Россия '3- в мемуарах
ходили активную поддержку среди всего населения, даже в таких слоях его, которые, казалось бы, ни в коем случае не могут сочувствовать целям этих партий. Мы, на ком лежала задача охранения основ государственного порядка, были совершенно изолированы и одиноки. Тяжело признаваться, мне редко приходилось встречать людей, которые были бы готовы из убеждения, а не для извлечения материальных выгод (таких людей было немало!) оказывать нам активную поддержку в деле борьбы против революции. А революционеры, которые стремились не только свергнуть правительство Царя, но решительно боролись против самых основ существующего строя, всюду встречали поддержку и сочувствие. Достаточно сказать, что известный московский миллионер Савва Морозов, владелец крупнейших текстильных фабрик, на которых он жестоко притеснял и обирал рабочих, жертвовал многие тысячи рублей на пропагандистскую деятельность социал-демократических большевиков. О том, что вся интеллигенция была на стороне революционеров, едва ли нужно особо говорить. Дело доходило до того, что знаменитый Шаляпин со сцены императорского театра и под бурные овации переполненной аудитории исполнял революционные антимонархические гимны, а не менее знаменитый писатель Леонид Андреев предоставлял свою квартиру для тайных собраний Центрального комитета социал-демократической партии21.
Особенными симпатиями среди интеллигенции и широких обывательских, даже умеренных слоев общества пользовались социалисты-революционеры. Эти симпатии к ним привлекала их террористическая деятельность Убийства Плеве и Великого князя Сергея подняли популярность социалис-тов-революционеров на небывалую высоту. Деньги в кассу их Центрального комитета притекали со всех сторон и в самых огромных размерах. По сведениям, которые я тогда получал от моих агентов, в конце 1905 года в этой кассе имелось что-то около 400 тысяч рублей, что давало этой партии возможность развивать широкую деятельность и заваливать своими прокламациями и газетами буквально всю Россию.
В начале 1906 года самый острый период болезни, поразившей страну, уже был позади. Решительные, энергичные действия правительства в декабре 1905 года в известной мере переломили настроение. Общество, постепенно преодолевая гипноз революционных идей и лозунгов, отходило от революционных партий, и если далеко еще не перешло на сторону правительства, то в то же время надолго отрекалось от какой бы то ни было поддержки революционеров. Конечно, среди рабочих, студенчества, даже в армии еще
Росси иУ^^в мемуарах
были сильны элементы революционного брожения, но все это не шло ни в какое сравнение с 1905 годом. Это изменение условий и всей обстановки почувствовали и не могли не почувствовать революционные партии. Они вынуждены были на опыте ошутить реальные границы своих собственных сил. Они не могли не видеть краха и гибели вызванного ими к жизни массового движения. Но, не мирясь с этим фактом, они стали искать способов вновь оживить движение и для этой цели особенные усилия стали прилагать к развитию единоличного террора и других так называемых боевых выступлений. Эту задачу, в соответствии с своим прежним опытом, поставила перед собой прежде всего Партия социалистов-революционеров.
В соответствии с этим изменившимся характером деятельности революционных партий изменялись и задачи политической полиции. Особенно необходимым стало добиться такого положения, при котором я был бы осведомлен о тайных планах всех руководящих революционных организаций и потому имел бы возможность расстраивать те из этих планов, которые были наиболее опасны для государства. Эта задача и определила характер реформ, которые я стал проводить в возглавляемой мною петербургской политической полиции.
Аппарат охранного отделения был очень велик. Под моим начальством находилось не менее 600-700 человек. Здесь были и уличные агенты (филеры, свыше 200 человек), и охранная команда (около 200 человек), и чины канцелярии (около 50 человек) и т.д. Верхушку составляли жандармские офицеры, прикомандированные к охранному отделению (их было человек 12-15), и кроме этого чиновники для особых поручений (5-6 человек). Такое количество служащих мне казалось вполне достаточным для осуществления задач, стоявших перед политической полицией в Петербурге, но личный состав был далеко не удовлетворителен. Очень многих пришлось удалить, прежде чем удалось подобрать такой состав, который стал послушным и точным орудием в моих руках. Много пришлось поработать и для того, чтобы подтянуть дисциплину среди служащих. Эта дисциплина стояла вначале далеко не на нужном уровне. Я уже упоминал, что и у нас едва ли не дошло до стачки филеров: когда летом 1905 года один из них был убит на окраине города революционерами, то остальные пытались устроить совещание и выработать требования, чтобы их не заставляли ходить в рабочие предместья, особенно по ночам… Конечно, я со всей решительностью добился тогда полного подчинения, и больше разговоров о таких требованиях не возникало.
