- Можно не говорить о теннисе хотя бы два часа? Два часа - без тенниса?!

Отец застывает, пораженный. Я уверен, что сейчас ударит ее. Но вместо этого он, резко отвернувшись, быстро уходит по коридору в спальню.

Я смотрю на Венди, оторопев. Сейчас я люблю ее больше, чем когда бы то ни было.

НЕ ПРИКАСАЮСЬ К РАКЕТКАМ. Не открываю спортивную сумку. Не хожу на тренировки к Джилу. Валяюсь на диване и вместе с Венди смотрю фильмы ужасов. Только ужастики могут меня отвлечь: в них есть что-то от чувства, охватившего меня в том пятом сете против Курье.

Ник изводит меня советами участвовать в Уимблдоне. Я смеюсь, глядя в его дубленую коричневую физиономию.

- Возвращайся в седло! - увещевает он. - Это - единственный путь, мальчик мой!

- Да иди ты со своим седлом.

- Да брось ты! - утешает Венди. - Хуже уже точно не будет.

Слишком мрачный, чтобы спорить, я позволяю Нику и Венди запихнуть себя в самолет до Лондона. Мы снимаем прелестный двухэтажный дом недалеко от Английского теннисного и крокетного клуба. Позади дома - очаровательный садик с розовыми кустами и множеством певчих птиц, укромное убежище, сидя в котором почти забываю, зачем я в Англии. Благодаря Венди, дом становится по-домашнему уютным. Она приносит продукты, расставляет свечи и распространяет повсюду запах своих духов. Вечером она готовит чудесные ужины, а утром собирает мне на тренировку коробку с ланчем.

Турнир отложен на пять дней из-за дождя. На пятый день, несмотря на весь уют нашего дома, мы начинаем сходить с ума. Я мечтаю выйти на корт, стремлюсь избавиться от мерзкого, оставленного Открытым чемпионатом Франции, привкуса, в крайнем случае, проиграть - и вернуться домой. Наконец дождь прекращается. Мой первый противник - Грант Коннел, специалист по подачам и ударам с лета, любитель быстрых кортов. Неожиданный соперник для первого раунда в первом за этот год матче на травяном корте. Все ждут его уверенной победы. Тем не менее, хоть и с большим трудом, я выигрываю в пяти сетах.

Дойдя до четвертьфинала, играю с Дэвидом Уитоном. После трех сетов я впереди, 2-1, и уже отыграл две подачи в четвертом сете, но чувствую, что потянул сгибающую мышцу бедра, которая отвечает за подвижность сустава. Хромой я не могу продолжать игру. Уитон без труда одерживает победу.

Вернувшись с корта, говорю Венди, что мог бы выиграть турнир: здесь я чувствовал себя куда лучше, чем во Франции. Чертово бедро.

Хорошо, что наконец-то я захотел победить. Быть может, мои желания, сделав круг, устремились в правильном направлении?

НА МНЕ ВСЕ ЗАЖИВАЕТ БЫСТРО. Через несколько дней бедро уже в порядке, но меня все еще гложет беспокойство. Отправляюсь на Открытый чемпионат США и проигрываю в первом раунде. Подумать только, в первом раунде! Но хуже всего то, как я это делаю. Я играю с Киркштейном, старым добрым Киркштейном, - и мне вновь совершенно не хочется бороться. Я знаю, что могу победить, но мне не нужна победа. Не хочется тратить на нее силы. Я ясно осознаю, что такое безразличие - от нехватки вдохновения. Даже не пытаюсь делать вид, что настроен на победу. Пока Киркштейн бегает, тяжело дыша, я взираю на него, утратив всякий интерес. И лишь потом мне становится стыдно.

МНЕ НУЖНО СОВЕРШИТЬ какой-то решительный шаг, чтобы вырваться из железной хватки неудач. Уверен, что таким шагом может стать переезд в собственное жилище. Я покупаю типовой дом с тремя спальнями в юго-западной части Вегаса и обустраиваю в нем идеальное жилище холостяка - точнее, пародию на него. Одну из спален превращаю в зал игровых автоматов, устанавливая туда классические игры - «Астероиды», «Космические захватчики», «Защитник». Я мастерски играю в каждую из них и намереваюсь еще больше отточить свое мастерство. Устраиваю в гостиной домашний кинотеатр с суперсовременным звуковым оборудованием и сабвуферами, вмонтированными в диваны. Столовую переделываю в бильярдную. По всему дому расставляю кожаные кресла - кроме гостиной, где разместился огромный, обтянутый плотным зеленым шелком и туго набитый гусиным пухом диван, состоящий из нескольких модулей. В кухню я заказываю автомат для разлива газированной воды, заполняемый моим любимым лимонадом Mountain Dew. Здесь же установлено несколько кранов с разливным пивом. На заднем дворе - большая ванна и бассейн с черным дном.

