Из написанного видно, что интересовало судей. На их вопрос «Кто он?» Калиостро отвечал:

— Знатный путешественник.

И потом, поговорив часа полтора о сотворении мира и тайнах природы, называл госпожу Ламотт воровкой и вруньей. Далее, дабы произвести на суд впечатление не только красноречием, Калиостро перечисляет своих друзей в разных странах: в Испании — герцог Альба и сын его, герцог Вескард, а также герцог Медиме-Сели; в Португалии — граф де Сан-Виценти; в Голландии — герцог Брауншвейгский; В Санкт-Петербурге — князь Потемкин, Нарышкин, генерал от артиллерии Мелиссино; в Польше — графиня Концесская, принцесса Нассауская, в Риме — кавалер д'Аквино… Блестящему списку несть конца.

Калиостро надеется на оправдание. Но на очной ставке с Ламотт Калиостро изменил своей важности и красноречию. Едва только ее ввели, как Калиостро закричал и обрушился на нее с извозчичьей бранью. Ламотт в долгу не осталась и, окончив огрызаться, схватила зажженную свечу и бросила ее в Калиостро, но так неудачно, что капли сала попали ей самой в глаз.

Калиостро торжествующе воскликнул:

— Небо тебя покарало!

Двадцатью шестью голосами против двадцати двух — перевес небольшой — кардинала и Калиостро оправдали полностью и безоговорочно. Даже к сообщникам аферистки отнеслись мягко — они отделываются высылкой из страны.

За все в полной мере отвечала Ламотт. Ей единогласно вынесен приговор: сечь плетьми, заклеймить буквой «V» (voleuse — воровка) и пожизненно заточить в Сальпетриер…

Итак, расчет Калиостро оправдался. Он отделался лишь предварительным заключением в Бастилии.

Его оправдание вызвало в Париже бурю восторга. В его честь звонили колокола! Только вмешательство полиции остановило желание города устроить иллюминацию в его честь. Тем не менее король счел необходимым удалить его из Парижа. Тем более что Мария-Антуанетта, узнав о приговоре, была взбешена и легко могла бы отыскать способ избавиться от неприятных и неудобных для нее людей.

Кардинал уехал в Овернь. Калиостро переехал в Пасси и там прожил некоторое время. К нему приезжали целые толпы почитателей, но во Франции ему становилось неуютно. Тогда он вспомнил о Лондоне. Вероятно, графу хотелось теперь, в расцвете, как ему показалось после 1 июня, своей славы, показаться там, где делал он свои первые шаги мага. Когда Калиостро садился на корабль, увозивший его в Англию, перед ним преклонила колени толпа в несколько тысяч человек, просившая его благословения! Многие из приверженцев последовали за ним в Лондон и там способствовали его торжеству.

Живя в Лондоне, Калиостро разразился замечательным документом, который тогда был переведен на все европейские языки. Он носил заголовок «Письмо к французскому народу» и помечен 1786 годом. В этой брошюре предсказывалась французская революция.

Но в том же Лондоне против него началась кампания знаменитого журналиста Моранда. Говорили, что его подкупило французское правительство. Но как бы там ни было, Калиостро захотел ответить тем же оружием и принялся публиковать статьи, ответы, письма и брошюры, где чувство собственного достоинства заменялось подозрительным красноречием, а полемика — бранью. В борьбе с Морандом прошел год. В конце концов эта возня перестала интересовать даже любителей скандалов.

Калиостро мог бы просто почивать на лаврах, переезжая из одной столицы в другую. Но какой-то злой рок тянул его в Италию. К тому же Лоренца тосковала по родине и неустанно звала мужа туда. Вернувшись на материк, супруги некоторое время жили в Базеле, а затем через Швейцарию направились в Рим. По пути Калиостро выбирал места, где у него оставались верные друзья, или же небольшие городки, где он занимался целительством, делал предсказания и основывал «египетские ложи».

