— Я очень люблю Россию, коммунизм, социализм и все такое прочее, — заливался соловьем Корасон. — И все думаю, что бы такое сделать для моих русских друзей?

Одновременно Корасон похлопывал по синему бархату, который накрывал аппарат. Багребян и раньше имел дела с островитянами и знал, что так просто оружия не получить. Надо поторговаться.

— Есть ли что-нибудь такое, что хотели бы иметь мои русские друзья?

Багребян пожал плечами. Неужели Корасон собирается передать аппарат Советскому Союзу? Нет, невозможно. Несмотря на все сладкие речи, Корасон не тот человек, что быстро сдается, тем более что с этим оружием в Бакью ручьем потекли денежки. И еще — президент, который всю жизнь только и делал, что крал и убивал, вряд ли поддастся панике и расстанется с вещью, благодаря которой может оказывать давление на конкурентов. Рука диктатора по-хозяйски расположилась на аппарате.

Корасон объявил, что разрывает дипломатические отношения с Америкой, но испытывает при этом страх.

— Страх перед чем? — спросил Багребян.

— Чем ответит на это Америка? Вы защитите меня?

— Ну конечно. Мы любим ваш остров, — ответил Багребян, чувствуя, что разговор на этом не кончится.

— На священной земле Бакьи бродят наемные убийцы ЦРУ.

— Шпионов всюду хватает, товарищ. Стоит им пронюхать, что где-нибудь завелось нечто стоящее — и они тут как тут, — трезво заметил Багребян.

На кончике его крупного носа росло несколько волосков, они увлажнились от пота. Но при всем напряжении Багребян не терял головы.

Корасон расплылся в улыбке. Его круглое лицо напоминало перезревшую темную дыню.

— Вы заступитесь за нас?

— А чего вы хотите?

— Смерти американцев. Вон тех. Они живут в гостинице. Идет?

— В принципе это возможно, — сказал Багребян. — Но и нам хотелось бы получить кое-что взамен. Мы могли бы помочь вам с толком применить ваше оружие. На благо всего человечества. В мирных целях. Одним словом, в наших целях.

Корасон понимал, что его переиграли, но не сдавался.

— Я могу, конечно, отправиться к этим убийцам в гостиницу. Сдаться на их милость. Есть и такой вариант.

Багребян не понимал, почему Корасон сам не разделается с этими американцами. Он осторожно произнес:

— Мы подумаем. На острове полно шпионов. Почему же вы, товарищ, так боитесь именно этих двух?

— Товарищ, — сказал Корасон, дружески облапив посла. — Разделайтесь с ними, и я отдам вам свой волшебный аппарат. — Но сердце президента по-прежнему сковывал страх. А что, если русским этот орешек не по зубам? — Только обязательно сцапайте их, — добавил Корасон. — Возьмите побольше людей и уничтожьте шпионов.

Президент стоял у окна и ждал появления русских. Скоро подойдут — Багребян неглупый человек. Заходящее солнце окрасило багровым светом главную улицу Бакьи. И тогда он увидел русских: они шли по улице, словно на прогулку. Двадцать пять человек — с винтовками, веревками и минометами. Русские не скрывали своих намерений — они шли убивать.

Сердце Корасона радостно забилось. А дело, пожалуй, выгорит. Все еще может кончиться хорошо, подумал он.

Этим утром ему донесли, среди прочих вещей, что один из младших офицеров, работавших в аэропорту, советовал не связываться со стариком-азиатом, еще одним членом американской команды. Но старикам надо помогать поскорее отправиться на тот свет. На противоположном конце улицы, к великой радости подсматривавшего в щелку Корасона, появился другой столь же основательный отряд русских.

Русские шли не останавливаясь. Дынеобразная физиономия расплылась от уха до уха в белозубой улыбке. Знай Корасон советский гимн, он пропел бы его.

Из окон гостиницы стали выглядывать любопытные. Головы, поторчав секунды две, быстро исчезали. Корасон видел, как люди выпрыгивали из окон и, хромая, бежали в переулки. Гостиница мигом освободилась от людей, словно кухонная раковина от тараканов при внезапной вспышке света. Кое-кто даже бросил оружие.

