А принимая во внимание состав делегатов организации, легче всего было иметь дело именно с этими вопросами. Ндо не сомневался, не найдется и трех делегатов, которые хотя бы имели представление о том, что такое шарикоподшипник. Разумеется, большинство из них окончили колледжи, но в области социологии, что сделало их совершенно непригодными для чего-либо, кроме пустопорожнего словоизвержения. Конечно же Амабаса никогда бы не высказал вслух своего весьма невысокого мнения о социологической науке, ведь большинство социологов оказывали мощную поддержку МОЗСХО. Но и сына своего не отдал бы обучаться социологии.

Амабаса Франсуа Ндо находился на вершине своей карьеры. Его личный самолет приземлился в Международном аэропорту Кеннеди. Его телохранители велели подавать из ангара бронированный кадиллак генерального директора. Амабаса положил маленького деревянного божка в жилетный карман своего костюма от известного портного и приготовился к высадке. В последнее время наметились кое-какие осложнения в связи с тем, что Америка пригрозила прекратить финансирование организации, если она не будет поменьше заниматься политикой и побольше — здравоохранением, но при небольшом везении все эти проблемы были легко преодолимы.

Такой удачей стал доктор Ревитс. Одного из зануд прибили в лаборатории, от которой с самого начала ее существования не было ничего, кроме неприятностей. Там всю дорогу кого-то убивали, и для Ндо лабораторный комплекс был сплошной головной болью. Никто из тамошних служащих не разбирался в политике, они представлений не имели, как устроить званый вечер, и, если бы только их существование не было необходимо для общественного мнения Запада, он бы с радостью вообще отказался от этого мероприятия. Но теперь этот тип Ревитс позволил себя убить, и Ндо собирался использовать его гибель.

Именно поэтому он и летел в Нью-Йорк обратиться в ООН с заявлением о том, что предпринята еще одна попытка уничтожить МОЗСХО.

Ндо любил Нью-Йорк, любил очертания его небоскребов на фоне неба, любил его даже больше, чем Париж. Нью-Йорк воплощал в себе силу и действенность, и еще чудесных меховщиков, снабжавших его приятельниц и приятельниц его сына.

Разумеется, люди ему не нравились, но ведь ему и не приходилось встречаться с большим их количеством. Люди ездили на подземке и ходили по улицам. Ндо ничего подобного не делал.

Телохранители подали знак, что можно выходить, и Ндо, спустившись по лесенке с борта своего самолета, направился к своему лимузину, на заднем сидении которого его поджидали два человека.

На одном из них было кимоно. На другом — черная майка и черные же просторные брюки.

— Кто вам разрешил ехать в автомобиле вместе со мной? — спросил Ндо.

— Привет, — вежливо отозвался Римо. — Мы по делу пришли.

— Я не обсуждаю никаких дел без предварительной записи на прием.

— Ваш секретарь тоже был весьма несговорчив, — заметил Римо. — Он там, на переднем сиденье.

Ндо посмотрел на переднее сиденье. Огромный мужчина лежал, свернувшись в позе плода в утробе матери. Этот великан был его любимым телохранителем и мог одной рукой переломить человеку кость предплечья. Ндо видел, как он это проделывал. Но теперь его любимый телохранитель был неподвижен.

— Ах вот как, значит, дело, — произнес генеральный директор МОЗСХО. — Видите ли, я сейчас направляюсь в ООН. Так что давайте быстренько разберемся с вашим делом.

Ндо очень внимательно оглядел странную пару, одновременно включая сигнал тревоги, который должен был поднять на ноги телохранителей и местную полицию. Ндо уже давно дал распоряжения относительно того, что делать в случае его похищения. Надо было выполнять все требования террористов, если они обещают вернуть самого Ндо невредимым. Разумеется, генеральный директор позаботился и о том, чтобы вообще ликвидировать угрозу со стороны террористов всего мира, регулярно выплачивая им содержание из средств МОЗСХО.