FtoJge мемуарах
Но самой главной моей задачей было хорошо наладить аппарат так называемой секретной агентуры в рядах революционных организаций. Без такой агентуры руководитель политической полиции все равно как без глаз. Внутренняя жизнь революционных организаций, действующих в подполье, это совсем особый мир, абсолютно недоступный для тех, кто не входит в состав этих организаций. Они там в глубокой тайне вырабатывали планы своих нападений на нас. Мне ничего не оставалось, как на их заговорщицкую конспирацию отвечать своей контрконспирацией, - завести в их рядах своих доверенных агентов, которые, прикидываясь революционерами, разузнавали об их планах и передавали бы о них мне.
Такие агенты были у петербургской охраны и до меня - но их было очень мало, никакой руководящей роли они не играли, и работа с ними была вообще поставлена крайне скверно.
Выше я уже рассказал, как при моем первом посещении охранного отделения я натолкнулся на сценку, как один офицер беседовал в общей комнате с секретным агентом. Это нарушало все правила осторожности, которые были установлены для сношений руководителей политической полиции с их секретными агентами, и показало мне, на каком уровне стояло это дело в петербургской охране. Поэтому при первой же возможности я лично принялся за радикальную ревизию всей секретной агентуры. Все офицеры, имевшие сношения с агентами, должны были представить мне таковых. Это был, так сказать, генеральный им смотр. Увы, результаты смотра показали, что дело обстояло еще хуже, чем я думал. Если не считать некоторых агентов из числа рабочих разных заводов, которые могли быть использованы для получения внутренней информации о настроениях на фабриках и заводах, вся остальная агентура состояла из людей, ничего не знавших и ни на что не пригодных. Все они только даром казенные деньги получали - и мне не оставалось ничего иного, как всех их попросту прогнать. Исключение я сделал только для одного молодого студента, который был завербован в число агентов и у которого были некоторые знакомства с революционно настроенными студентами. Его я взял под свое руководство - и после из него выработался весьма полезный для меня работник.
Всех остальных агентов приходилось искать наново. Кое-кого я перетащил в Петербург из Харькова, где у меня было несколько хороших старых агентов. Но главные были завербованы наново. Для этого я отдал надлежащие указания тем офицерам, которые вели допросы арестованных. Сам я обычно таких допросов не производил. Но если офицеры докладывали мне,
Россия'^^в мемуарах
что тот или иной из арестованных при допросах обнаруживает склонность к откровенным разговорам и оказывается неустойчивым в своих революционных симпатиях, то я, если только этот арестованный по своим знакомствам в революционном мире представлял для меня интерес, непременно шел на личную беседу с ним. Если эта беседа подтверждала первоначальное впечатление, то я не жалел времени для «обработки» этого арестованного. Конкретные аргументы, которые я выдвигал во время этих бесед, бывали различны. Некоторых пугала тяжесть наказания, других соблазняли деньги, третьих на этот путь толкали личные антипатии против тех или иных революционеров… Но особенно ценными, как показывал мой опыт, бывали люди, которые в силу тех или иных причин искренне разочаровались в революционном движении. На беседы с такими я не жалел времени, стараясь всеми силами склонить их на свою сторону, - и должен сказать, что в целом ряде случаев мне удавалось приобретать исключительно полезных и ценных агентов К концу моей работы в охранном отделении я имел в обшей сложности не меньше 120-150 таких агентов во всех революционных и оппозиционных партиях, - среди с[оциал]-д[емократов], с[оциалистов]-р[ево-люционеров], максималистов, анархистов, даже среди умеренных либералов, так называемых кадетов, и через них бывал осведомлен о всем важнейшем, что творилось в тайниках революционного подполья. Все эти агенты были разбиты на группы - по партиям, в рядах которых они числились, - и находились в заведовании соответствующих офицеров, которые поддерживали с ними регулярные сношения. Конечно, в охранное отделение никто из них не ходил. Для встреч были заведены особые конспиративные квартиры в разных частях города, - каждая из таких квартир была известна не больше чем 3-5 секретным агентам, причем им строжайше было запрещено являться на эти квартиры иначе, как в точно им для того назначенные часы: таким путем устранялась возможность их встреч друг с другом: один агент ни в коем случае не должен был знать в лицо кого-либо из других агентов. С особо важными агентами, которые имели то или иное отношение к центральным организациям, сношения поддерживал я сам непосредственно. Таких агентов было 5-7, причем для свиданий с каждым из них у меня была особая квартира.
