— Я на вас жаловаться буду! — насупилась потерпевшая.
— Опишите, пожалуйста, еще раз, на словах, — попросил ее Петруха. — Все подробно — как она выглядела?
— Невысокая… Нормального, в общем, роста… Не сутулая даже… Лет не знаю сколько — около шестидесяти, видимо, но за собой следит, видно сразу… Одета элегантно… Я дочери такой же пиджак справила — дорогой, длинный, в мелкую елочку… Да, и зонтик она оставила! Там же отпечатки пальцев! Запишите, я забыла сразу сказать! — оживилась женщина, сидевшая еще днем за стойкой регистратуры.
— Пиджак… Зонтик… — запоминал опер. — «Улыбка». «Улыбка»… Это где-то… Попадалось мне на глаза…
— Ну знаешь — на углу с Лермонтовским?
— А, да я же чуть не каждый день мимо хожу! Я же живу рядом! — удивился Алексеев. — Хм, а какой она адрес назвала? Понятно, что липовый, а все же? — Он зашелестел бумагами. — Елки, ну проныра, а? Шутница хренова! Ну я ей задам!
— Чего, бабушка, что ли, твоя? — предположил коллега.
— Чертова она бабушка, а не моя! — рассвирепел Алексеев. — Это же мой адрес! Вот бледная поганка! Вы свободны, гражданка! — заметив нездоровое любопытство на лице регистраторши, решительно выгонял ее Петруха.
— Кумовство развели… — пробурчала та, уходя. — Я буду жаловаться!
— Подождал бы, когда терпила уйдет, — укоризненно произнес Маркин.
— Да хрен с ней! Не моя же она, в самом деле, бабка! Мне-то что? Наоборот, если я сейчас ее с поличным возьму — тебе же все лавры и достанутся!
— Уговорил, — улыбнулся коллега. — Ты иди бери ее, а я тут лавров подожду. У меня еще столько работы…
— Я знаешь что сделаю? Я пока поговорю с ней, — засомневался Алексеев. — Не могу поверить… Хотя другой такой авантюристки, думаю, просто в природе нет… Но все же… Спугнуть-то ее — не спугнем, не будет же она пломбу из зуба выковыривать! К тому же надо по городу проверить — а вдруг она так повсюду отмечалась? Во рту-то сколько? Тридцать три зуба?
— Чего? Тридцать два! Да и то в молодые годы. У меня, к примеру, пять выбито, два вырвали, зато зуб мудрости режется…
— В карты? — прослушав почти всю фразу, уточнил Алексеев.
— Что с тобой? А, аспирин! — сообразил Паша. — Шел бы ты домой, что ли… Перебрал вчера, да?
— Шел бы я домой, верно, — согласился Петруха. — Только жаль, что не ты мой начальник. А я не твой. Ну раз у тебя нет аспирина…
— Так про бабку — не забудь, проверь, а? — напомнил коллега уходящему Петрухе.
— Не забуду мать родную, — мрачно заявил Алексеев и направился в кабинет напротив, якобы в поисках лекарства…
Марии Даниловне так и не удалось дозвониться до Петрухи и порадовать его удачным приобретением. Долгое время было занято, потом никто не мог найти его на месте. Решив подышать свежим воздухом и заодно застигнуть опера непосредственно на работе, Сухова собралась и вышла на улицу. Уже сворачивая на площадь, она нос к носу столкнулась с Алексеевым.
— Петруша! Как хорошо! А я как раз к вам…
«Явка с повинной, — мелькнуло у опера. — Молодец, много ей не дадут, то есть вообще ничего не дадут… Присудят из пенсии отчислять гроши, да в течение пяти лет… Инфляция, то да се… Может, и мне стоит зубами заняться?»
— Хорошо, — решив не раскрывать пока карты, кивнул опер. — Только давайте хоть отойдем куда-нибудь, а то промокнем…
— Может, кофейку глотнем? В кафешке? К себе не приглашаю, извините, у меня так не убрано, жуть! А у меня для вас сюрприз!
«Знаю, — не удивился Петруха. — „Кафешка!“ Ладно, почему бы и нет?»
Они свернули на Садовую и зашли в кафе-мороженое, пристроившись в конце небольшой очереди. Мария Даниловна откинула капюшон на плечи.
— Что-то вы недостаточно против нашей погоды вооружились, — начал издалека опер. — Что тут плащ! Зонт нужен! Льет днями напролет!
