- У меня тоже.

Она улыбается.

- И я тебя поздравляю, - отвечаю я. - Ты была первой. Можно сказать, разогрела для меня корт.

- Спасибо.

Молчание.

К счастью, поблизости не видно ни болельщиков, ни фотографов, так что Штефи не напряжена и никуда не торопится. Я тоже не волнуюсь. Однако Брэд явно хочет мне что-то сказать, посвистывая, словно пропускающий воздух шарик.

- Ой, прости! - вспоминаю я. - У меня есть подарок. Я вспомнил, что у тебя день рождения, и сам сделал открытку. Поздравляю!

Штефи, взяв подарок, разглядывает его несколько секунд, затем растроганно смотрит на меня:

- Откуда ты знал про мой день рождения?

- Просто знал.

- Спасибо, очень приятно.

Она быстро уходит.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ она возвращается с тренировки как раз в тот момент, когда приезжаем мы с Брэдом. Вокруг полно фанатов и репортеров, и Штефи, похоже, очень стесняется. Она замедляет шаг, слегка машет мне рукой и шепотом спрашивает:

- Как тебя найти?

- Я дам Хайнцу свой номер телефона.

- Хорошо.

После тренировки мы с Перри и Брэдом сидим в арендованном доме и спорим, когда она позвонит.

- Скоро, - утверждает Брэд.

- Очень скоро, - уточняет Перри.

Проходит день. Звонка нет.

И еще один день - все еще не звонит.

Не нахожу себе места. В понедельник начинается Уимблдон, а я не могу спать, не могу думать. Даже снотворное не помогает побороть мое волнение.

- Лучше бы она позвонила, - говорит Брэд. - Иначе ты рискуешь вылететь в первом круге.

В субботу вечером, сразу после ужина, звонит телефон.

- Алло!

- Привет, это Штефани.

- Штефани?

- Штефани.

- Штефани - Граф?

- Да.

- Значит, тебя зовут Штефани?

Она объяснила: мама в детстве звала ее Штефи, об этом пронюхали журналисты, в результате это имя к ней прицепилось. Но сама себя она называет Штефани.

- Значит, Штефани, - говорю я.

Разговаривая с ней, я скольжу по деревянному полу гостиной в шерстяных носках, словно на лыжах. Брэд призывает меня угомониться и сесть в кресло, иначе я сейчас сломаю ногу или вывихну колено. Тогда я начинаю быстрым шагом мерить комнату по периметру. Брэд, улыбаясь, говорит Перри:

- Грядет удачный Уимблдон.

- Тссс! - шикаю я, уходя в дальнюю комнату.

- Слушай, - обращаюсь я к Штефани. - Там, в Ки-Бискейн, ты сказала, что не хочешь недопонимания между нами. И я тоже. И поэтому я хочу сказать тебе, просто сказать, прежде чем мы продолжим говорить, что я считаю тебя красавицей. Я уважаю тебя, восхищаюсь тобой и был бы просто счастлив, если бы мог познакомиться с тобой поближе. Это и есть моя цель, план действий и главное желание. Скажи мне, что это возможно. Скажи, что мы можем пойти поужинать.

- Нет.

- Ну, пожалуйста.

- Нет, это невозможно, здесь невозможно.

- Хорошо. Не здесь. Можем мы поужинать где-нибудь еще?

- Нет. У меня есть друг.

Я думаю: друг. Все еще друг. Я читал о нем. Он гонщик. Они вместе уже шесть лет. Пытаюсь придумать что-нибудь умное, что я мог бы сказать ей, чтобы убедить ее дать нам возможность побыть вместе. Но молчание тянется уже слишком долго, момент упущен, и я могу пробормотать лишь:

- Шесть лет - долгий срок.

- Да. Да, очень.

- Если ты не двигаешься вперед - ты откатываешься назад. Этому меня научила жизнь.

Она молчит. Но даже по ее молчанию я понимаю, что задел чувствительную струну.

- Быть может, это не совсем то, что тебе нужно? - продолжаю я. - То есть я бы не хотел лезть со своими умозаключениями, но все-таки…

Я почти не дышу. Она не пытается спорить.

- Я ни в коей мере не хочу быть неуважительным по отношению к тебе и не хочу допускать никаких вольностей, но, быть может, все-таки согласишься хотя бы подумать о том, что - возможно, только возможно - тебе стоило бы познакомиться со мной ближе?

- Нет.

- Быть может, хотя бы чашку кофе?..

- Я не могу появляться с тобой на публике. Это будет неправильно.

- Тогда, быть может, я могу писать тебе письма?

