Я немедленно отправилась в «Старбакс», сделала обычный заказ и поинтересовалась у Келли, как ей понравился вкус моих интимных частей. Она выплеснула на меня карамельный маккиато и назвала психопаткой.
– Потому что это правда – они подмигивают. А еще они вытирают свои задницы руками, а потом лезут с рукопожатиями и надеются, что никто не разберет запаха дерьма.
Пол сделал несколько нетерпеливых шагов, взглянул на запястье, на котором не было часов, и сказал Майклу:
– Пошли. Мы опаздываем.
Это очень нехороший знак.
Так я и сказал Майклу, когда мы добрались до места, выбранного мистером Винклом для встречи – переполненная и супердорогая мини-пивоварня в самом центре. Ее посетители были повзрослевшим вариантом отморозков, с которыми я когда-то учился в старших классах, – тогда их интересовал только петтинг, им доставались все лучшие девочки, и они называли меня гомиком.
Два других Майкла уже сидели за столиком. Когда мы с Силумом присоединились к ним, Бёрк объявил:
– Винкла еще нет.
Наверное, здесь мне надо рассказать о нашей группе. Для потомства, так сказать.
Начну с Бёрка, нашего бас-гитариста. Это высокий и неуклюжий парень, у которого больше чувства ритма, чем у Джона Энтвистла и Джона Поля Джонса, вместе взятых. Ему недавно исполнилось двадцать пять. Он живет вместе со своей подружкой Квинни в полуподвальной студии, а на кухне у них есть большая раковина для стирки, в которой они делают мороженое в свободное от музыки время. Бёрк помешан на мороженом. Его мечта – открыть когда-нибудь магазин, в котором он будет продавать мороженое собственного изготовления, и он постоянно рассказывает нам о разнообразных эпикурейских наполнителях, которые они придумывают, и о том, что главный секрет для достижения кремообразной консистенции – это правильное соотношение сливок и масла и использование только свежих продуктов.
Их с Силумом часто спрашивают, не братья ли они, потому что оба очень высокие. Они относятся к этим вопросам вполне спокойно, а меня они бесят. Как, черт подери, они могут быть братьями, если обоих зовут Майклами и, кроме высокого роста, у них нет ни одной общей черты. У Бёрка веснушки и светлые волосы. У Силума на голове – копна темной растительности, очень напоминающей лобковую.
Силум. Что я могу сказать о Мике С? Он мой самый лучший друг. Старательный и при этом очень смелый гитарист. Его преданность группе вдохновляет нас всех. Он делает флайерсы для всех наших концертов, сам оформил наш веб-сайт и к тому же умеет вежливо и дружелюбно общаться с разнообразными Винклями, чего о себе я сказать не могу. Я уважаю Силума. Он отличный парень, и я надеюсь, что он не уйдет из группы.
Кстати, его сестра только что поселилась вместе со мной. Элиза. Об Элизе немного позже.
Анджело – наш ударник. Из всех нас он является самой типичной рок-звездой. Он пьет, как матрос, отпущенный на берег, испытывает слабость к телкам с большими сиськами и внешне очень напоминает серийного убийцу по имени Ричард Рамирес – помните, знаменитый Ночной Охотник. Как ни странно, благодаря этому сходству он имеет большой успех у дам.
Майклы, я и наш менеджер Тони Фельдман уже дважды встречались с этим припозднившимся мистером Винклем. Первый раз он пришел на наш концерт, наговорил комплиментов, надавал обещаний и вообще вселил в нас надежду. Во второй раз он пригласил нас на какую-то профессиональную вечеринку, где напоил до бесчувствия. Но его брови напоминают мне гусениц, шевелящихся в коконе, и я совершенно уверен, что доверять ему нельзя.
Да и аура у него паршивая. Когда он рядом, моя поджелудочная начинает просто гореть. Но он работает в той самой мультимедийной компании, с которой сотрудничает моя любимая группа «Дроунс». «Дроунс» – это заявка Винкля на место в истории. Он нашел их в каком-то гараже во Фресно, а через год вышел их платиновый диск. Следующие два тоже стали платиновыми. При этом надо иметь в виду, что «Дроунс» – это не два пальца об асфальт. Это фузовые гитары, «заводка» сигнала и крутые эксперименты с электроникой, совсем не похожие на живенькую поп-музычку, наводняющую эфир, поэтому их успех – редчайшая, черт подери, удача. Очень мало стоящих парней пробиваются наверх.
Наконец появился Винкл и начал крутить головой, как страус, разыскивая наш столик. Когда он нас обнаружил его лицо выразило неприятное удивление. Стоя, он разглядывал Майклов, как будто неожиданно появившуюся группу захвата, и наконец произнес, что не думал, что мы придем все вместе.
Подошел официант, чтобы принять заказ. Я захотел куриные палочки, но они оказались только в детском меню; почему-то есть обжаренные кусочки курицы можно только тем, кто не достиг двенадцати лет. У официанта даже хватило наглости поинтересоваться, сколько мне исполнилось. Винкл сунул ему две двадцатки и десятку и ответил за меня:
– Пятьдесят. Принеси ему курицу.
