Литмир - Электронная Библиотека

– Техасскую или около того. Это язык, который они понимают.

Альфредо посмотрел на меня с еще большим интересом:

– И в таком случае что нам угрожало? Если бы дела пошли хуже? Или – что еще угрожает?

– А не так уж и много, – не очень уверенно начал я. – А в будущем и вовсе… Альфредо, вы ведь знаете, что живете в крепости? Она и сегодня – крепость. Допустим, в следующий раз мы ставим часового на холмике, под тремя соснами. Он видит приближение противника и звонит. И дежурный успевает закрыть вот эти дубовые ворота. А тогда – всё. Если они, конечно, не догадаются проникнуть во двор сзади, из цеха, через арку бывшего зернохранилища, там, где сейчас большая кухня, – но ее можно и забаррикадировать, это три минуты. А прочее – перед ними стены. Заряды от базук по таким стенам как бы расплескиваются. На окнах ставни или решетки, а это уменьшает вероятность от попадания снарядов внутрь комнат. Ну, а стрелковое оружие против этих стен…

Я пожал плечами.

– Вертолет, – подсказал Альфредо: ему, кажется, стало по-настоящему весело.

– А что – вертолет? Это же не боевой «Апач» или «Хоук». А что-то вроде «сикорского», «команч», что ли. Что там есть? Автоматическое оружие в кабине. Против тех же стен. Ну, не ракеты же – это как-то чересчур. Хотя неприятная штука… Вертолет можно использовать, чтобы высадить десант троллей, человека три, в этот двор. Больше там, в кабине, не поместится. Но двор для посадки тесноват, можно задеть хвостом за стену и упасть. Значит, он зависает на уровне крыши, и эти ребята скользят вниз по канатам. Но пока он висит, мы его жжем.

– Мы – жжем – вертолет?

– Ну, Альфредо, – улыбнулся я. – Знаете, мне всегда была приятнее ваша граппа из шардонне, а вот та, что из неро д’авола, на мой вкус чересчур мягкая. Вот ее, из неро, мы и возьмем. А граппы здесь производится сколько угодно, лучше та, что еще не разбавлена до этих самых сорока трех градусов. А чистая, только с перегонки. И еще бензин из баков, машины – на стоянке. Если заранее подготовиться… Ну, тряпочка, скотч…

– Коктейль Молотова! – начал беззвучно смеяться он. – Браво!

– Две бутылки об кабину и винт вертолета, пока он висит. Из окна второго этажа. Вашего окна. И во дворе станет очень мусорно и грязно. По паре бутылок – на эти их черные бегемотины, если они окажутся достаточно близко от внешних окон. Ну, и не будем забывать о том, что ваш отец – охотник. Пара ружей в его комнатах найдется? Наконец, я как-то сомневаюсь, что даже самый лучший спецназ найдет и уничтожит все ближайшие маячки для мобильной связи. Не говоря о том, что деревни-то они от связи точно не отключат. Если не отсюда, то оттуда, услышав грохот, позвонят в полицию, и всего-то надо продержаться чуть-чуть до прихода нашего вертолета. О чем нападающие, конечно, будут иметь представление. Так что если быть готовыми заранее…

Альфредо засмеялся в голос. Он, кажется, обошел бы меня по периметру, склонив голову и внимательно рассматривая – но тут начали, наконец, показываться те, кто не оказался, как мы с Альфредо, во дворе, встречая гостей. Может, попросту вообще только сейчас узнали, что происходит непонятное.

Он еще хотел что-то мне сказать, но его окружили люди.

А я совершенно не спешил рассказывать ему об этой странной штуке – миноискателе у ворот.

Уомо!

И вдруг в мире вокруг стало очень пусто и грустно, мне нечего было в нем делать. Во дворе звучали возбужденные голоса, а я – чтобы не геройствовать на публике – уже выходил из ворот и поворачивал направо, к своему флигелю.

Под кромкой черепицы горела лампочка, освещая в незаметно спустившейся темноте вход, мои окна были, конечно, темны – кто их будет за меня зажигать? А у моих ног, там, где начинался плавный спуск в долину, лежали темная пустота и далекие огоньки, утопающие в ней.

Солнце давно ушло вправо и вниз, туда, где невидимое отсюда море и Таормина. Колокол в долине, очень далеко, уже отзвонил. Только сверчки еще звенели из сизой темноты с огоньками, высоко над которой висели подсвеченные лиловым перья облаков.

