— Это с ним ты меня хочешь оставить? — спросила с обидой.

— Он тебе разве не понравился?

— В нем сто бесов в одном.

Никита нахмурился. Про бесов он был наслышан от Коломейца, а тот знал про них все.

— Верно, — подтвердил. — Пан Казимир человек бывалый, ухватистый. На мякине его не проведешь. Такой нам сейчас и нужен. Не какой-нибудь романтик желторотый. Бес против бесов, так и надо. Тем более ему хорошо заплатили. Он не подведет. Да и речь всего о нескольких днях. Потом мы уже не расстанемся никогда.

Анита смотрела на него пронзительно, зрачки расширились.

— Хочешь избавиться от меня? Валяй, супермен.

Никита вздохнул, опустился на стул, приготовившись к длительному выяснению отношений. Так и получилось. Проговорили до обеда без перерыва. Когда он малость утомился от потока обвинений, сетований и перечисления воображаемых и явных опасностей, которые подстерегают их на темной дороге жизни, произошло следующее. Анита изогнулась на диване, будто ее свернул паралич, гневно бросила ему в лицо:

— Что ты все лукавишь, Кит? Скажи лучше прямо, что я тебе противна — и покончим на этом.

— Как это? — не понял Никита, заглядевшись в чудные рассерженные глаза, полные неземной тоски.

— Думаешь, не вижу? Не вижу, как шарахаешься? Ни разу ко мне не прикоснулся, будто я заразная. Я тебе отвратительна, потому что видел меня униженной, в крови, в дерьме. Ты добрый, хороший мальчик, Никита, но изображать чувства, которых не испытываешь, у тебя все равно не получается. Ни у кого не получится. Поверь, я не осуждаю, я тебя понимаю. Только прошу тебя, хватит притворяться. Это стыдно. Убирайся! Уезжай прямо сейчас. Скатертью дорога. И ради бога, забери с собой своего пана Казимира.

Неосознанным движением Никита потянулся к ней, обнял худенькие, вздрагивающие плечи и, словно во сне, приник губами к сухому, сжатому рту. Через мгновение отстранился, поразившись наступившей тишине. Тишина обрушилась на них, как шишка с дерева, угодила точно по темени. Анита в последний раз беззвучно всхлипнула, а он попробовал осторожно, ласково прикрыть глаза, которые прожигали его насквозь.

— Нет, — отстранилась Анита. — Я всегда хочу видеть твое лицо…

В коридоре егорьевской больницы Коломеец поджидал Алису. Наконец она вышла из палаты с ведром и шваброй. На ней был серый рабочий халат, голова туго повязана темной косынкой. Свежее лицо без косметики, лишь губы слегка подмазаны. Но и в таком неприхотливом виде она выглядела эффектно. Даже слишком для этих стен.

Коломеец поманил ее к себе, и девушка, поколебавшись, подошла.

— Ну, чего тебе?

— Садись, покури… Тут можно. Пока никого нет.

— Говори, чего надо? Некогда мне… — Она все же присела и достала сигареты. Чиркнула зажигалкой, задымила. Жека наблюдал за ней доброжелательно. Ткнул пальцем в ведро.

— Стараешься, да?

Алиса вспыхнула:

— Послушай, парень… Ты чего на меня взъелся? Тебе что, бабы не дают?

Коломеец радостно оскалился:

— Фу, как грубо… Не-е, с бабами все в порядке. Но хотелось бы знать, что ты нашла в Мике? Зачем он тебе понадобился?

— Ты тут при чем, нюхач?

— Опять грубо… Я его друг. Никогда не поверю, что такая дамочка, как ты, клюнет на такого, как Мика. У него же ни кола ни двора. В хорошем смысле. И доллары у него в кармане не держатся.

Алиса выпустила ядовитую струю дыма ему в нос:

— Ты забавный человек, Коломеец. В чем дело? Ведь Мика не твоя собственность. Или сам на него претендуешь? Если так…

Дразнила, вызывала на скандал, но Коломейца это не задевало. Проституток он инстинктивно остерегался, но, будучи романтиком, полагал, что многие из них очутились на панели не по собственной воле, а в силу крайней нужды, и относился к ним снисходительно. Если копнуть поглубже, он вообще плохо знал женщин, кроме своей бесценной Галины, а у той все тайны были такие, про которые поэт написал, что они «подобны небу Украины в сиянии звезд незакатных». Коломеец сам не взялся бы объяснить, откуда в нем возникла уверенность, что красивая московская профи принесет несчастье наивному Валенку. И еще любопытная подробность: чем больше она дерзила и чем наглее себя вела, тем скорее эта уверенность ослабевала. Но он упорно гнул свою линию:

— Ты, девушка, как я понял, у Трунова на подкормке. Выходит, он тебя и подослал?