В полный восторг меня приводит спальня, стилизованная под пещеру: все предметы в ней - густого черного цвета, а темные шторы не пропускают внутрь ни малейшего солнечного блика. Это дом для подростка, находящегося в изоляции, мальчика-мужчины, который стремится отгородиться от мира. Я хожу по дому, по этой супермодной детской площадке, - и восхищаюсь собственной взрослой самостоятельностью.

В 1992 году вновь пропускаю Открытый чемпионат Австралии. Я еще ни разу не участвовал в нем, и, похоже, сейчас не время начинать. Зато участвую в Кубке Дэвиса, и очень удачно, - может быть, потому, что проходит он на Гавайях. Мы встречаемся с командой Аргентины, и я выигрываю в обоих своих матчах.

Вечером накануне последнего дня турнира мы с Венди отправились выпить в компании Макинроя и его жены Татум О’Нил. Перебрав, я завалился спать около четырех утра, надеясь, что кто-нибудь сможет подменить меня в субботу в проходном матче, никак не влияющем на исход турнира. Увы, ничего не получается: с похмелья, мучимый жаждой, я все-таки должен играть с Джайте, чью подачу когда-то поймал рукой. К счастью, у соперника тоже похмелье. Мы оба не в состоянии держать ракетки. Чтобы спрятать налитые кровью глаза, я играю не снимая темных очков. Тем не менее играю неплохо. Не напрягаюсь. Выигрываю матч и, уходя с корта, размышляю, какой урок могу извлечь из этой победы. Могу ли я оставаться столь же расслабленным, когда ставки высоки, когда речь идет о Большом шлеме? Может быть, мне на каждый матч выходить с похмелья?..

Через неделю обнаруживаю на обложке журнала Tennis свою фотографию, на которой я забиваю победный мяч в темных очках Oakley. Через несколько часов после того, как журнал поступил в продажу, мы с Венди сидим в моей холостяцкой берлоге. Неожиданно у ворот сигналит грузовик службы доставки. Мы выходим.

- Распишитесь здесь, - представитель службы доставки протягивает мне бумагу.

- Что это?

- Подарок. От Джима Джаннарда, основателя компании Oakley.

Кузов грузовика медленно открывается, и из кузова выезжает красный Dodge Viper.

Что ж, приятно осознавать, что, даже если я проиграл в теннисе, мне есть место в рекламе.

МОЯ ПОЗИЦИЯ в мировой классификации все ниже - уже не вхожу в первую десятку. Единственные соревнования, на которых я чувствую себя уверенно, - это Кубок Дэвиса. В Форт-Мейерс помогаю американской команде разгромить Чехословакию, выиграв оба своих матча. За исключением этого, успехи я демонстрирую лишь в игровом автомате «Астероиды».

На Открытом чемпионате Франции 1992 года я, наконец, беру верх над Питом. Затем вновь встречаюсь с Курье, на этот раз - в полуфинале. Воспоминания о прошлогоднем фиаско еще болезненны - и я вновь проигрываю, на сей раз в трех сетах. И вновь Курье, зашнуровав кроссовки, отправляется на послематчевую пробежку: победа надо мной все еще не требует от него значительного расхода калорий.

Побитый, я отправляюсь во Флориду к Нику залечивать раны. Там даже не беру в руки ракетки. С неохотой выхожу на единственную тренировку на корте с твердым покрытием в академии Боллетьери, после чего мы летим на Уимблдон.

В 1992 году этот стадион собрал целое созвездие теннисных гениев. Курье, после двух недавних побед в турнирах Большого шлема завоевавший статус первой ракетки мира. Пит, чья игра становится все лучше и лучше. Стефан Эдберг, демонстрирующий совершенно сумасшедшие успехи. Я посеян двенадцатым, хотя, судя по уровню игры, должен был оказаться еще ниже.

В первом круге моим соперником оказывается россиянин Андрей Чесноков. Проигрываю первый сет. Я разочарован, ругаю себя, судья уже сделал мне несколько замечаний за нецензурную брань на корте; в ответ едва не разражаюсь новым залпом ругани. Но вместо этого решаю поразить его, а заодно и остальных тем, что сумею взять себя в руки и остаться невозмутимым. Так и выходит: выигрываю три следующих сета.