Звоню Перри, чтобы узнать, как продвигается мой развод.
- Юристы обсуждают детали, - отвечает тот. - А пока вам с Брук следует поработать над совместным заявлением.
Мы шлем факсы туда-сюда. Моя команда, ее команда. Текст вычитывают по очереди юристы и редакторы. То, что началось с факса, им же и заканчивается.
Наконец, Перри говорит, что заявление скоро будет опубликовано. Оно может появиться в газетах со дня на день.
Мы с Брэдом каждое утро спускаемся в гостиничный холл и скупаем все газеты, чтобы во время завтрака бегло просматривать страницу за страницей, выискивая нужный заголовок. Впервые в жизни я не могу дождаться, когда в прессе появится история о моей личной жизни. Каждое утро повторяю молитву: «Господи, пусть именно сегодня Штефи узнает, что я свободен».
Дни идут, но сообщения нет. Это почти так же тяжело, как ждать звонка от Штефи. Если бы у меня на голове были волосы, я бы уже начал их рвать. И вот наконец на обложке People вижу наше с Брук фото. Заголовок гласит: «Нежданное расставание». На календаре - 26 апреля 1999 года, три дня до дня моего рождения, почти два года со дня нашей свадьбы.
Возрожденный, обновленный, я выигрываю турнир в Гонконге, но в самолете по пути домой не могу пошевелить рукой. Прямо из аэропорта спешу к Джилу. Он осматривает мое плечо, хмурится.
- Быть может, нам придется пропустить весь грунтовый сезон.
- Нет-нет-нет! - восклицает Брэд. - Нам нужно быть в Риме на Открытом чемпионате Италии.
- Ну пожалуйста! Я никогда не выиграю его. Может, забудем?
- Нет, - возражает Брэд. - Полетели-ка в Рим, там посмотрим, как поведет себя твое плечо. Ты ведь и в Гонконг не хотел, так? Но выиграл же! Мне кажется, процесс пошел.
Позволяю затащить себя в самолет, но в Риме проигрываю в третьем круге Рафтеру, которого победил совсем недавно в Индиан-Уэллс. Сейчас мне действительно больше всего хочется притормозить. При этом Брэд убеждает, что я должен принять участие в Международном командном турнире в Германии. У меня нет сил с ним спорить.
В Германии холодно и уныло, играть тяжело. Я почти готов убить Брэда: не могу простить, что ему удалось затащить меня в Дюссельдорф с больным плечом. В середине первого сета, проигрывая 3-4, я понимаю, что не в состоянии взмахнуть ракеткой. Отказываюсь от продолжения матча. «Мы едем домой, - говорю я Брэду. - Мне нужно заняться плечом. А кроме того, я собираюсь решить все вопросы со Штефи».
Когда мы садимся на борт самолета, следующего из Франкфурта в Сан-Франциско, я упорно молчу, я зол до безумия. В конце концов не выдерживаю:
- Вот что, Брэд. Я не спал всю ночь из-за этого чертова плеча. Сейчас я приму две таблетки снотворного и не услышу тебя в следующие двенадцать часов. А когда мы приземлимся, первое, что ты сделаешь, - снимешь меня с участия в Открытом чемпионате Франции.
Он два часа тратит на уговоры. «Ты не едешь в Вегас, - говорит он. - Не будешь сниматься с турнира. Поедешь в Сан-Франциско, ко мне домой. У меня есть гостевой домик с камином и дровами, как ты любишь. А потом мы полетим в Париж - играть. Это единственный Шлем, которого у тебя еще не было, и ты хочешь его завоевать, но не сможешь этого сделать, если не будешь играть».
- Чемпионат Франции? Ты шутишь. Этот поезд ушел.
- Откуда ты знаешь? Кто сказал, что этот год - не твой?
- Я сказал. Это не мой год.
- Послушай, ты лишь сейчас начал время от времени напоминать того спортсмена, которым был когда-то. Хотя бы поэтому мы должны остаться.
В его словах есть зерно истины. Конечно, мысль о том, что я могу выиграть Чемпионат Франции, - утопия. Но, если я снимусь с Чемпионата, мне будет легче сняться с Уимблдона. А там и год на исходе. А значит - прощай, возвращение, здравствуй, пенсия.
Когда мы приземлились в Сан-Франциско, я чувствовал такую усталость, что был не в состоянии спорить. Сел в машину Брэда, он отвез меня к себе и устроил в гостевом доме. Я проспал двенадцать часов, а проснувшись, увидел у постели мануального терапевта.