После этого он опять поднялся и сказал таким голосом, как будто у него в горле перекатывался десяток камней:
– Джентльмены, вы извините, если мы с мистером Хадсоном покинем вас на пару минут?
Он посмотрел на меня, и две спеленатые гусеницы выпрямились, объединившись в одной куколке.
– Пошли выпьем чего-нибудь.
Я оглянулся на Майклов и последовал за Винклом в дальний угол бара.
– У тебя потрясающий голос, – сказал он, – и несколько очень хороших песен. Просто убойных.
Я поблагодарил его и постарался убедить себя, что появившееся дурное предчувствие – это всего лишь нервы.
– Я готов предложить тебе контракт, – продолжил он. – Здесь и сейчас.
Сердце застучало, как целая ударная установка, звук которой чувствуешь всем телом, от головы до пят, и, как ни странно, первая мысль была о моей новой соседке. Я представил, как взлетаю по лестнице, врываюсь в квартиру и сообщаю ей, что группа только что подписала контракт. Ее щеки порозовеют, как сегодня утром после бега. Ее кожа будет теплой и солоноватой. Она бросится в мои объятия, поцелует меня и увлечет за собой вниз, и мы займемся любовью на кухонном полу, как две собаки.
– Но, – сказал Винкл, грубо выдергивая меня из увлекательной фантазии, в которой, пожалуй* было слишком много маловероятных допущений. – Но нам нужен только ты.
Я уставился на его брови и не мог отвести от них глаз. Я сказал, что, наверное, неправильно его понял, хотя не сомневался, что понял так, как надо.
Он сказал, что мне надо на фиг избавиться от своей группы, и объяснил:
– Ты лучше, чем они.
По словам Винкла, подписывать контракт с четырьмя музыкантами – значит искать на свою задницу неприятностей. И в любом случае он считает, что «Бананафиш» – это Пол Хадсон.
Я ничего не ответил, и мне показалось, что он собирается начать лекцию по второму кругу. Тогда я поднял руку, призывая его к молчанию, а заодно и пытаясь остановить мир, который с бешеной скоростью крутился вокруг меня.
– Это самый главный шанс в твоей жизни, Пол. Не говоря уже о куче денег.
И он назвал сумму: триста пятьдесят тысяч долларов.
Повторяю помедленнее: триста пятьдесят тысяч зеленых американских, черт подери, баксов.
Я прижался лбом к стойке бара, потом поднял голову и посмотрел на стол, за которым сидели Майклы.
– Они мои друзья.
Винкл пообещал, что скоро у меня будет гораздо больше друзей, чем мне требуется, и перешел к основным пунктам контракта. Я внимательно их выслушал, отчетливо чувствуя, как апельсиновый сок, выпитый час назад, разъедает кислотой внутренности. Я понадеялся, что, может, он разъест и рак.
С отчаянием, в котором не хотелось признаваться даже самому себе, я спросил Винкла, не можем ли мы придумать какой-нибудь выход. Может, хотя бы начнем записывать с группой, а там посмотрим, как пойдет.
Он ответил, что для него совершенно очевидно, что я должен петь один.
Но ведь и в этом случае мне должен кто-то аккомпанировать?
– Пол, лучшие студийные музыканты в стране стоят у нас в очереди.
– Мне не нужны ваши чертовы студийные музыканты. Мне нужны Майклы.
– Это не обсуждается.
Я сказал, что мне надо немного подумать. Как в тумане я нашел туалет, вошел в кабинку, опустил крышку унитаза, сел на нее, обхватил голову руками и уставился на пятна мочи, покрывающие пол, одновременно размышляя над только что сделанным предложением и над тем, почему эти уроды не могут попасть струей в унитаз, который в диаметре больше, чем моя голова и задница Винкла, вместе взятые.
Мне мешал дышать большой комок в горле, хотелось курить, поджелудочная болела как ненормальная, и в течение целых двух жалких минут я думал, что соглашусь.
Я не знаю, провел я там пять секунд или пять часов, и совсем не помню, как вернулся в бар, но помню, как подошел к Винклу и пробормотал:
– Я не могу этого сделать.
И даже не обернулся, когда он прокричал мне вслед мое имя, потому что очень боялся, что он сможет уговорить меня.
На столе уже стояли куриные палочки и две розетки с соусами: одна – с кетчупом, другая – с какой-то жирной салатной заправкой. В нормальном состоянии я ни за какие деньги не стану есть куриные палочки с салатной заправкой, а тут взял кусок и опустил в нее.
Бёрк спросил, что случилось, и я ответил:
– Потом скажу. Пошли отсюда.
Анджело, который заказал стейк из вырезки и выбрал в меню самое дорогое вино, предложил:
– Может, поедим сначала?
Я вытащил их на улицу. По дороге домой к их глубокому разочарованию я рассказал, что мы с Винклом не сошлись во мнениях относительно направления группы. Они задавали миллион вопросов, а я повторял только одно:
– Я не хочу об этом говорить.
Интересно, что врать было так же трудно, как сказать правду.
Продолжение следует. Опаздываю на работу.
Все.