— Тьфу ты, пенек деревенский, — беззлобно выругалась Алиса, сопроводив фразу легким матерком, чего Коломеец уж точно не выносил в женщинах, хотя слышал, что по нынешним просвещенным временам молодые столичные красотки без мата не живут, как без сигареты, и дадут в этом фору любому мужику-забулдыге. А как могло быть иначе, если даже по каналу «Культура», который он иногда поглядывал, сам министр вел дискуссию типа «Может ли русский человек обойтись без мата?». Вывод был всегда один: не может. Как без водки и без плетки. Что возьмешь с генетического раба.

— Значит, Трунов, — утвердительно повторил Жека. — Интересное кино.

— Да, Трунов, — с какой-то неожиданной усталостью согласилась девушка. — Папочка дал ответственное задание — втереться в доверие и вызнать все ваши секреты. Но я провалилась, ты меня сразу раскусил. Коломеец, ты, кроме того, что зануда, еще и бесчувственный остолоп. Неужели никогда не влюблялся?

— Правда, что ты учишься на филфаке?

— Да, правда. Но ты же все равно не веришь ни одному моему слову.

— У дружбы свои заморочки, — миролюбиво объяснил Жека. — Если с ним что-нибудь случится, я себе не прощу.

— Все плохое с ним случилось, когда познакомился с тобой. Мужская дружба. Ха-ха-ха! Только почему-то Миша порезанный, а ты как огурчик. Не объяснишь — почему?

— Я и тебе не прощу, если с ним что-нибудь случится. Помни об этом.

Это прозвучало не как угроза, скорее как товарищеское предостережение, но Алиса дернулась, как от оплеухи, вскочила на ноги.

— Чем с тобой базарить, проще утопиться, — произнесла она с глубокой убежденность и добавлением изысканного матерка, в котором упоминалось место, куда Жеке якобы следовало отправиться. С тем и удалилась плавной походкой топ-модели, демонстрирующей рабочую одежду санитарки.

Жека помедлил немного и, воспользовавшись отсутствием медсестры за дежурным столиком, проник в реанимационную палату. Валенок еще страдал от сильных болей, но выражение лица у него было блаженное. Он полулежал-полусидел на высокой кровати и с мечтательной улыбкой разглядывал что-то за пределами стен, видимое только ему.

— Ну, как? — заботливо спросил Коломеец, присев на краешек кровати.

Валенок перевел на него туманный взгляд, попросил слабым голосом:

— Не обижай ее, Жека. Когда узнаешь ее получше, самому будет стыдно.

— Она что, пожаловалась?

— Что ты! Она гордая. И потом, ты ей нравишься.

— В каком смысле?

— В обыкновенном. Сказала, у тебя, Мика, замечательный друг. Только рано постаревший.

— Постаревший? — Рот у Коломейца растянулся в невольной улыбке. — Ладно, проехали… Ты сам как?

— Нормально… От силы три дня — и буду на ногах, — бодро доложил Валенок.

Желудев рискнул. Провел еще несколько консультаций и загадал так: если Скороходов, который, похоже, самолично курировал сделку, пойдет на прямой контакт, он, Желудев, даст добро. Если нет, значит, наплевать и забыть про этот миллиард, сверкнувший зелеными зубами неизвестно откуда. Кстати, призрачность, фантомность замаячившего на горизонте крупного куша отнюдь не смущала Станислава Ильича, напротив, отчасти вдохновляла. Привычное дело. Как раз таким почти виртуальным способом сколочены все крупные состояния в свободной России — еще при батюшке Ельцине.

Скороходов после недолгого колебания согласился на встречу. Они съехались на нейтральной территории, в загородном ресторане «Курная изба». Все это, как с усмешкой отметил Желудев, напоминало рядовую бандитскую стрелку — машины сопровождения, уткнувшиеся лбами друг в дружку, безлюдность, камеры слежения в разных местах. На ресторане табличка: «Санитарный день». Повеяло совком.