Она ничего не говорила, а я сдерживал подступившие слезы, но вот боль улеглась, и я смог вновь открыть глаза.

Касс смотрела на меня с презрением и отвращением.

— Больно, — пробормотал я: наша старая присказка, чтобы оправдать замеченные другим слезы.

Только я это ляпнул, как тут же пожалел: так глупо это прозвучало — малодушно и по-детски. Ну и пусть: хочу и плачу!

Насмешка не исчезла с ее лица. Я почувствовал, как злость вскипает во мне, поднимаясь из глубины, страшная злость на мою сестру Касс: что она вообще тут делает в туннеле? Вечно она тут как тут, стоит мне дать слабину или расплакаться! Никогда не упустит ни одного моего унижения! Почему она не побежала на ферму? Как догадалась, что я поверну после рощи и приду сюда? Ну почему она столько обо мне знает? Не желаю я, чтобы кто-то так хорошо меня знал, — все мои страхи и то, куда я побегу, чтобы от них спрятаться. Я хочу оставить при себе свои секреты, как и Лиза. Не нужна мне двойняшка, и сам я никому двойняшкой быть не желаю!

Но злость быстро прошла. Я тер голову и колено и ждал. Вскоре знакомое ощущение поражения всплыло и захватило меня — я всегда чувствовал, что Касс может все сделать лучше меня — все, что захочет. Вот посудите. Я считался лучшим бегуном. Собственно говоря, это единственное мое преимущество. Но стоило мне дать кругаля по полям, и пожалуйста — она заявилась сюда раньше меня!

Я прислонился к кирпичной стене, все еще тяжело дыша, чтобы скрыть свое унижение.

— А ты времени зря не теряла, — сказал я ей и добавил, чтобы поддеть ее: — Сливонька.

Для того, кто спешил сюда, чтобы зарыть топор войны, она держалась не больно-то дружелюбно. И даже «Сливонька» не заставило ее улыбнуться. Она так на меня посмотрела, будто никогда прежде этого словечка и слыхом не слыхивала.

— Поганый из тебя брат, Том! Поганый!

Я посмотрел на нее, ничего не понимая. Ее крик все кружил вокруг меня. Поганый! Поганый! Поганый! Поганый! И эхо не ослабевало, а наоборот, все набирало силу и ярость. Ее лицо, искаженное гневом, казалось отвратительным в зеленом сумраке подвала. Она с болью заламывала длинные узкие пальцы, они извивались, как черви в ведре Джемисона. Никогда прежде я не видел, чтобы пальцы могли так извиваться, — просто жуть!

— Касс…

Но она уже вскочила на ноги.

— Меня от тебя тошнит! — крикнула она мне в лицо. — Тошнит, слышишь? Тошнит от твоих вечных взглядов и ожиданий. Тошнит от твоего постоянного вынюхивания. Кончай это! Кончай всю эту слежку! Когда ты рядом, я не чувствую себя самой собой. Ты повсюду. Ты будто у меня под кожей! Ты должен отпустить меня, Том. Можешь ты это понять? Отстань от меня! Дай мне уйти!

Она ударила меня по руке, которой я попытался ее удержать. Ударила со всей силы, а потом оттолкнула и выбежала из ледника.

Я опустил руку. Ветер снаружи моментально стих, и в неожиданно воцарившейся тишине я слышал, как Касс продирается сквозь кусты и траву, а потом с реки донесся короткий громкий скрип и треск ломающегося дерева, затем — громкий всплеск, словно где-то там в это же самое время что-то разломилось навечно, как мы с Касс.

Я встал, отряхнулся, как собака, и поковылял по туннелю вглубь, шаря в карманах в поисках спичек. Я зажег одну, и только когда ее слабый колеблющийся огонек набрал силу и замер, увидел нашу тетрадь — вся в грязи, со сломанным корешком, она лежала на полу в том самом месте, где, видимо, сидела Касс, когда услышала, что я вернулся.

— Предупреждаю тебя, Том, — сказала она мне этим утром. — Не у одной меня есть секреты. Я тебе отплачу!

