— Хочешь? Вот я. Может нас кто-то увидеть из тех окон?
— Не исключено. Я займусь этим.
— Мне нужно бы встать.
— Нет, не надо.
— У меня будет ребенок.
— Не хочешь ребенка?
— Совсем не хочу. Ну да ладно.
Эдди снова сел на кровать и отвернулся. Снова поднял руки так, словно собирался забросить штрафной мяч в корзину, но теперь они были сжаты в кулаки.
— Нет, — сказал он.
— Все хорошо, Эдди, — сказала она. — Все хорошо, дорогой.
— Нет, — сказал он. — Отнюдь не хорошо.
— Я не заразная. Если беспокоишься об этом, то не нужно.
— Знаю. Я не думал об этом.
— А раньше думал. Так ведь?
— Давным-давно. Когда еще не знал тебя.
— Я бы ни в коем случае тебя не заразила.
— Знаю. Я уже об этом не думаю. Сейчас у меня на уме другое.
— Ты не любишь меня? Любишь Норму?
— Нет.
— Говорил ты ей, что любишь ее?
— Раз или два.
— А она тебя любит?
— Нет. Не думаю. Может быть.
— Точно не знаешь.
— О, я знаю точно. Не любит. Нет, Норма тут ни при чем. Я люблю тебя.
Глория коснулась его плеча.
— Знаю. А я тебя. Ты единственный, кого я любила в жизни, и единственный, кто любил меня.
— Сомневаюсь. А, ты несешь чушь.
— Нет. Я знаю, даже если не знаешь ты. А может, знаешь и не хочешь говорить. Из-за того, что я была со столькими мужчинами, ты думаешь…
— Молчи. Не говори ничего.
— Хорошо, — сказала она и умолкла, как и Эдди. Потом продолжала: — Если бы ты не знал, что я была со столькими мужчинами, любил бы меня?
— Я тебя люблю.
— Но это было бы по-другому, так ведь? Конечно. Глупо об этом спрашивать. Но ответишь мне по правде? Если бы только познакомился со мной, ничего про меня не зная, что бы ты обо мне думал?
— Нужно ли спрашивать? По-моему, в этом городе нет более красивой девушки. У тебя превосходные и лицо, и фигура.
Эдди умолк. Глория смотрела прямо перед собой, не слушая.
Ее охватило привычное отчаяние.
— О чем думаешь? — спросил он.
— М-м.
— О чем так серьезно задумалась?
— Теперь у тебя все в порядке, так ведь? И все будет в порядке, если я поднимусь, правда? Встану и буду одеваться. Будет у тебя все в порядке?
— Будет.
— Дело в том, что я знаю, каково мужчинам, когда они возбуждаются и ничего не происходит. Я бы так не поступила. Если дело тут просто в… о, не знаю. Не знаю, Эдди, как сейчас с тобой разговаривать. Если до конца дня будешь чувствовать себя паршиво из-за того, что мы кое-что начали и не довели до конца, давай доведем.
— Нет, не буду. У меня желание пропало.
— У меня тоже, но я не хочу, чтобы ты чувствовал себя совершенно выжатым.
— Не буду. Не беспокойся обо мне.
— Тогда, наверное, я встану и приму душ.
— Я дам тебе чистое полотенце. У меня есть.
— Ладно.
— Дам тебе свой халат, — сказал Эдди, но остановился по пути к чулану. — Датчанин пасмурный пришел, печальнейший в году. — Улыбнулся Глории.
— К чему ты это сказал?
— Представления не имею.
— Что это значит? «Датчанин пасмурный пришел, печальнейший в году». Есть тут какой-то скрытый смысл?
— Нет, никакого. Я просто подумал о себе как о пасмурном, о тебе как о пасмурной, тут на ум пришел пасмурный датчанин, и у меня сложилась фраза. Датчанин пасмурный пришел, печальнейший в году. Это ничего не значит. Я ритмически соединил слова. Датчанин пасмурный пришел, печальнейший в году. Ты приходила в девять, но теперь поздней пришла. Я достану тебе халат.
— И полотенце. Оно важнее.
— В моем состоянии сейчас — нет.
— О… ты в самом деле хочешь…
— Нет-нет. Это я так.
Глория поднялась с кровати, надела халат, сложила руки на груди и слегка ссутулила плечи. Улыбнулась Эдди, он улыбнулся в ответ.
— Пожалуй, — заговорила она, — пожалуй, на душе у меня никогда не бывало так скверно. Я не печальна. Это не печаль, как понимаем ее мы с тобой, да и все остальные. Это просто то общее, что у нас есть… нет. Я этого не скажу.
— Ну, теперь ты должна докончить.