Она смеется.

- Можно, я пришлю тебе подарок? Могу я хотя бы дать тебе возможность узнать меня лучше, прежде чем ты решишь: воспользуешься ли ты этой возможностью?

- Нет.

- И даже письма?..

- Мою почту читают.

- Понимаю.

Стучу себя кулаком по лбу. «Думай, Андре, думай».

- Хорошо, - наконец говорю я. - А как тебе такая идея: следующий твой турнир в Сан-Франциско, а у нас с Брэдом как раз там тренировки. Ты ведь говорила, что любишь Сан-Франциско. Быть может, мы сможем встретиться там?

- Это возможно.

- Возможно?

Я жду, пока она скажет что-нибудь более конкретное. Но она молчит.

- Тогда я позвоню тебе? Или ты сама позвонишь?

- Позвони мне после этого турнира.

Она дает мне номер мобильного. Я записываю его на бумажной салфетке, целую ее и укладываю в свою спортивную сумку.

Дойдя до полуфинала, играю с Рафтером. Побеждаю его в трех сетах. Мне нет нужды интересоваться, с кем я встречаюсь в финале. Это Пит. Как обычно. Я, пошатываясь, возвращаюсь домой, принимаю бодрящий душ, ем и ложусь спать. Но тут звонит телефон. Я уверен, что это Штефани: хочет пожелать мне удачи в матче с Питом, подтвердить нашу встречу в Сан-Франциско.

Но это Брук. Она в Лондоне, хочет зайти в гости.

Едва я успел повесить трубку, как Перри уже возник у меня за спиной:

- Андре, скажи, что ты отказался. Скажи, что ты не позволишь этой женщине явиться сюда.

- Она придет. Утром.

- Перед тем как тебе играть в финале Уимблдона?

- Все будет хорошо.

ОНА ПРИЕЗЖАЕТ В ДЕСЯТЬ в огромной британской шляпе, украшенной пластиковым букетом, с широкими свисающими полями. Я устраиваю ей экскурсию по дому, мы сравниваем его с жилищами, которые нам доводилось снимать в прежние времена. Интересуюсь, не хочет ли она выпить.

- У тебя есть чай?

- Конечно.

Я слышу, как Брэд кашляет в соседней комнате. Я знаю, что означает этот кашель. Сегодня вечером - финальная игра. Спортсмен ни в коем случае не должен менять свой график в утро перед финалом. Во время турнира я каждое утро пил кофе. Значит, я должен выпить кофе и сейчас.

Но я хочу быть хорошим хозяином. Завариваю чай в чайнике, и мы пьем его за столом возле кухонного окна. Болтаем о пустяках. Я интересуюсь, хочет ли она что-нибудь сообщить мне. Она говорит, что скучает. Она пришла, чтобы сообщить мне об этом.

На углу стола Брук обнаруживает стопку журналов - несколько экземпляров последнего номера Sports Illustrated с моим портретом на обложке. «Неожиданный Андре» - гласит заголовок (совершенно неожиданно я, кажется, начинаю ненавидеть это слово - «неожиданный»). Это прислали организаторы турнира, объясняю я ей: они хотят, чтобы я подписал несколько экземпляров для болельщиков и персонала турнира.

Брук, взяв журнал, разглядывает мое фото. Я наблюдаю за ней и вспоминаю тот день, тринадцать лет назад, когда мы с Перри сидели у него в спальне, оклеенной сотнями обложек Sports Illustrated, и мечтали о Брук. А теперь - вот она, здесь, и на обложке Sports Illustrated - мой портрет, Перри - бывший продюсер ее телешоу, и мы едва в состоянии сказать друг другу несколько слов.

- Неожиданный Андре, - зачитывает она заголовок вслух.

Она смотрит на меня со значением:

- Ох, Андре!

- Что?

- О, Андре, мне так жаль!

- Почему?

- Сегодня - твой звездный час, а они продолжают писать обо мне.

ШТЕФАНИ ТОЖЕ ВЫХОДИТ В ФИНАЛ, где проигрывает Линдси Дэвенпорт. Кроме того, она с Макинроем участвует в соревнованиях в парном разряде. Они доходят до полуфинала, но Штефани снимается из-за травмы подколенного сухожилия. Когда я в раздевалке готовлюсь к матчу с Питом, Макинрой как раз рассказывает игрокам, что Штефани бросила его в заведомо проигрышной ситуации.

- Ну и сука! - возмущается он. - Сама захотела играть со мной в парном разряде, и вот мы в полуфинале, а она соскакивает, представьте себе!