Как и в Галлиполи, на острове присутствовала французская администрация. Возглавлял ее генерал-губернатор Бруссо. Он сохранил неплохие отношения с Врангелем, так как у Деникина был представителем Франции при Русской армии. Непосредственно в районе лагерей была еще французская комендатура с сенегальскими подразделениями и марокканцами. Комендантом был майор Бренн. Сразу же по прибытии на остров французы организовали запись казаков в свой иностранный легион. Командование казаков вынуждено было развернуть разъяснительную работу среди тех, кто поддался на уговоры французов. Командир Атаманского училища генерал-майор А. Максимов, например, узнав, что его юнкера начали записываться в легион, высказался так: «Не посмеется ли над вами судьба после? Ручаетесь ли вы, что вам не прикажут когда-либо штыки повернуть в нашу сторону? Почему в тяжелые минуты Родины вы спешите к неграм, отказываясь от помощи здесь?.. Разве хоть кто-нибудь способен оставить свое полковое знамя и донского орла поменять на африканского страуса?»^{186}

Из-за суровых условий жизни на острове его иначе как «проклятый» не называли. Однажды несколько казаков, захватив шлюпки, попытались бежать, но все погибли в море. Вскоре на Лемносе появились свои «зеленые». Это были казаки, самовольно оставившие свои части. Дезертиры скрывались в горах, начали грабить местное население, используя утаенное от французов оружие. Отбирали деньги, баранов и продукты питания. Однако продолжалось это недолго. Из казаков-разведчиков и юнкеров было сформировано два отряда, которые обнаружили место расположения банд и в коротком бою уничтожили их^{187}. 4 декабря на остров Лемнос прибыл из Константинополя на французском броненосце генерал Врангель. Он провел строевой смотр казачьих частей, после чего выступил перед ними. Ничего утешительного для себя казаки от него не услышали. «Богу известно, сколько придется здесь быть, когда возвратиться и снова служить на пользу Родины, — сказал он. — Большевизма в России не будет. Красная нечисть рассеется… Когда это будет — неизвестно… Временно вы будете пребывать здесь, где сосредоточились храбрые, сохранившие свое лицо, которые приобрели уважение к себе всех честных людей… Появление здесь нас было неожиданным, и все, что было в силах человеческих, — для вас делается…»^{188}. В это же время на Лемносе была проведена и реорганизация кубанских частей. Их свели в две дивизии. Еще раньше высшим представителем своей власти на острове Врангель назначил командира корпуса генерала М.А. Фостикова. Однако он не считался с местными представителями кубанских органов власти. Вскоре из-за этого члены кубанского правительства Скобцов, Попов, Спесивцев и Русанов подали в отставку. Более всего обострились отношения у генерала Фостикова с заместителем кубанского атамана Винниковым, который позже так охарактеризовал поведение командира корпуса: «Фостиков вел себя чрезвычайно легкомысленно, попустительствовал грабежам и насилиям. Произвол творился днем и ночью. В казачьей среде росло недовольство, шел глубокий ропот против этой разнузданности, были все признаки приближавшегося бунта. Я несколько раз обращал внимание генерала Фостикова на недопустимость его поведения. Фостиков вел против меня как заместителя кубанского атамана недостойную интригу. Меня то требовали к ответу перед особой комиссией, учрежденной при содействии генерала Фостикова, то держали под арестом»^{189}. Воспользовавшись прибытием на Лемнос генерала Врангеля, Винников попытался доложить ему о деятельности генерала Фостикова. Однако Главнокомандующий принял сторону командира корпуса и даже пригрозил Винникову, что лично пристрелит его тут же на пристани, где происходил этот разговор.