Русские запели, предвкушая победу, — смелый и сильный ход. Корасон и раньше знал: если имеешь дело с русскими, жди решительных действий. Но на такое даже он не рассчитывал.

Тщедушный старичок в халате стоял у окна своего номера на втором этаже. Присмотревшись, Корасон заметил, что волосы на голове старика растут клоками. Руки он сложил на груди. Нет, все же на нем не халат, а какое-то легкое восточное одеяние синего цвета, решил Корасон, припомнив, что и раньше видел эту странную одежду.

В быстро сгущающихся сумерках Корасону все же удалось рассмотреть лицо старика. Явно азиат. Старик, улыбаясь, поглядывал то направо, то налево. Зрелище его явно развлекало. У него было выражение лица человека, ожидающего на десерт чего-то необычного.

Корасон вдруг с ужасом осознал, что скрывалось под этой улыбкой. Для азиата атака русских была просто забавой, возможностью занятно провести время. Его спокойствие порождалось вовсе не наивностью, а полным удовлетворением, уверенностью человека, рубившего весь день дрова и не возражающего расколоть еще пару поленьев.

Азиат устремил взор на президентский дворец и встретился взглядом с Корасоном. И все та же безмятежная улыбка раздвинула его губы.

Корасон сжался за шторой. Ему стало страшно, хотя он находился в собственном дворце, в своей стране. Он знал, что сейчас случится.

— Хуанита, — взмолился он душе умершей. — Если ты слышишь меня, знай, я признаю твою правоту!

Майор Мануэль Эстрада сделал все, что в его представлении означало разорвать отношения с Америкой. Ни прежде ему пришлось заняться мертвым англичанином. Он приказал убрать труп из приемной Генералиссимуса, смыть кровь и похоронить тело и после этого отправился облегчить душу в баре с друзьями.

«Облегчение души» несколько затянулось, и, когда Эстрада вышел из бара, уже стемнело. На главной улице, прямо на мостовой, валялся пьяный. Эстрада пнул его ногой.

— Вставай, пьяница! — рявкнул Эстрада. — Идиот несчастный. У тебя что, других дел нет? Пьяный осел.

Склонившись над пьяным. Эстрада коснулся его лица — оно было холодно, как лед. Человек был мертв. Эстрада поторопился извиниться перед покойником за то, что назвал его пьяницей. Только тут он обратил внимание на синий блейзер и на дырку в голове. Англичанин, небезызвестный доктор Джеймсон, нашел здесь, на мостовой, свой последний приют.

Эстрада с силой рассек рукой воздух. Посторонний человек не понял бы, что означает этот жест. А он означал, что Эстраде некогда возиться с телом — у него есть дела и поважнее.

Один умный человек сказал: пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Эстрада помнил, кто был этот мудрец. Иисус из Библии. А ведь Иисус — Бог. Значит, если майор Мануэль Эстрада, живой с головы до пят, станет хоронить мертвеца, то совершит большой грех. Против Иисуса. А быть грешником плохо.

Пусть этот доктор Джеймсон лежит себе на мостовой и дальше.

Американское посольство располагалось в современном, вытянутой формы здании из алюминия и бетона. Кто-то говорил майору Эстраде, что это здание — воплощенная в материальной форме индейская молитва. Оно как бы символизировало общее индейское прошлое Америки и Бакьи. Два народа — одно будущее.

Мануэль Эстрада, возможно, не был самым большим умником на острове, и все же он понимал: если тебе кто-то говорит, что у него с тобой много общего, значит, этому человеку что-то от тебя нужно.

Эстрада все время ждал, что американцы начнут качать права. Он не верил, что такая щедрость может быть искренней. Никогда не верил. Но они ничего не просили, и от этого Эстрада ненавидел их еще сильнее. Он давно затаил на них злобу, поэтому выполнить приказ президента ему было нетрудно.

Подойдя к парадному подъезду посольства, Эстрада забарабанил в дверь. Ему открыл морской пехотинец, подтянутый, в форменных синих брюках и рубашке цвета хаки с позвякивающими на ней медалями.

Эстрада потребовал аудиенции у посла, сказав, что у него срочное поручение от президента, Генералиссимуса Сакристо Корасона. Посол поспешил выйти.