметил, что голос Тетаити менее сух, чем при их последнем свидании. Однако говорил он короткими фразами, не стараясь быть красноречивым. Он обращался с Парселом не как с пленником. Но и не как равный с равным.

— Когда будет закончена пирога? — спросил он после долгого молчания.

— Меньше чем через одну луну.

Снова последовало молчание.

Парсел чувствовал палящее солнце на затылке. Свинцовый обруч сдавил ему голову.

— Нужна тебе помощь?

— Нет. Только когда я буду спускать пирогу на воду.