Микроавтобус Герхарда Олланда подъехал через двадцать минут после побоища. Полицейские раздвинули толпу, организовали коридор. Олланд прошел в кафе. Азиз Родригес, разговаривавший с тремя полицейскими, заметил Олланда, знаками дал понять, что через минуту освободится, и продолжил что-то втолковывать чернокожему капитану.

Герхард осмотрелся. Опрокинутые и поломанные пластиковые столики, разбросанные стулья, поваленные, порванные, затоптанные клеенчатые зонты. Куски водопроводных труб, арматуры, бейсбольные биты. И везде кровь. Много крови. Сгустки, брызги, лужи.

К Олланду подошел Родригес.

— Что тут произошло? — спросил Герхард.

— Очередная бойня, господин Олланд, — пожав плечами, неуверенно ответил начальник полиции.

— Что-нибудь уже известно?

— По предварительной информации, около четырех часов группа ашатских подростков двенадцати-пятнадцати лет ворвалась в летнее кафе — в это кафе часто ходят имлины — и железными прутами, обрезками труб, палками начала избивать посетителей. Четверо погибли на месте, один скончался по дороге в больницу. Девять человек находятся в критическом состоянии, шестнадцать получили ранения разной степени тяжести. В это время кафе обычно забито до отказа. Со слов очевидцев, нападавших было человек тридцать. Имлины пытались оказать сопротивление, в ход пошли стулья, пустые бутылки. Среди нападавших один убит и от пяти до семи ранены. Буквально за две-три минуты до прибытия первого полицейского патруля они ретировались.

— Их кто-то предупредил?

— Думаю, что да. Нападение не первое, схема знакомая. По нашей информации, нападавшие делятся на три основные группы: группа наблюдения, ударная группа и группа прикрытия. Выбрав момент, когда патрули на наибольшем удалении, совершается налет. Скоротечный погром или побоище, дымовые шашки и бегство.

— Уличные банды используют военную стратегию, проверенную веками, — с трудом веря в услышанное, вздохнул Герхард.

— Это не уличные банды, господин Олланд, — сказал Родригес, — а хорошо обученные боевики.

— Скажите, Азиз, на улицах города полно полицейских патрулей, горожане, чтобы помочь им, готовы сделать все, что в их силах, и даже больше. Каким образом тридцать подростков, вооруженных арматурой и палками, могут пройти по улицам и не привлечь к себе внимание?

— Хм-хм, — улыбнулся Родригес. — Не думаете же вы на самом деле, что они ходят строем? Ашаты делятся на группы по три-пять человек, в нужное время собираются недалеко от места нападения, по условному сигналу движутся к выбранной цели, и начинается веселье. Банды имлинских подростков тоже совершают нападения. Но вы знаете, это еще не самое страшное. Во всех беспорядках, учиненных имлинами, не было зафиксировано ни одного факта применения огнестрельного или холодного оружия.

— Так радоваться надо.

— Можно, конечно, и радоваться, — вздохнул Азиз, — если забыть о том, что они зубами рвут ашатам глотки.

— В отчете, предоставленном департаменту конфликтов, действительно несколько раз встречаются случаи, когда имлины травили ашатов собаками, — подтвердил Герхард. — Но если это не так, почему в отчете липа?

— А вы что хотите, чтобы полиция завела полторы сотни дел о том, что имлин загрыз ашата? В лучшем случае меня обвинят в клевете и национализме, а потом отправят в отставку. В худшем — до конца дней упрячут в лечебницу.

— Азиз, это серьезное заявление. С чего вы вообще взяли, что имлины… — Герхард замолчал. Не то что поверить, произнести эти слова было непросто, — что… хотя бы раз зафиксирован случай, когда один человек перегрыз другому горло?

— У меня есть показания очевидцев, фотографии ран, заключения экспертов. Я готов передать их в ваше распоряжение. Электронная экспертиза без труда сможет определить достоверность снимков. Есть даже видеозапись одной драки. Она любительская, но достаточно качественная.

— Не понимаю, — покачал головой Олланд. — Не могу понять. Как? Почему? Почему есть факты только зверства имлинов?

— Именно что зверства, — подтвердил Родригес.