Столь резкая реакция Врангеля легко объяснима, если учесть, как складывались отношения у него и его предшественников — М.В. Алексеева, А.И. Деникина, Л.Г. Корнилова — с казачьей верхушкой. Яблоком раздора между ними служила разница в лозунгах Белого движения. Вожди Добровольческой армии придерживались твердо лозунга «За единую и неделимую Россию», а донские и кубанские руководители во время Гражданской войны то требовали полной государственной независимости, то широчайшей автономии. Это приводило к тому, что донцы, например, заявляли о намерении защищать от красных только свои станицы и хутора, а кубанцы осенью 1919 г. вообще бросили фронт. Казачий сепаратизм никогда не давал добровольческому командованию полного права распоряжаться Донской и Кубанской армиями, хотя командование армиями и тяготело к добровольцам. Но мешали их войсковые атаманы, правительства и Кубанская рада.

«Последнее договорное соглашение между Главным командованием и атаманами Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск было заключено в 1920 г. во время крымского периода Гражданской войны, — читаем в военном справочнике "Армия и флот" (1929). — Главное командование в отношении к атаманам продолжало придерживаться оснований Крымского соглашения, т. е. продолжало признавать атаманов высшей властью казачьих войск и считалось с военно-административным подчинением атаманам всех входящих в состав Русской армии казачьих частей. Строевое же и оперативное подчинение их Главное командование сохранило за собой»^{190}.

Это не очень устраивало Врангеля, и еще по прибытии кораблей в Константинополь из Крыма он принял решение расформировать и правительство, и раду кубанцев, а членов Донского войскового круга на транспорте «Елпифидор» сразу же направил подальше, в болгарский порт Бургас. Все они потом оказались изолированными от войск в «медвежьем углу» Болгарии, в Месеврине^{191}.

И все же казачьи руководители не могли пойти на полный разрыв с Врангелем, главным образом потому, что «не было средств к самостоятельному существованию… Наиболее богатое донское правительство, — пишет Г. Раковский, — свои вывезенные запасы серебра сдало на итальянский крейсер, но теперь итальянцы заявили, что вернуть его не могут, т. к. не знают, кто же теперь истинный его хозяин: или те, кто считает себя правительством в изгнании, или правительство России»^{192}.

Конфликт с представителями верховной кубанской власти привел к тому, что генерал Фостиков дал согласие на проведение выборов атамана кубанских войск. Втайне он надеялся, что изберут именно его. Вечером 17 декабря 1920 г. в двух палатках, соединенных в одну, состоялась сессия Лемносской рады. Присутствовавшие на ней ее члены и приглашенные командиры частей сразу же приняли решение — считать собравшихся Кубанской радой; затем был избран и войсковой атаман. Им стал генерал В.Г. Науменко, который еще при Деникине был походным атаманом Кубани. За него подали голоса 48 из 52 присутствовавших на сессии. Генерал В.Г. Науменко временно проживал и лечился после двух ранений в Сербии и вместе с генералом П.М. Кокунько многое сделал для того, чтобы сохранить вывезенные в эту страну символы славы Кубанского казачьего войска: знамена, штандарты, куренные значки запорожцев и другие реликвии^{193}.

Срочной телеграммой генерал В.Г. Науменко был вызван на Лемнос, а вскоре его полномочия признали бывшие в это время в Константинополе войсковые атаманы Дона (М.П. Богаевский) и Терека (Г.А. Вдовенко). Не возражал против такого выбора и сам П.Н. Врангель. Прибыв на Лемнос, новый войсковой атаман первым же своим приказом от 11 января 1921 г. назначил председателем кубанского правительства Скобцова и снял с должности войскового атамана Иваниса. Последний во время новороссийской катастрофы, в апреле 1920 г., получил знаки атаманской власти от сдавшегося красным атамана Букретова и ничем впоследствии не отличился. Генерал Науменко объявил также, что будет считать себя атаманом до тех пор, пока казаки не вернутся на Кубань и не проведут там новые выборы. И потом еще 38 лет своей эмигрантской жизни он оставался бессменным руководителем кубанского казачества^{194}.