- Она вульгарна и глупа, она не может стать твоей супругой, ты станешь посмешищем, только попробуй представить ее обществу.
- Я хочу ее.
Его голос звучит почти равнодушно и немного устало, словно он не хочет ничего доказывать, Ванесса срывается на крик и бросает салфетку в тарелку с десертом.
- Нам нужны наши деньги, но для этого совсем не обязательно привязывать себя к шлюхе.
- Наши деньги вернуться к нам много быстрее...
- Я не считаю допустимым подобное, она же полностью в твоей власти, зачем что - то менять?
- За тем, что она станет немного старше и быть может умнее, и уже не подпишет документы с похвальной готовностью, отказываясь в нашу пользу от своей части наследства. Мы возвращаем полную власть над компанией, без оглядки на Сани и ее мнимые возможности.
- Не слишком ли завышена стоимость?
- Я на многое готов для семьи, - он усмехается. - Даже жениться на красивой девушке...
- Я промолчала, когда ты уложил ее в постель, это твое право, я не возражала, Кхан, но...
- Она станет моей...
Кхан тоже повышает голос, они снова кричат друг на друга и неожиданно замолкают.
- Очень снежная зима.
Мое безобидное замечание почти гремит во внезапно наступившей тишине. Ванесса слегка поворачивается в мою сторону, обдавая волной ненависти, и зло бросает:
- Заткнись, дрянь.
Потом встает из-за стола и говорит Кхану:
- Хочешь ее, получай, наверное, ты прав, мы вернем деньги, и она станет тебе замечательной супругой, я подпишу все необходимые бумаги.
Моя улыбка примерзает к губам, я не вижу, как они выходят из столовой и, не замечаю, как он возвращается обратно. Я ничего не чувствую, только липкий ужас. Кхан берет меня за дрожащую руку и тянет за собой. Мы спускаемся в подвал, дверь знакомо скрипит мерзким скрежетом плохо смазанных петель, под потолком вспыхивает тусклая лампа. Он тянет молнию платья, касается губами плеча, заставляет упереться в стену, прогнуться, я ничего не чувствую, даже страха. Отстраненно воспринимаю его слова и движения, до тех пор, пока удар не сбивает с ног и, падая, я не путаюсь в длинном вечернем платье.
- Твой страх уже не вызывает удовольствия, Сани, только сожаление.
Он не оставляет меня в подвале, мы поднимаемся наверх, в спальню, я сама тянусь к нему, слишком признательная за проявленную внизу жалость.
В ночь перед свадьбой он позволил мне вернуться в прежнюю комнату и, закутавшись после душа в халат, я долго сидела на полу гардеробной, тяжело привалившись спиной к стене, бессмысленно глядя на белое воздушное платье и кружевную фату. Я знала, что бывает иначе, совсем иначе, когда все по взаимному согласию и подлинной любви. Я не могла назвать себя невестой, хотя завтра собиралась стать супругой. В книгах героини заламывали руки от умиления, разглядывая свадебный наряд, меня же накрывала волна отчаяния. Я ненавидела этот наряд, презирала себя за слабость, за то, что слишком труслива, чтобы бороться за свободу и предпочитаю уступать, услужливо прогибаться под его желания. Я признавала его власть и не оспаривала право считать меня вещью. Прячась от неприятностей за тесненной обложкой книги, я забывала, что это значит, на самом деле быть собой. Я могла сколько угодно быть дерзкой и решительной там, на пахнувшей мечтой бумаге, и трусливо сжималась здесь, только от того, что смотрела в его глаза, не имея смелости бросить вызов и прекратить издевательства. Он методично уничтожал меня, унижал и растаптывал в пыль, и я молчала, пригибаясь все ниже, не смея возразить, ничтожная в своей слабости. Я думала, что наскучу ему, и он отпустит, и вот безвольно опустилась на пол, не в силах отвести зачарованного взгляда от белоснежного платья, затканного серебряной нитью. Я не питала иллюзий об истинном изменении своего статуса. У меня было то, что принадлежало ему. Он хотел получить наследство, перепавшее мне от отчима. Ванесса предлагала ждать, но Кхан не собирался дожидаться до оговоренного в завещание возраста, слишком долго и слишком рискованно. Я должна вернуть в семью то, что получила, не имея на то права. Мне не нужны были деньги, я хотела перестать быть зависимой... от его настроения и его желаний. Наверное, меня опустят, когда счета перейдут Кхану, я стану лишней и неинтересной, меня выкинут из этого дома за ненадобностью и подарят возможность быть просто собой.
