Бобров вопреки общей неприязни Западной цивилизации буров выделял и даже, можно сказать, ценил. Они старались брать лучшее от Европы (хотя такого оставалось всё меньше и меньше) и Востока. Они поощряли многодетность, труд и образование. Идеология жить НЕ для СЕБЯ была главной. Лишь футбол оставался пока неискоренимым пережитком прошлого. Но и здесь буры подстроили действие под себя. Футболисты вели скромный образ жизни, имели профессию (зачастую формальную, но для пропаганды годились и такие методы), победы посвящали своему государству (даже если это были легионеры), проводили мастер-классы по занятию физической культурой для детишек. То есть, команда-клуб «ЮАР» была лишь мощным идеологическим орудием.

«А ведь раньше «ЮАР» называли африканской «Московией»… Хотя, возможно, сейчас всё поменяется. И, вообще, обыгрывать их всё равно надо. Им это сильно не навредит». Африканская команда редко вылезала в верха турнирной таблицы, но и вниз тоже не сваливалась – это был твёрдый середняк.

Юра лазил со своим геоноутом по Южной Африке. Он погрузился в пучину древности, когда банту, незаметно, казалось бы, шурша земледелием, распространились, растворяя бушменов и готтентотов. Голландская экспансия с британской колонизацией интересовали Юру менее, он всегда больше любил нетронутую природу. Если и подразумевавшую людей, то живущих с окружающим миром в исключительной гармонии. Хотя Южную Африку начала исторической эпохи трудно было назвать раем. Пустыни выжигали песками всё живое, а где их пыльная длань не касалось, бурлила активная жизнь с постоянной борьбой за право на еду, землю, воду. Гармония был дикой и необузданной, цепочки были замкнутые, но чаши весов колебались по сторонам. Одни тесни других, третьи поджимали четвёртых… Вечное движение не давало покоя, человек боролся за себя и своё потомство, но при этом не разрушал всё кругом. «Хм… налицо тот самый Гумилевский гомеостаз, ведь они и сейчас такие, те, кто увернулся от города и цивилизации, ни на йоту не сдвинулись. Но и не повымерли, избежали скачков и провалов. В общем-то, было бы всё тихо спокойно, если бы отдельные Хомо Сапиенсы на «забузили». А последние лет сто и вовсе какой-то дребодан творится. Всё же надо исхитриться и совершенствоваться без топтания всего вокруг».

Геоноут, тем временем, переместил его в современную Африку, где наряду с дикой распущенностью, нравами, болезнями росли небоскрёбы и тянулись паутиной не до конца разбитые хайвеи. «Вот и зачем здесь эта цивилизация? Подсадили их на блага, а как обращаться, а, тем более, строить, они и не в курсе». В этот регион прокинули свои ручонки китайцы, но и они отступили, столкнувшись с воинственностью чёрного населения. Сунулись к бурам, но те сами были с усами. Поэтому росла колония восточных людей на соседнем Мадагаскаре, который резко индустриально и пост-индустриально попёр в гору.

Африканская же Республика стояла особняком – в Йоханнесбурге современные здания были низкорослы, да и сам город перестал был быть плотным скопищем граждан. Люди всё больше рассеивались согласно занятости, власти избегали какого-либо средоточия в одном месте. Былые огромные здания постепенно разбирались, освобождая просторы и снабжая строительным материалом новые сооружения. Возделанные поля сменялись густыми лесами. Транспорт был, в основном, воздушным, поэтому дорог было немного. Зелень приятно радовала глаз – изменения климата в здешних местах сказались плодотворно – ушли засухи, количество осадков увеличивалось.

Юра уже не первый раз любовался небольшими просторами этой страны, отмечая, в который раз, как выгодно она выделялась не только на фоне соседей, но и на фоне большинства других стран всего мира, особенно, рассыпающейся Европы и скукоживающейся Северной Америки.

- О! Юрка, опять в Африку? В твою любимую Республику? – вошла Лера и заглянула через плечо.

- Угу. Как думаешь, получится у нас, как у них получилось?

Она вздохнула и села рядом.

- Вот тут как раз прогоняли варианты – очень сложно нам будет.

Юра хмуро повернулся:

- Слышится неуверенность. Это тревожит. Я как-то уже расслабился, мол, вы там лучше знаете, и всё контролируете. И тут на тебе.

