— Не понял. — Валера загородил ей дорогу. — Мы тебе что, с Геной не глянулись?
— Что вы! Каждая девушка мечтает о таких кавалерах. Но у меня правда нет свободного времени.
— По вызовам работаешь?
— Как придется. Иногда по вызовам, иногда по велению души.
Она попыталась обойти парней по обочине, но Валера ловко поймал ее в объятия, крепко прижал к себе.
— Чувствуешь?
— Чувствую. Отпусти, — встретилась глазами с молодым недоумком и с удивлением увидела радужно-бутылочное отражение.
— У Генки еще больше. Проведем вечерок, будет что вспомнить.
Она не успела ответить. Подоспевший Гоша сзади нанес ухажеру два мощных удара по почкам, тот разжал объятия и, охнув, опустился на колени. Его товарища Гоша пнул ногой с такой силой, что тот кубарем покатился по склону.
— Ну, прикол, — изумленно прогудел снизу Валера. — Обидно в натуре. Так надо было сказать. Мы люди с понятием.
Анита пожурила телохранителя:
— Зачем ты так, Гоша? Они совершенно безобидные.
— Инструкция у нас, — смущенно отозвался опер.
— Ладно, я побежала, опаздываю.
Сверху оглянулась. Гоша помогал подняться поверженному кавалеру. Тот испуганно отбрыкивался.
Музыкальный центр в Ялте — белое здание с колоннами, окруженное кипарисами и голубыми елями. Внутри — просторный холл, ресторан, концертный зал на триста человек с прекрасной акустикой… Они сидели в крохотной гримерной, и Аниту уже начал бить обычный перед выходом на сцену нервный колотун. А тут еще Софья Борисовна зудела не переставая. С той самой минуты, как Анита появилась в гостинице с опозданием на час.
— Как же так можно? — Софья Борисовна натурально воздела руки к небу. — Что за поразительная безответственность? Может быть, принцесса думает, что она в Альпах или на Лазурном берегу? Нет, девочка, мы в дикой, нищей России, где человеческая жизнь стоит дешевле, чем бутерброд в Макдоналдсе. Здесь тебя могут изнасиловать. Разрезать на куски, похитить и убить среди бела дня на шумной улице — и никто, никто, ни одна сволочь не заступится.
— Милая Софи, вы об этом уже говорили. Пять минут назад.
— Ничего что говорила, и еще скажу. Кстати, я всерьез подумываю, не сообщить ли о твоем поведении графу?
Анита высокомерно вскинула брови.
— Вы этого не сделаете.
— Еще как сделаю. А что остается? Я прикрыла тебя в Москве, когда ты неизвестно где шаталась половину ночи, и очень жалею.
— Софи, дорогая, — подольстилась Анита, — но ведь я не одна. Меня повсюду сопровождают Гоша с Алешей. Чуть ли не ходят со мной в туалет.
— Вот именно! — воскликнула наставница, закатив черные бархатные глаза, в которых посверкивали желтые коньячные искры. — Вот именно, принцесса. Их-то я опасаюсь больше всего. Такие же русские бандиты, как все остальные. Я уважаю Станислава Ильича, это достойнейший господин, интеллигент, но, честное слово, поражаюсь, не понимаю, что у него было в голове, когда приставил к тебе двух головорезов.
— Интересная мысль, — согласилась Анита. — А вдруг я ему надоела, и он хочет избавиться от меня?
— Ты шутишь, а такое вполне возможно, — холодно отрезала наставница.
— Но вы только что сказали: интеллигент.
— Из интеллигентов, моя девочка, в России получаются самые отъявленные мошенники и проходимцы. Такая уж это страна. Я прожила здесь пятнадцать лет и насмотрелась такого, что не дай господи тебе увидеть… Кстати, если Станислав Ильич еще не решил, как с тобой быть, то когда узнает, какая ты гулена…
— Ему вы тоже скажете?
Софья Борисовна задумалась и машинально потянулась к коньячной склянке.
— Нет, не скажу. Это было бы непорядочно.
Анита испугалась, что сейчас наставница усядется на любимого конька, пустится в рассуждения о разнице между добром и злом, о грехе и добродетели, тогда ее вообще не остановишь, и взмолилась:
— Софи, я боюсь!
— Чего ты боишься? — Голос мадам сразу подобрел.
— Вы видели, какая публика в зале? Некоторые пришли прямо в шортах. Зачем им моя скрипка?