— Должна? Да, пожалуй. Так вот, отвратительно думать, что спала со столькими мужчинами, превратила свою жизнь черт-те во что, а потом когда по-настоящему хочешь спать с человеком, потому что любишь его, то не должна этого делать, потому что он тут же станет таким, как все остальные, а ты не хочешь, чтобы он становился таким. Его отличает от остальных то, что ты с ним не спала.
— Нет, это неверно. Не хочу, чтобы ты так думала. Это неправда. Может, и правда, но я так не думаю.
— Да, пожалуй, но… не знаю. К черту это. Иди, погуляй десять минут, а когда вернешься, я буду одета.
— Я куплю сладких булочек.
Глория стояла у двери ванной, глядя, как Эдди надевает пиджак.
— Эдди, я настоящая сука. Знаешь почему?
— Почему?
— Потому что знаю, как нужно себя держать, но испытываю сильное искушение. Ты ни разу не видел меня совсем без одежды, так ведь?
— Пойду за булочками.
— Иди, — сказала она.
Через четверть часа Эдди не вернулся, и Глория забеспокоилась, но еще десять минут спустя он появился, и они снова позавтракали. Кроме булочек, он принес Глории упаковку апельсинового сока и свежую газету.
— М-м. Легса Даймона арестовали, — сказала Глория. — Я как-то встречалась с ним.
— А кто не встречался? — сказал Эдди. — За что его? Наверняка за остановку машины возле пожарного гидранта.
— Нет. По закону Салливана. Это трам-трам-трам, оружие. Обладание смертоносным оружием. Автор Джоул Сайр. Интересная статья. Да, я встречалась с Легсом Даймоном. Ты что сказал? А кто не встречался? Очень многие. Когда я встретилась с ним, парень, с которым была, не знал его хотя бы понаслышке, и он все время острил. Мать губернатора Рузвельта[35] больна, и он едет к ней в Париж. Она в больнице. Знал ты, что у него был полиомиелит? Я сама узнала месяца два назад. На фотографиях это незаметно, но он всегда держится за руку полицейского. М-м… Добавление к опубликованному. Тут пишут, что самолеты «фоккер-двадцать девять», при аварии которого погиб Кнут Рокне, рекламирует министерство торговли. Я могу использовать «фоккер» в какой-нибудь фразе.
— Я могу использовать в какой-нибудь фразе слово «идентификация». Этим летом я не смогу уехать, потому что идентификация состоится только в октябре.
— У меня была неприятная идентификация. О, Пулитцеровская премия. «Дом Элисон»? О Господи. «Дом Элисон». И «Собрание стихотворений» Роберта Фроста. Это, по-моему, заслуженно. Эдмунд Даффи. Читал ты «Стеклянный ключ»?
— Нет.
— Это вещь того же автора, который написал «Мальтийского сокола»[36], только похуже. А, вот это для тебя. Слушай. Это старина Кулидж. «Коллинз Г. Джир, трам-трам-трам, принадлежит к поколению сильных характеров и высоких целей. Их кончина означает конец эры». Чья кончина? Он имеет в виду конец сильных характеров и высоких целей? Может быть. Возможно, он прав. Знаешь кого-нибудь с сильным характером и высокими целями?
— Тебя.
— Нет, это оскорбительно. Припомни кого-нибудь. Из нашего поколения, не из старшего, так как Кулидж говорит, что их кончина означает конец эры. Насколько я понимаю, имеется в виду эра сильных характеров и высоких целей. Возьмем тебя. Дорогой, ты обладаешь сильным характером?
— У меня нет характера.
— Я бы сказала — да. Относительно высоких целей не уверена. Как у тебя с высокими целями?
— Плохо.
— Отсутствие характера и плохие цели.
— Не плохие цели, — сказал Эдди. — Я сказал, что у меня плохо с высокими целями. Это не совсем одно и то же.
— Да, ты прав. Не могу припомнить никого из тех, кто мне нравится, с сильным характером и высокими целями. «Гиганты» разгромили «Бруклин», если тебе интересно. Счет шесть — три. Терри принес три очка, когда «Гиганты» проводили комбинацию, основанную на быстроте, Вергес нанес превосходное попадание. Это не должно звучать паршиво, кроме тех случаев, когда у вас такой же разум, как у меня. Нужно взглянуть на «Бетлехем стил». У моего дяди есть акции этой компании. Счет закрыт на сорок четыре и пять восьмых. О, вот печальная новость. Клейтон, Джексон и Дуранте расходятся. Шноццле уезжает в Голливуд, и они рвут отношения. Очень жаль. Это самая худшая на свете новость. Зачем ты показал мне эту газету? Больше не будет номеров с лесорубами? Со шляпами? Не будет телеграмм вроде той, что он отправил: «Премьера в отеле „Les Ambassadeurs“, когда я научусь правильно произносить это название». Меня это очень огорчает. Надеюсь, он делит свое жалованье с остальными. Нравится тебе эта шляпка? На правой странице… На мне?