– Боевое знамя лонаков, – сказал Соллис. Ваэлин отвел взгляд с таким чувством, будто он подглядывал. К его удивлению, Соллис продолжал: – У лонаков мальчики с малолетства становятся частью военных отрядов. У каждого отряда – свое знамя, и все члены отряда на крови клянутся умереть, обороняя его.

Ваэлин вытер с носа каплю воды.

– Мастер, а что означают эти знаки?

– Перечисление битв, в которых участвовал отряд, сколько голов они захватили, какие почести даровала им их верховная жрица. У лонаков страсть к истории. Детей наказывают, если они не в состоянии рассказать наизусть сагу своего клана. Говорят, у них одна из обширнейших библиотек на свете, хотя никто из чужаков ее никогда не видел. Они обожают свои легенды и часами могут сидеть у костра, слушая шаманов. Особенно они любят героические повествования, байки о том, как немногочисленный отряд выстоял и одержал победу над превосходящими силами противника, как отважный воин-одиночка отправился в поход во чрево земли за утерянным талисманом… о том, как мальчик сразился в лесу с наемными убийцами и одолел их при помощи волка.

Ваэлин взглянул на него пристально:

– Это не байка, мастер.

Соллис подкинул в огонь новое полено. Над очагом взлетели искры. Он, не глядя на Ваэлина, потыкал в поленья кочергой и сказал:

– В языке лонаков нет слова «тайна». Ты не знал? Для них все достаточно важно, чтобы это записать, запомнить и пересказывать снова и снова. В ордене такого поверья не существует. Мы сражались в битвах, после которых на поле оставалось лежать больше сотни трупов, и все же нигде об этом не упомянуто ни словом. Орден сражается, но зачастую он сражается в тени, без славы, без награды. И знамен у нас нет.

Он бросил обломок Ваэлиновой стрелы в огонь. Мокрые перья зашипели в пламени, потом скукожились и исчезли.

– Микеля задрал медведь. Медведи в Урлише встречаются редко, но несколько этих зверей все еще бродит в чаще. Ты нашел останки, доложил об этом мне. Завтра мастер Хутрил принесет их, и мы предадим нашего павшего брата огню и возблагодарим его за дарованную жизнь.

Ваэлин не удивился и не был потрясен. Было очевидно, что тут есть нечто, чего ему знать не положено.

– Мастер, почему вы предупредили меня, чтобы я не помогал другим?

Соллис некоторое время смотрел в огонь, и Ваэлин уже решил, что он не ответит, когда мастер сказал:

– Предавая себя ордену, мы рвем все связи с родной кровью. Мы это сознаем, чужаки – нет. Иногда даже орден не может быть защитой от вражды, бушующей за нашими стенами. Мы не всегда можем тебя защитить. Мы не думали, что на других тоже могут напасть.

Кулак, в котором Соллис сжимал кочергу, побелел, на щеке вздулся желвак от сдерживаемого гнева.

– Я ошибался. И Микель поплатился за мою ошибку.

«Отец, – подумал Ваэлин. – Они хотели меня убить, чтобы нанести ему рану. Кто бы они ни были, они не знают моего отца».

– А как же волк, мастер? Почему волк стремился мне помочь?

Мастер Соллис отложил кочергу и задумчиво потер подбородок.

– Этого я не понимаю. Я много где побывал и многое видел, но никогда я не видел, чтобы волк убивал людей и чтобы волк убивал не ради еды.

Он покачал головой.

– Волки себя так не ведут. Тут все не так просто. Тут замешана Тьма.

Ваэлина затрясло еще сильнее. «Тьма…» Слуги в доме его отца иногда говорили о ней, обычно вполголоса, когда думали, что их никто не слышит. Это то, о чем говорят, когда случается то, чего случаться не должно: когда родятся младенцы с родимыми пятнами, обезображивающими лицо, когда у собаки рождаются котята, а в море находят дрейфующие корабли без команды. Тьма…

– Двое твоих братьев вернулись прежде тебя, – сказал ему Соллис. – Ступай, скажи им про Микеля.