Само торжество помню смутно, улыбалась, что - то говорила невпопад, как обычно, и тем, кто точно не слушал, пыталась стать незаметной, хотя количество приглашенных было ничтожно мало и, спрятаться от Кхана среди гостей, чтобы немного расслабиться, не представлялось возможным. Ванесса, ее дочери, двое незнакомых мужчин и огромный зал, украшенный всевозможными цветами. Руку довольно ощутимо оттягивало фамильное кольцо Аканти с яркими вычурными камнями, и Ванесса бросала выразительные взгляды на него, недовольно поджимая губы, но более ничем не выказывая своего подлинного отношения к церемонии бракосочетания. Потом нас проводили до автомобиля, затем был самолет, яхта... и лето. Остров, с красивым старинным домом на вершине пологого склона, террасами спускавшегося к морю, теплый ветерок и незабываемый аромат экзотических растений, свободно врывавшийся в широко распахнутые окна спальни. Брачная ночь с легкой руки Кхана стала брачным днем. Он медленно, осторожно, словно опасаясь повредить тонкое кружево платья, распустил застежку, стянул наряд с плеча, поцеловал, обнажил спину и снова влажные поцелуи до самой талии, отступил, помогая мне переступить через пену кружевной ткани, развернул и, напряженно заглядывая в мои глаза, севшим голосом спросил:
- Это было похоже на твою мечту?
- Очень.
Не тот мужчина, не то платье, я не та, не те чувства он во мне вызывает, я хотела любить и быть любимой, до сентиментальных слов и признаний. До банальных прогулок и ничего не замечаешь вокруг, только он один перед тобою, и не от страха перед наказанием, а потому что он единственный дорог и нужен. Я читала об этом и как же сильно я хотела почувствовать все это. Я была почти рядом... мой застенчивый одноклассник... почти чувствовала этот трепет, но не получилось, не сложилось и, он успел выбрать другую, не меня. Было ли сожаление? Вряд ли, кому я нужна после использования Кханом, запуганная, потасканная, ничтожная. Мне бы уйти подальше и чтобы никто ничего обо мне не знал. Мой секрет мое прошлое, кому какое дело кем я была и с кем, я бы перестала себя стыдиться.
- Я старался, долго выбирал для тебя платье и украшения, - его пальцы скользят невесомой изысканной лаской. - Жаль, кольцо может быть только этим, тебе бы подошло другое, тонкое, с легкой россыпью прозрачных камней.
Наверное, он пытался быть внимательным, нежным и ласковым, с опозданием, конечно, на много - много нескончаемых дней. Он давно стал моим страхом, я привыкла бояться его, даже, когда он старался подарить мне мечту. Я устала и хотела спать, глаза закрывались, не было желания играть этот спектакль дальше, но я не смела возражать и послушно улыбалась, тянулась к нему, отвечала на его поцелуи. Кхан говорил, что в постели можно делать все, он любил это все делать со мной, но почему - то не сейчас. Слишком нежными были его прикосновения, слишком трепетными поцелуи, никакого насилия и принуждения, ласковые проникновения, прерывистый шепот и дыхание, я так и уснула во властном объятии его сильных рук. Проснулась поздно, проспав полдня и ночь, сказывались усталость и переживания перед свадьбой, то, как он повел меня вниз, навстречу моему ужасу, и потом простил, великодушно прервав увлекательную карусель моего уничтожения, позволил отблагодарить... Наверное, он был прав, именуя меня шлюхой, я не имела морали и не отстаивала свои убеждения, я была исполнительна и лишена нравственности. Наследственность все же сказывалась. Она красиво соблазняла и продавала свое тело за деньги, я продавала за возможность не быть избитой или изнасилованной, а нужно было уметь драться, сопротивляться, выбираться из под его власти. Я не делала ничего, смирившись с тем, что между нами произошло и происходит, глупо надеясь на то, что он переменится и отпустит за ненадобностью. Возможно, напрасно. Я пряталась за книжной обложкой, воображая себя героиней увлекательных приключений, это было единственным, на что у меня хватило смелости и то, что он не мог отобрать, потому что не подозревал об этом и значит, не мог уничтожить.