— А ашаты? Были случаи, чтобы ашаты…

— Ни одного, — не дал ему договорить Родригес. — Сто пятьдесят четыре эпизода с потерпевшими ашатами, ни одного с имлинами.

После разговора с начальником полиции Олланд неспешно обошел кафе. Десантники шли в паре метров от него, стараясь не путаться у наблюдателя под ногами и в то же время держать дистанцию между ним и толпой, так и норовившей просочиться за ленточное ограждение.

— Ни днем ни ночью от них покоя нет. Хоть из дому не выходи, — вздохнул за спиной Олланда женский голос.

Герхард обернулся. Рядом с ним стояла пожилая дама в платке, накинутом на плечи. Одета она была по-домашнему, очевидно, жила где-то рядом.

— Вы слышали о бандах, по ночам нападающих на прохожих? — спросил у дамы Олланд.

— А кто об этом не слышал? — вставил высокий черноволосый мужчина, и толпа, стараясь перекричать друг друга, загудела на все голоса.

— Не только слышала, но и видела их рукоделие, — ответила дама и плотнее укуталась в платок. — Я работаю операционной сестрой в хирургическом отделении госпиталя Святого Пантелеймона.

— Можете рассказать об этом подробней?

— Какие еще нужны подробности? — крикнул кто-то из толпы. — Вам что, шести месяцев имлинских разбоев мало?

— Господа, пожалуйста, не все сразу, — зычно огласил округу Ефремов. — Если вы будете перебивать друг друга, господин Олланд не сможет разобрать ни единого слова.

— А чего тут разбирать? — крикнула невысокая ашатка средних лет и начала пробираться ближе к Герхарду. — Эти фашисты убивают наших детей, а Евросовет присылает к нам очередного наблюдателя!

— Только не говорите, что в Брюсселе ничего об этом не слышали, — видя сомнение Герхарда, поморщилась дама с платком и кивнула в сторону полицейского патруля. — Расспросите полицию. Уж кто-кто, а они об этом знают больше всех.

— А что говорят об этом не полицейские?

— До каких пор вы будете сидеть сложа руки?!

— Да будет уже орать мне на ухо. Оглохла совсем, — сказала ашатке дама с платком и повернулась к Герхарду. — Да все то же. Что они еще могут сказать? Имлинские подростки нападают по ночам на ашатов. Ломают пальцы на руках и ногах, выбивают зубы. Все до единого. Выкалывают глаза, отрезают уши…

— А вам не приходилось слышать, что люди грызут друг другу глотки? — спросил даму Герхард.

— Эта привычка появилась у имлинов месяц… полтора назад.

— Почему у имлинов?

— Да что вы его слушаете? — снова крикнул из толпы тот же мужской голос. — Он же уже все решил! Ему давно заплатили. А здесь стоит для галочки в отчете!

Ефремов начал искать человека, не в первый раз выкрикивающего из-за спин горожан. Он вполне мог спровоцировать толпу не только словом, но и выстрелом.

В голове Герхарда проскочила догадка, он присмотрелся. Дама была ашаткой. Она поймала его взгляд.

— Вы думаете, что я так говорю, потому что сама ашатка?

— Проклятые имлины всю Европу настроили против нас! — брызгая слюной, крикнул в лицо Олланду пожилой ашат. — А вы им подыгрываете! В это кафе ходят не только имлины, и ашаты тоже. И вообще все это специально спланированная акция. Я ашат, живу в имлинском квартале. И что прикажете мне делать после этого погрома? На улицу не выходить?

— Послушайте. Я здесь… — начал Герхард, но ему опять не дали договорить.

Вообще в профессии наблюдателя это очень важно: иметь терпение, уметь слушать, не срываться, когда тебя перебивают. Эти люди видели много горя. Они устали от него. И им необходимо хотя бы просто с кем-нибудь поделиться той болью, что накопилась у них на душе. Им нужно, чтоб их выслушали.

— У меня муж имлин, — сказала дама с платком.

— Я задаю много неприятных вопросов, потому что моя работа — разобраться в происходящем, — словно пытаясь оправдаться, сказал Олланд.

— Я не знаю, кто это делает, но среди тех, кого привозили к нам в госпиталь с рваными ранами шеи, не было ни одного имлина.