Матросы и солдаты Кронштадта, весьма радикально настроенные, сразу же походным порядком отправились в Петроград, где Ленин, расположившийся в бывшем дворце балерины Кшесинской, устроил им военный парад. То, что Временное правительство полностью утратило власть, наглядно продемонстрировал тот факт, что кронштадтские матросы хотели расправиться с Черновым, министром сельского хозяйства, лидером партии эсеров, кото-

мемуарах

рый своей речью пытался успокоить их Чернов обязан своей жизнью исключительно вмешательству Троцкого, посчитавшего нужным помешать толпе, чьи страсти он сам же распалил, призывая не проливать кровь, что может вызвать слишком сильный ужас.

Это чудо, что Временному правительству удалось победить большевистское восстание, главным образом потому, что некоторые подразделения казаков неожиданно остались верными правительству и выступили против плохо организованных отрядов мятежников.

Насколько опасным было наше положение в те дни, я узнал много позже, а именно что Петропавловская крепость была тоже захвачена матроса-ми-большевиками из Кронштадта. Но в те часы, когда напряжение достигло предела, никто не объяснил нам, что происходит, и мы ожидали худшего. Однако в ночь с 5 на 6 июля правительство одержало победу, и вскоре после этого матросы в крепости тоже вынуждены были капитулировать.

Мне все еще ничего не было известно об этих событиях, когда несколькими днями позже меня вызвали в канцелярию тюрьмы Там меня встретил следователь, который спросил неожиданно приветливым тоном: «Вы были последним главой Департамента полиции и можете поэтому помочь правительству понять некоторые важные вопросы. В связи с этим я предлагаю вам высказать свое мнение об инциденте, произошедшем с третьего по пятое июля».

Такое обращение несколько удивило меня. Я отвечал, что не имею ни малейшего представления, что случалось в эти дни. Тогда следователь вкратце объяснил мне, что большевики подняли мятеж в столице, но правительство полностью подавило его силами армии. Снабдив меня этой информацией, он дал ясно понять, что имел в виду, предложив сообщить ему со всеми возможными подробностями данные о большевистских лидерах и их предательской деятельности, которые стали мне известны во время службы директором Департамента полиции.

Таким образом, я временно из арестованного подозреваемого превратился в советника Временного правительства, что даже в нашем серьезном положении немало забавляло меня.

Керенского и его шайку я ненавидел всей душой, и у меня не было никакого желания поддерживать их имеющейся в моем распоряжении информацией, приобретенной на службе в полиции, но в данном случае я счел возможным выполнить просьбу. Я знал, что по сравнению с большевистской опасностью Временное правительство было куда меньшим злом, и поэтому

РоссинК^в мемуарах

решил поделиться со следователем всем, что знал о Ленине, Троцком, Зиновьеве и других лидерах большевистской партии. Я также обратил внимание правительства на обширную информацию об этих лицах, которую можно найти в секретных архивах Департамента полиции, - я предполагал, что хранящиеся там документы избежали уничтожения во время Февральской революции

С моей стороны было бы довольно наивно ждать от такого поворота событий принципиального улучшения моего положения. Несмотря на уважительное отношение в течение нескольких дней, я оставался, как и раньше, подследственным, и дальнейшее развитие событий доказало, что я был совершенно прав. Потому что, как только Временное правительство почувствовало, что угроза большевистского восстания миновала, славной памяти Чрезвычайная следственная комиссия возобновила свою деятельность.

В дни июльских беспорядков правительство посчитало необходимым прибегнуть к моей помощи. Но уже к 1 августа комиссия наконец с большим трудом обнаружила то «преступление», в котором я был виновен во время службы и за которое теперь меня призвали к ответу. В этот день я был вызван для допроса следователем Иодловским, который торжествующе объявил, что теперь я являюсь уже обвиняемым: комиссия обвиняла меня, с одной стороны, в пренебрежении служебными обязанностями, а с другой - в злоупотреблении властными полномочиями.

Естественно, я сразу же постарался выяснить, на чем основывается это странное двойное обвинение; первая его часть явно вступала в противоречие со второй. Когда я прямо спросил об этом, вот что ответил Иодлов-ский. В конце 1916 года я рассылал губернаторам, градоначальникам и начальникам жандармских управлений циркуляры, в которых обязывал их найти, когда и где печатались прокламации к 9 января, годовщине первой русской революции. Эти циркуляры содержали также предписание, чтобы были своевременно приняты все необходимые меры для предотвращения возможных демонстраций, а если необходимо, то следовало подавить их с помощью армии.

Вы поймете мое изумление, когда мне поставили в вину этот циркуляр. По моему глубокому убеждению, я просто выполнял свои обязанности, предпринимая шаги для сохранения порядка, поэтому я напрямик спросил, считает ли комиссия, что я должен был безразлично реагировать на антиправительственные демонстрации. Полученный мной ответ, однако, очень быстро убедил меня, что понимание комиссией служебных обязанностей

мемуарах

главы российской полиции при царском режиме было слишком странным, чтобы давать какое-либо рациональное объяснение таким обычным для нас вещам. Поэтому со всем возможным смирением и спокойствием я оставил попытки объяснить этим господам, насколько нелогична их позиция.

Во время следующих допросов становилось все более и более очевидным, что основным «преступлением», в котором обвинялись руководители полиции и Корпуса жандармов, было наше сотрудничество с секретными агентами внутреннего наблюдения. Комиссия пыталась теперь истолковать этот метод расследования преступлений как злоупотребление служебными полномочиями.

Аргументы, при помощи которых комиссия пыталась обосновать эту точку зрения, были столь же просты, сколь ребячески несерьезны. Царское правительство использовало информацию, полученную от членов подпольных политических организаций, а в обмен за их услуги эти секретные агенты не только получали денежное вознаграждение, но и гарантированную защиту от ареста. Именно на этом факте наши враги основывали обвинение в злоупотреблении нами служебными полномочиями. Дело в том, что, по утверждению комиссии, полиция была обязана передать своих агентов в руки судебных властей, так как участие в запрещенных организациях делало их ответственными перед законом. Нежелание добиваться надлежащего наказания агентов было расценено комиссией как «пренебрежение служебным делом» с нашей стороны, тогда как те же самые следователи интерпретировали использование агентов для сбора информации как «злоупотребление служебными полномочиями».

Эта нелепая софистика, конечно, не выдерживала никакой критики из-за отсутствия элементарной логики. Но люди, которые нас судили, были твердо намерены обвинить нас любой ценой в каком-нибудь преступлении и, не имея чего-либо лучшего, использовали эту абсурдную интерпретацию закона как основу для выдвижения обвинений против нас.

Естественно, я отвечал, что служба внутреннего наблюдения создана отнюдь не мной, а много лет назад и что, кроме того, ни одна полиция в мире не способна выполнять свою работу, не используя осведомителей Далее я указал, что гарантированная свобода от наказания является одним из первых условий, на которых революционеры соглашаются стать секретными сотрудниками, и следовательно, они никогда не согласятся на сотрудничество, если это условие не будет выполнено. Но когда стало очевидно, что комиссия ни в малейшей степени не склонна согласиться с моими утверждениями, более

мемуарах

того, то, что я занимал пост директора Департамента полиции, само по себе считалось преступлением, я отказался от дальнейших попыток самозащиты и решил сделать это позже, за границей, в своих мемуарах.