— И не говорите! — согласилась Мария Даниловна. — Могло бы хоть в сентябре солнышко еще посветить, и так ведь весь октябрь, ноябрь — ливни…
— Так что ж вы без зонта? — гнул свое Петруха.
— И верно, — вздрогнув, задумалась Сухова. — Что же это я без зонта? Выходит, забыла… Пожалуйста, два пирожных и кофе…
— Где? — подался вперед опер. Он тоже заказал кофе, и они прошли к столику.
— Где? — наморщила лоб пожилая женщина. — Где? — произнесла она нараспев, пытаясь вспомнить.
«Ага! — заклокотало внутри у Алексеева. — Сейчас сочинит!»
— Наверное, там, в парке… Я сидела на скамеечке — вы не поверите!..
— Отчего же? — не поверил Алексеев.
— Да нет, в этом-то ничего, конечно, странного нет, — продолжала, смущаясь, собеседница. — Странно другое — у меня целый кусок дня просто выпал из жизни!
— Подобрали? — мрачно пошутил Петруха.
— Ай-ай-ай! Грешно смеяться над больными людьми! — покачала головой Сухова.
— То-то я вижу, какая вы больная, — удивился Алексеев. — Смотрите сами — что вы едите?
— Картошку! Это пирожное такое, не встречали? — с удовольствием поглощая второе, объяснила Мария Даниловна.
— Да нет, встречал… У вас же зубы болели!
— Ну да, болели…
— Так что же теперь?
— Не знаю, — равнодушно пожала плечами собеседница.
— Как «не знаю»? Зубы или болят, или не болят!
— Да не знаю, и все! Вроде теперь — все в порядке!
— С каких это пор? — напрягся Алексеев.
— С сегод… Наташенька, Леночка, идите к нам! — неожиданно отскочила она от стола. — Это мои соседки, — объяснила она, вернувшись. — Сейчас возьмут мороженое и подойдут.
— Зачем? — сердито спросил Алексеев.
— Что значит «зачем»? — обиделась пожилая женщина. — У вас что, на меня монополия?
— Так вы, значит, кусок жизни сегодня «потеряли», — напомнил Алексеев, стараясь успеть до появления соседок.
— Говорила… Ну это так, образно…
— Со скольких до скольких?
— Сейчас подумаю… Так… Дома я оказалась в пять… А в магазинчике, — да, кстати, я же вам прописи купила! — в магазинчике… Он с обеда открылся… Значит, после двух или трех… И чем я занималась в это время — ума не приложу!
«Совпадает», — отметил Петруха и вскрикнул:
— Прописи? С крокодильчиками? Да что же вы раньше не сказали?!
— Не успела, — примирительно ответила Сухова. — Сейчас, сейчас…
— Сколько я вам должен? — потянулся к кошельку опер.
— Да что вы! Это подарок! Не обижайте меня! Тем более что я как раз пенсию получила…
Услышав о пенсии, Петруха вновь погрустнел, все более укрепляясь в подозрениях. Мария Даниловна выложила на столик подарок и принялась его разворачивать.
— Вот. Ученье, как говорится, свет, а неученье… — начала она и внезапно осеклась. Алексеев с веселым недоумением переводил взгляд с обложки тетрадок на изумленное лицо собеседницы.
— Это что, тоже ваша шуточка? — нашелся он.
Пропустив мимо ушей «тоже», Мария Даниловна поднесла ближе к глазам прописи, затем покачала головой и с тяжелым вздохом положила их обратно.
— Не может быть… Я же точно крокодильчиков видела… Специально купила… — расстроенно забормотала она.
— Может, вам случайно не те завернули? Еще обменять можно! — с надеждой предположил Петруха.
— Да нет… Там только один вид был — это точно… Но что же я, ослепла, что ли? Как я могла жирафов с крокодилами спутать? Дались мне эти крокодилы! Господи! Неужели я сошла с ума?!!
— Спасибо большое вам, Мария Даниловна, за заботу, — утешительно произнес Алексеев. — Видимо, вам действительно следует отдыхать больше, возможно, вы переутомились… Попробуйте еще к окулисту сходить…
— Да при чем здесь окулист! — в сердцах выкрикнула пожилая женщина. Посетители кафе бросили удивленные взгляды в ее сторону. — Когда вместо одного явно видно другое… Здесь психиатр нужен! Ну почему — крокодилы? За что они меня преследуют?.. — Хлопнув чашкой по столу, она медленно поплелась к выходу, так и не успев разделить трапезу с приятными соседками, все еще томящимися в очереди. Алексеев, чуть подождав, также вышел на улицу. Ему нужно было определиться в решении.