- Это не сработает, - заверяю я.
- Сработает, - возражает Брэд.
Хожу на процедуры дважды в день. Остальное время смотрю в одну точку и поддерживаю огонь в камине. К пятнице мне действительно становится лучше. Брэд улыбается. Мы тренируемся на корте на его заднем дворе: играем двадцать минут, затем я пробиваю несколько подач подряд.
- Звони Джилу, - говорю я. - Мы летим в Париж.
В НАШЕМ ПАРИЖСКОМ ОТЕЛЕ Брэд просматривает турнирную сетку.
- Как тебе? - интересуюсь я.
Молчание.
- Брэд?
- Хуже не бывает.
- Серьезно?
- Кошмар. В первом круге ты встречаешься с Франко Скиллари, левшой из Аргентины. Он, кажется, самый крутой из несеяных игроков на этом турнире. Большой специалист по грунтовым кортам.
- И зачем только ты меня сюда притащил?
Мы тренируемся всю субботу и воскресенье. В понедельник начинается турнир. В раздевалке, перевязывая ноги, вспоминаю, что забыл положить в сумку белье. Матч через пять минут. Разрешено ли играть без нижнего белья? Я не знаю даже, возможно ли это физически.
Брэд в шутку предлагает одолжить свое.
Мне еще никогда настолько не хотелось выиграть.
«Прекрасно, - думаю. - Я не собирался приезжать на этот турнир. Мне нечего здесь делать. В первом же круге я должен играть с крутым спецом по грунту, да еще и на центральном корте. И почему бы при таком раскладе, спрашивается, не выйти на матч без белья?»
На стадионе собрались шестнадцать тысяч болельщиков, которые орут, будто крестьяне, штурмующие Версаль. Не успев вспотеть, я уже проигрываю сет и теряю подачу. Бросаю взгляд на свою ложу, нахожу глазами Брэда и Джила: «Помогите!» Брэд смотрит на меня с каменным лицом: мол, помоги себе сам.
Подтягиваю шорты, вдыхаю как можно глубже и медленно выпускаю воздух из легких. Говорю себе: хуже все равно не будет. Надо выиграть только один сет. Вырвать сет у такого парня для тебя уже достижение. Постарайся, пожалуйста.
Когда задача упрощается, она кажется более достижимой, хотя автоматически превращает меня в неудачника. Я начинаю бить слева, использовать свои сильные удары. В публике смятение: здесь от меня давно не видели хорошей игры. Надо сказать, я сам в недоумении.
Второй сет похож одновременно на уличный бой, матч по рестлингу и дуэль на расстоянии пятидесяти шагов. Скиллари не сдается, но я зубами выгрызаю у него преимущество - 7-5. Затем случается невероятное: выигрываю третий сет. Чувствую надежду, заполняющую меня с ног до головы. Смотрю на Скиллари - его надежда уже покинула. На его лице - ни следа эмоций. Один из самых подготовленных спортсменов на турнире, он не в состоянии заставить себя сделать рывок. С ним покончено. В четвертом сете играю на добивание и неожиданно ухожу с корта с самой невероятной победой в моей карьере.
Уже в отеле, весь покрытый пылью, говорю Джилу:
- Ты видел, как корчился этот крутой спец? Мы заставили его корчиться, Джил!
- Я видел.
Лифт в отеле небольшой, места в нем хватает на пять человек нормального телосложения - или на меня и Джила. Брэд пропустил нас вперед. Я нажал кнопку. Мы прислонились к стенкам - каждый в своем углу. Чувствую его взгляд.
- Что случилось?
- Ничего.
Он все так же не сводит с меня глаз.
- В чем дело, Джил?
- Все в порядке, - улыбается он и повторяет: - Все в порядке.
Во втором круге я вновь выступаю без белья. (Я больше никогда не надеваю белье на корте. Если что-то срабатывает, не стоит это менять.) Играю с французом Арно Клеманом. Выигрываю первый сет 6-2 и веду во втором. Моего соперника, кажется, укачало, он будто спит на ходу. Но затем просыпается и выигрывает второй сет. А следом - третий. Как так получилось? Подаю при счете 4-5 в четвертом сете, 0-30. Я в двух очках от того, чтобы вылететь с турнира.
«Два очка, - только и думаю я. - Два очка».
Он бьет справа - мощный, победный удар. Я подхожу к линии, проверяю место падения мяча. Аут. Обвожу ракеткой место падения. Линейный судья подбегает для проверки. Он изучает место, словно Эркюль Пуаро, затем поднимает руку. Аут!