Победы всегда немножко вот такие. Обычно, чтобы отпраздновать их, большие и не очень, я задумчиво выкуриваю сигару на той самой скамеечке в углу двора. Все обитатели хозяйства знают в таких случаях, что у блондина Рокотоффа опять, наверное, день победы, можно подойти к нему и узнать, что он хорошего сделал себе и людям.

К этой скамеечке, обратно, я бы через некоторое время и пошел, но сейчас не было сигар, просто не было, кончились. Ближайшая отсюда из числа годных к употреблению – в табачном бутике в Палермо или, если повезет, – гораздо ближе, в одном хорошем отеле в Таормине-верхней. Причем купить их там можно будет не сегодня, конечно, а завтра.

Здесь так тихо, особенно если войти и закрыть за собой дверь. Джоззи нет, у нас с ней договоренность – я не лезу в ее домик (полторы минуты хода от моего) без крайней необходимости, типа пожара. Только она – в мой, когда захочет. А с ней это случается не каждый день. Так, наверное, лучше.

Я один, я у себя.

Но приходит Дони, бессловесная Дони из деревни внизу и справа (огни отсюда не видны), она у нас официантка и уборщица, и работа ее – самая защищенная в мире. Потому что попробуй кто обидь девушку, вся многочисленная родня которой живет вон там, за поворотом, в сельской глуши Сицилии. А бессловесная она потому, что не знает даже итальянского – только сицилийский диалект.

И приходит Дони, она несет мне сеттембрины – крошечные полевые сентябрьские цветы, нежное зелено-голубое облако. И сама ставит в вазу.

Это моя награда, Альфредо, наверное, им всем что-то такое сказал. Но больше сегодня наград не будет, будет ночь.

* * *

– Вы ведь мне расскажете когда-нибудь про свою прошлую жизнь, правда? – сказал мне на прощание Альфредо. – О том, кем вы были раньше? Подозреваю, что это интересно. Но не сегодня, не сегодня! Просто как-нибудь.

Рассказать Альфредо? Я от него не скрываюсь. Вот только интересно, что он поймет?

Ну да, сегодня я винный аналитик с европейским именем, в очередной раз с удовлетворением сказал я себе, стоя под горячей струей душа. А что происходило в моей прежней жизни? Ведь итальянцу, пожалуй, не объяснишь, что раньше были войны, которых как бы и не было, о них не следовало говорить где попало. Потом – 1991 год, август, у Белого дома. И 1993 год, октябрь, у того же Белого дома – тут для Альфредо надо, наверное, добавить «в Москве». И очень долго что-то ему объяснять.

Да ведь не только итальянцу – уже и нашим всё надо объяснять долго и подробно, а совсем юные и не поймут ничего. Потому что когда это было – я даже не про ту странную войну, а про девяносто третий год? У нас сейчас какой год – 2008-й. То есть, получается, пятнадцать лет назад. Пятнадцать! А ведь уже почти никто не поймет и не вспомнит.

Значит, раз ужин съеден и дело к полуночи, надо полежать с закрытыми глазами, сон придет мгновенно, но он не приходит – звучат голоса.

– Майор, а закурить дашь? Как тогда, на площади во Фрайбурге?

Это же Иван. А может, Шура. Я всегда их путал, потому что они – неразлучная пара. Хотя совсем не похожи. У Ивана такие неприятные, близко посаженные серые глаза. А который со сломанным носом, вдавленной переносицей – это Шура. Или наоборот? Не помню.

– А красненькое, которое ты тогда нам выдал из запасов главного командования, очень даже было ничего. Больше нет?

Это точно Шура. Или Иван?

– Ребята, где же я вам его сейчас найду? Я не в Германии. Я на Сицилии. Да приезжайте сюда – тут сокровища. Ах, какие красные. Да вот хоть Lu Patri – потрясающее неро д’авола, но из крошечного хозяйства, такое не только в России, но и в прочей Италии – разве что для коллекционеров. Ну, а я тут… Для вас – сделаю. Ребята, приезжайте.

– А денег нету, длинный шмель, – грустно говорит голос то ли Шуры, то ли Ивана. И добавляет что-то совсем несуразное: «Ты в кибитку не ходи».

10
{"b":"196511","o":1}