- Понимаешь, я, когда вчера мадридский отчёт представила, Серёжка как-то не очень на него и взглянул. Он был красноглаз и беспокоен больше обычного. В общем, не удаётся вклиниться в систему, а варианты с управляемостью нами, так сказать, снизу все приводят к каким-то малоутешительным для нас результатам.

- Например?

- Да пока, как раз всё получалось, только вот мы же взламывали не раз Центральную систему, и рулили вместо Вершителей. Так вот с назначением Проскурина получилось, так мы удержались в Питере, так получилось выпустить тебя на пятнадцать минут. Удалось замять твои взбрыкивания в Сибири на экранолете.

- А сейчас? Что изменилось?

- А сейчас, как я поняла из сбивчивого доклада Ганжи, мы, если и попадаем в Центральную систему и чего-то там меняем, реакции никакой нет. Хотели перенести игру с «ЮАР» - нельзя с ними играть в ничью, но и выигрывать у них сейчас нельзя – единственный союзник потенциальный нам. А там футбол, как ты знаешь, часть пропаганды. А если мы их размажем (а так и именно так нужно перед Новым Годом «Московии» выигрывать). Кстати, вот календарь тебя ни разу не смущал?

- Да давно мы этим куском возмущались – две сложные игры подряд на выезде, но наши руководители как-то поплёвывают на команду же. А уж с учётом Питера, вообще, кошмар получается.

- Вот! И, казалось бы, тут легко поднажать и перенести игру с бурами сюда, в Москву. Ан, нет! Не получается. Не поддаётся нашему влиянию. Главное, вроде воздействия все проходят, механизмы в Системе запускаются, а реакции действительной нет. Серёжа предполагает, что подсунули нам «фантом». Но если фантом, то должен быть след реальной Системы. А мы его не можем найти. И дядьки эти все как будто не в курсе.

- Дядьки, это которые на балах этих твоих светятся?

- Ну, да, они… - Лера опустила глаза.

- Хм… дядьки, потеря управляемости… что-то не поднимает настроения. Может, поедим, да спать? Утро вечера мудренее.

- Юр, ты что, опять переживаешь по поводу моих вечных пропаданий?

- Да какое там переживаю. Разве в прошлый раз, когда ты ушла, не выдержав моих претензий, я переживал? Нисколечко, - из Боброва неожиданно засочилась желчь.

- Перестань, милый, - Лера подошла и обняла его за голову. Но тот не сдавался:

- Лер, ну как я могу перестать? Моя женщина, любовь всей моей жизни, вечно пропадает, причём крутится с какими-то мужиками…

- Если ты не перестанешь, мы опять поссоримся, - она подняла его лицо к себе и ледяным взглядом заставила его вздрогнуть.

- Прости, – он разом отступил. – Иди сюда.

Она села к нему на колени.

- Лерусь, ведь так вечно и будет. Это у нас вечный камень преткновения. В нашей… кхе-кхе… любви. Нельзя ли как-нибудь этого избежать?

- Юрч, если у нас «кхе-кхе любовь», то камней не может быть никаких. Если ты веришь мне, что я тебе верна и думаю о тебе постоянно, даже когда я не рядом, то это должно глушить твою ревность и собственничество. Ведь я же глушу, потому что верю.

- Что ты глушишь?

- Ревность.

- К кому?! – Юра аж поперхнулся от изумления. Он даже в молодости, в зените славы никогда не пользовался своей популярностью. Кучи и толпы фанаток вечно осаждали его после игр, а в Интернете и вовсе не было ему прохода. А уже теперь-то было время других кумиров и героев. Хотя внешне он стал даже, может, более привлекательнее – строгий взгляд серых глаз дополняли лёгкая седина на висках, а юношеская стройность выгодно оттеняла прожитые годы. Однако Бобров был патологический однолюб. И Лера знала об этом, этим же себя всегда и успокаивала, когда случались необъективные взрывы ревности. – Вот ты меня сейчас удивила.

- Как это удивительно приятно удивлять мужа после более двадцати лет жития вместе. Да, милый, мой - моё внешнее спокойствие не всегда давалось мне просто. Не один ты переживаешь, когда нет твоего человека любимого рядом. Только я вспомню твои глаза серые, кричащие, и всё. Проходит. Собственно, ради тебя уходила, когда в глазах твоих поселилась усталость.