— Девочка моя, возьми их за горло. Тебе всегда это удавалось…
В концертной программе, кроме Аниты, участвовал фокусник из Одессы, Георгий Михальчук, сумрачный господин в черном фраке и с мраморно-бледным лицом, при взгляде на него в голову невольно приходила мысль, что этот печальный человек вышел на сцену по недоразумению или в силу лютой необходимости, и, как только покажет свои фокусы, сразу ляжет обратно в гроб; еще была никому не известная певица, значившаяся в афише под именем Земфира-2, исполнительница модных шлягеров; а также пародист из Киева Семен Филин. Весь концерт был непродуманной сборной солянкой. Что тоже нервировало Аниту. Ей отвели двадцать минут следом за пародистом, потом шел заупокойный фокусник, а замыкала программу Земфира-2, пользующаяся, по ее признанию, бешеным успехом среди курортной публики. Анита в этом не сомневалась.
На сцене в первые минуты, как всегда бывало, она почувствовала себя безмерно одинокой и несчастной, словно подступила к краю земли, откуда начиналась бездна. Из бездны раздавался приглушенный гул, покашливания, хлопки, но при первых звуках скрипки все стихло. Анита не заблуждалась на сей счет: не музыка тому причиной. Публика отреагировала легким обмороком на ее стройную, затянутую в сверкающее длинное платье фигурку, на худенькое испуганное личико, на пляску смычка в тонких пальцах, тем самым давая единственный шанс завладеть ее вниманием; и если у нее не получится, то через короткое время зал опять загомонит, зашевелится, уйдет в себя, как будто ее и нет на сцене. Но удача зависела не от нее, а от того, сойдет ли на ее скрипку благодать. Изредка это случалось, чаще — нет. Сегодня она ни на что не надеялась, тем более что аккомпанировал пузатый дядька с красным похмельным лицом, и это не было обманом зрения. Пианист Александр Михайлович час назад сам признался, что у него все трубы горят. До выступления он, похоже, успел немного притушить пожар, раскачивался на стуле, как на качелях, и еще до начала композиции два раза сбился с ритма.
Анита умоляла Софью Борисовну сесть за пианино. Но та высокомерно отказалась, сославшись на мигрень.
Анита исполняла фантазии на тему Мендельсона, технически не сложные, но глубокие и страстные, как река подо льдом. Главное — пробить лунку, погрузить в музыку хотя бы пальцы, но это никак не удавалось. Что-то мешало оттуда, снизу, из бездны. Не выдержала, скосила глаза — и увидела кромешную тьму, из которой пучилось, всплывало, пялилось на нее чье-то недреманное око. Сердце перехлестнуло жутью, и она чуть не выронила скрипку. Тут же и пианист, фигурально говоря, ткнулся носом в клавиши. Однако зал словно не заметил сбоя, публика по-прежнему безмолвствовала. Пересилив себя, Анита еще раз, уже смелее, поглядела вниз: страшное око потухло, но кто-то все же следил за ней, посылал жаркий, магический импульс.
Пронзительные, печально-сладострастные звуки завладели ее душой, отторгли от замкнутого пространства и унесли в свободный полет. Анита прикрыла глаза, но не удержала крохотной алмазной слезинки, скатившейся на щеку. Теперь она была в небесах, и ангел улыбался ей. Но это не могло длиться вечно, даже не могло длиться долго.
Так и случилось, да иначе и не бывает. Зал взорвался аплодисментами, и Анита, низко поклонившись, побрела по сцене, как больная, поддерживаемая за талию подскочившим аккомпаниатором.
— Чаровница! — бормотал он в ухо, слишком горячо прижимая к себе. — Вы чаровница, моя дорогая! Простите меня, старого дурака.
За кулисами ее встретила Софья Борисовна, отвела в гримерную, усадила на стул, налила рюмку коньяка. Трещала без умолку, но Анита не улавливала, о чем она говорит, еще полная пережитым страданием. Каждой жилкой ощущала, что сегодняшний вечер не окончится так просто, должно произойти еще что-то небывалое. И предчувствие не обмануло. Когда вышли на крылечко музыкального центра, открылось диковинное зрелище. Неподалеку от входа ярко пылал на асфальте черный «ситроен», который выделил им Станислав Ильич для поездок по Крыму. Переулок безлюдный, лишь Гоша и Леша суетились возле горящей машины, приплясывали, делали вид, что спасают хозяйскую собственность. Анита застыла, открыв рот, а Софья Борисовна с визгом сбежала по ступенькам, размахивая руками, вздувая длиннополый белый плащ.