Ндо вежливо слушал россказни про жуков, и лабораторные эксперименты, и сезон дождей. Слушал, пока не увидел голубую мигалку полицейской машины впереди и еще одну — сзади. Внезапно пространство заднего сиденья заполнилось газом, но Амабаса был хорошо подготовлен и задержал дыхание. С потолка машины выпала темная маска. Амабаса натянул ее на лицо и вдохнул чистый кислород.

Он досчитав до четырехсот — гораздо дольше, чем человек может задерживать дыхание. Потом нажал на рычажок, удалявший газ из машины, и подождал, пока внутри не останется ни малейших его следов, потом убрал маску на место. О трупах позаботится полиция.

Но трупов не оказалось. Белый человек продолжал говорить. Он все еще распространялся о жуках, когда Ндо попытался пырнуть его маленьким церемониальным ножиком, который всегда носил при себе. Лезвие ножа было отравлено соком кустарника гвии. Стоит хоть капельке попасть в кровь — и человека скрутит болезненный паралич; это напоминало пытку, обрекавшую на многодневное умирание, каждая секунда которого была агонией.

Но ножик почему-то не поранил кожи этого человека. Римо положил его на пол.

— Так вот чего мы хотим, — закончил Римо. — Положительное разрешение вопроса означает, что вы поможете миллионам людей. Отрицательное, то есть, если вы откажетесь выполнить нашу просьбу, вынудит нас лишить вас лица.

— Я этого не боюсь, — ответил Ндо.

Римо отогнул большой палец Амабасы, прижав его к предплечью и вызвав тем самым болевой шок в нервной системе генерального директора. Но Амабаса умел терпеть боль, он научился спокойно принимать ее, когда готовился к церемонии инициации в своем племени инути.

Римо сломал большой палец, но Амабаса не поддавался. Он не сдался и тогда, когда его ребра чуть не вдавились в сердце, хотя со лба у него заструился пот. Тогда только Ндо с улыбкой потерял сознание.

— Я не хочу убивать его, папочка, — сказал Римо. — Он нам нужен, чтобы отдавать приказы.

— Он боится смерти, — ответил Чиун. — Но не боли.

— Никогда еще не видел ничего подобного, — сказал Римо.

— Потому что ты не изучал должным образом истории Мастеров Синанджу.

— Изучал, — возразил Римо.

— Но не должным образом.

Римо глянул в сторону полицейских машин. Одетые в форму полицейские выстроились вдоль автомобилей, опустив вниз дула пистолетов. Римо не хотелось причинять вред этим людям.

— Не должным образом, — повторил Чиун.

— Какая разница, — отозвался Римо. — Я ведь не ношу кимоно.

— Если бы ты читал истории, то бы носил, — с упреком откликнулся Чиун.

— Так что там есть полезного в этих историях относительно кимоно?

— Истории свидетельствуют, что только бледные обглодыши свиных ушей отказываются носить кимоно.

— Где это сказано, интересно? — спросил Римо. — Я ведь первый белый Мастер искусства Синанджу.

— Об этом повествуется в самой последней истории Синанджу, озаглавленной «Гонения на Чиуна» или «О том, как добросердечие никогда не вознаграждается».

— Пропустим это. А что делать с парнем — спросил Римо.

— Инути все таковы. Когда-то у них были великие императоры. Чтобы противостоять твоей боли он воспользовался теми упражнениями, которым обучают мальчиков, готовя их к испытанию на мужественность. Не беспокойся. Инути — очень здравомыслящие люди, — сказал Чиун.

— Сие означает, что они хорошо платили наемным убийцам, — заметил Римо.

— Козами и тем, что от них получают. Но, но крайней мере, всегда вовремя, — ответил Чиун.

Он дотянулся до жилетного кармана элегантного костюма дипломата. Мягко коснувшись нервных окончаний в области солнечного сплетения, Чиун привел генерального директора МОЗСХО в сознание.

— Ты инути, — сказал Чиун, который еще раньше говорил Римо, что, узнав, к какому племени принадлежит африканец, ты узнаешь и его самого.

Чиун тогда еще разъяснил, что в отличие от белых, африканцы бережно сохраняли историю и верность своей деревне. И ни один подлинный африканец не был бы так дерзок со своим отцом, как Римо с Чиуном.