Очевидно, беседа была окончена. Соллис ему больше ничего не скажет. Это было понятно и печально. Мастер Соллис знал много интересных историй и умных вещей, он разбирался не только в том, как правильно держать меч или под каким углом следует рубить человека по глазам, но Ваэлин подозревал, что большую часть того, что он знает, никто и никогда не услышит. Мальчику хотелось побольше узнать о лонаках, их боевых отрядах и их верховной жрице, ему хотелось узнать о Тьме, но Соллис не отрываясь смотрел в огонь, погруженный в собственные мысли, как, бывало, его отец. И потому Ваэлин встал и ответил: «Хорошо, мастер». Он допил свое теплое молоко, закутался в одеяло, собрал мокрую одежду и направился к двери.

– Никому об этом не говори, Сорна.

Голос Соллиса звучал повелительно – таким тоном, какой мастер использовал прежде, чем пустить в ход розгу.

– Никому ни о чем не рассказывай. Эта тайна может стоить тебе жизни.

– Хорошо, мастер, – повторил Ваэлин. Он вышел в стылый коридор и направился в северную башню, ежась и кутаясь в одеяло. Холод был такой, что мальчик боялся упасть, не дойдя до лестницы, но молоко, которым напоил его мастер Соллис, согрело и насытило его достаточно, чтобы у него хватило сил пройти свой путь.

Ввалившись в дверь, он обнаружил в комнате Дентоса и Баркуса. Оба бессильно сидели на своих топчанах, на лицах у них отражалась усталость. Как ни странно, после прихода Ваэлина они оживились, вскочили и бросились приветствовать его, хлопая по спине и осыпая натянутыми шутками.

– Что, Сорна, заблудился в темноте? – усмехнулся Баркус. – Ты бы меня, может, и обошел, кабы меня не унесло течением.

– Течением? – переспросил Ваэлин, застигнутый врасплох теплой встречей.

– Я раньше времени полез в воду, – объяснил Баркус. – Выше по течению, перед тесниной. Ну я вам скажу, я думал, что тут мне и конец! Меня выбросило на берег прямо напротив ворот. Но Дентос все равно успел раньше.

Ваэлин бросил одежду на свой топчан и подошел к огню, наслаждаясь его теплом.

– Так ты, значит, был первым, Дентос?

– Ага. Я-то думал, первым будет Каэнис, но его мы пока не видели.

Ваэлина это тоже удивило: Каэнис в лесу чувствовал себя увереннее, чем все они, вместе взятые. Впрочем, ему недоставало силы Баркуса и проворства Дентоса.

– Ну, по крайней мере, остальных мы обошли, – заметил Баркус, имея в виду мальчишек из других групп. – Из них еще никто не вернулся. Ленивые олухи!

– Ага, – подтвердил Дентос. – Я нескольких из них обогнал по пути. Они выглядели растерянными, как девственница в борделе.

Ваэлин нахмурился.

– А что такое «бордель»?

Те двое насмешливо переглянулись, и Баркус сменил тему.

– Мы тут на кухне несколько яблок сперли.

Он откинул свое одеяло и продемонстрировал добычу.

– И пирожков еще. Когда остальные вернутся, устроим пир.

Он поднес ко рту яблоко и смачно его укусил. Все мальчишки сделались заядлыми ворами, воровали тут все, любая мелочевка очень быстро пропадала с концами, если не была надежно спрятана. Соломы в их тюфяках давно не осталось – ее заменили лоскуты материи или мягкой кожи. За воровство карали жестоко, но никто не читал нотаций на тему о том, что это безнравственно или бесчестно, так что вскоре мальчики сообразили, что наказывают их не за то, что они воруют, а за то, что попадаются. Баркус был у них самым ловким воришкой, особенно когда дело касалось еды, и Микель ему немногим уступал, хотя он был больше по части одежды… «Микель…»

Ваэлин уставился в огонь и закусил губу, решая, как лучше высказать заготовленную ложь. «Это плохо, – решил он. – Трудно врать своим друзьям».

– Микель погиб, – сказал он наконец. Он не сумел придумать, как сказать это помягче, и скривился от внезапно сгустившейся тишины. – Он… его медведь задрал. Я… я нашел то, что от него осталось.

Он услышал, как у него за спиной Баркус выплюнул откушенное яблоко. Раздался шорох: Дентос тяжело опустился на койку. Ваэлин скрипнул зубами и продолжал:

– Завтра мастер Хутрил принесет тело, чтобы мы могли предать его огню.

В очаге треснуло полено. Холод почти отступил, кожа у него начинала чесаться от жара.

– Чтобы мы могли возблагодарить его за прожитую жизнь.