Так супруги Калиостро очутились в Риме. Их доверенный слуга Франческо ди Маурицио снял для них дом на Испанской площади и убрал по своему усмотрению. Особенно поражал своим устройством приемный зал: огромная комната была вымощена зеленым мрамором, по стенам висели чучела обезьян, рыб, крокодилов, по карнизу вились изречения на греческом, еврейском и арабском языках. Стулья стояли полукругом, в центре разместился трон для графа, а посредине зала стоял большой бюст Калиостро, сделанный с оригинала Гудона.

В помещении были устроены потайные входы, скрытые лестницы, тайные занавеси. Калиостро остался не очень доволен. Но Франческо уверял, что подобным образом обставленная комната производит сильное впечатление на римскую публику, вкусы которой он будто бы отлично знает.

За прошедшие пятнадцать лет в Риме почти все изменилось. Почти никого не осталось из прежних знакомых и друзей. Общество у графа собиралось смешанное и непостоянное, да к тому же еще более жадное до диковинных зрелищ, нежели публика парижская. Так что Маурицио был отчасти прав, устраивая балаганную обстановку обители.

Собственную ложу Калиостро открыть в Риме не удалось, а от уже существующих он держался в стороне и почти ни разу не побывал ни на одном из собраний братьев каменщиков. То есть производил впечатление человека, который наконец-то решился примириться с Апостольской Церковью, весьма неодобрительно посматривающей и на масонов вообще, и на Калиостро в частности.

Но дело было не только в этом. Просто Калиостро ощущал, что силы его слабеют, влияние утрачивается, опыты часто не удаются. И поэтому он предпочитал все сеансы проводить в собственном доме, где система портьер и зеркал частенько приходила на выручку, когда приходилось прибегать к механической помощи, а странные чучела и тексты на стенах отвлекали внимание публики.

Лоренца настаивала на том, чтобы бросить чародейство и масонство и зажить спокойной жизнью обывателей. Сама она проводила большую часть времени в прогулках по разным районам Рима, где она выросла и встречалась с графом, там, где раньше не бывала. Словно хотела навсегда насмотреться на торжественную красоту вечного города. Графине шел тридцать седьмой год, но свежее, без единой морщины лицо заставляло подозревать, что Калиостро действительно обладает секретом красоты.

Калиостро, прожив некоторое время в Риме спокойной жизнью, заскучал. И опять вернулся к масонству. Это было чрезвычайно опасно. В Риме масонство было признано папской буллой делом богопротивным, и изобличенные в нем карались смертной казнью. Один из новообращенных масонов донес на Калиостро инквизиции, и Великий Копт и его супруга были тут же схвачены как еретики, колдуны, масоны и безбожники. Это произошло 27 декабря 1789 года.

В доносе, на основании которого был произведен арест, содержалось такое подробное описание странного устройства графского жилища, что сделать это мог только человек, занимавшийся жилищем, то есть Франческо ди Маурицио, который тут же куда-то исчез. Бежали из Рима и все прочие масоны, так что участь Калиостро разделила с ним лишь Лоренца, заточенная в монастырь.

Римская курия на все привыкла смотреть с точки зрения вечности. И потому срок от 27 декабря 1789 года до 20 апреля 1791 года казался ей не слишком длинным, чтобы вынести приговор над несчастным заключенным.

Сначала графа заточили в крепость Святого Ангела, затем перевели в тюрьму Святого Лео близ Урбано. Из этих мрачных затворов редко кто возвращался к сладостной мирной жизни. Да и то лишь для того, чтобы последний раз взглянуть в небо сквозь дым костра для еретика…

Графиню убеждали давать показания против мужа, как против простого мошенника и шарлатана, уверяя, что тем самым смягчится его наказание. Калиостро оправдывался, опираясь на логику и богословие, и доказывал правоту и чистоту своих помыслов. Собранные все вместе фрагменты создавали нелепую и чудовищную картину жизни учителя, самозванца, целителя, благодетеля человеческого рода и еретика.

Припомнили все лондонские, парижские, варшавские, петербургские и страсбургские сплетни. Во всех странах появлялись книги воспоминаний и фантазий о Калиостро. Великий Гете разъезжал по Италии, собирая материалы о первых годах жизни Калиостро. Бросила свой камень в покинутого учителя и Шарлотта фон дер Рекке.