И вовсе я не шел за ней к Халлорану! Это она шла за мной. Она кралась за мной сюда, дождалась, чтобы я ушел, а потом прошмыгнула внутрь, вытащила кирпичи и развернула фольгу — искала свой украденный ключ. А тетрадь, наверное, упала и раскрылась, вот она и уселась читать все то, что я записал в конце, — все до словечка, всю историю. А я-то тем временем, дурак дураком, отправился за ней к Халлорану! Я смотрел на все эти рисунки рук Лизы: указывающие и гладящие, извивающиеся и сложенные куполом, ее кривые пальцы ни с чьими не спутаешь — они ни на чьи не похожи, потому и были так нужны Халлорану, — но у меня не хватило ума понять, что в кухне-то с Халлораном была Лиза! Лиза, а не Касс! Выходит, это я Лизе так отчаянно кричал через дверь. Там была Лиза. А Касс была все время тут. Читала. Она прочла все, что я написал о Лизе, даже мои самые тайные мечты. И все, что я написал и про нее: как я рылся в вещах в ее комнате. И про все те грязные намеки Джемисона на ее счет.

Джемисон! Ведь это я его видел совсем недавно ковыляющим по короткой тропинке к старому мосту! Я вспомнил тот треск, звук удара и всплеск, но на этот раз все прозвучало для меня иначе — так вот что это могло быть: пьяный крик ужаса, когда прогнившие доски проваливались под ним!

Я затушил спичку и выскочил из ледника. Еще не добежав до берега, я услышал перекрывающие порывы ветра короткие отрывистые лающие призывы о помощи.

Джемисон барахтался в разлившейся реке, сила течения и холод воды заставили его протрезветь, и теперь он молотил руками как сумасшедший, изо всех сил стараясь удержаться на плаву. Он не умел плавать, но, похоже, ему все-таки удалось немного сдвинуться. Пока я сбрасывал ботинки, Джемисон, кажется, справился с самым быстрым течением и пытался добраться до берега. Судя по всему, шансы на это у него были.

Я снял куртку и стянул два свитера, но не бросился в воду и не попытался спасти его. Как и Касс, которая с каменным лицом стояла в сторонке, наблюдая за ним, я стал ждать: а не справится ли он сам? Ведь Джемисон такой сильный. Я видел, как он поднимал тюки. К тому же он был в такой панике, что я вряд ли бы смог спасти его. Он бы меня утопил, а следом и сам быстренько пошел ко дну.

Его руки молотили, как сбесившиеся водяные колеса. Я следил за его борьбой: он постепенно приближался к берегу, преодолевая бурлящий поток. Наконец отчаянным усилием ему удалось дотянуться и ухватиться за пучок темных скользких камышей у ног Касс.

Она не пошевелилась, чтобы помочь ему. Далее руки не протянула. Стояла как парализованная, а Джемисон тянул и тянул камыши, пока не оказался так близко, что ноги наконец нащупали дно, тогда он стал подниматься из воды.

Он поднялся перед ней, дрожа и покачиваясь, — огромная серая мокрая махина, словно мертвец, вылезающий из могилы, и, подавшись вперед, вдруг схватил ее.

Тут Касс очнулась. Но не затем, чтобы помочь ему. При его прикосновении ее, видимо, охватила паника, потому что она вдруг отпихнула Джемисона назад в воду. Стараясь отодрать его царапавшие землю когтистые пальцы, она принялась наступать туфлями на его отчаянно цеплявшиеся руки, а увидев, что он все равно выбирается на берег, набросилась на него и попыталась оттолкнуть его перекошенное от страха лицо — назад в воду.

Джемисон стонал и рычал, но Касс продолжала толкать его, молотя по любой части тела, которая поднималась над водой. Она боролась с ним, как дикая кошка, отдирая его мокрые пальцы от своей одежды, отталкивая его назад, пока, в отчаянии и ужасе, не ударила его слишком сильно, и он, изогнувшись, не упал навзничь, раскинув руки. Лицо его искривилось, кровь из его носа разбрызгалась по траве, туфлям Касс и воде. Я подбежал к ней и оттащил на безопасное расстояние от края, но она успела все же отпихнуть его здоровенное бесформенное тело назад в реку. Невероятно! Она спихнула Джемисона назад! Касс столкнула его обратно в реку!

Тело Джемисона вновь начало погружаться в воду. Но тут его куртка надулась и перевернула его. Он проплыл мимо нас, измотанный и окровавленный, и его снова подхватило течением.

Я что было духу припустил по берегу и добежал до пристани раньше его. Я оперся коленями о самый дальний столб и откинул с глаз мокрые волосы. Когда Джемисон приблизился, я протянул ему руку. Его глаза выпучились, и лицо блестело от натуги. Он отчаянно тянулся ко мне.