— Воистину я помню, — сказал Чиун. — Вы ни разу не задержали выплату денег, сколь бы малыми ни были эти выплаты.

— Вашей основной задачей была подготовка Римо в качестве нашего исполнителя.

— Ассассина. Я должен был сделать из него ассассина, — поправил Чиун.

— Да, — подтвердил Смит.

— Не следует давать прекрасным вещам отвратительные названия. Исполнитель — это ужасное название, — наставительно изрек Чиун.

Он полагал, что оказывает Смиту величайшую услугу, куда большую, чем тот заслуживает. Когда в будущем он решит поместить объявление о приеме на работу новых людей на место Римо, что за люди явятся к нему по объявлению о найме «исполнителей»? Но если он даст объявление, что требуются ассассины, тогда он получит лучшие умы, тогда величайшие и благороднейшие мыслители со всего света явятся ко двору Смита. И Чиун почувствовал удовлетворение оттого, что дал Смиту этот добрый совет и ничего за него не запросил. Время от времени полезно оказывать любезности императору, просто чтобы напомнить ему, насколько он, в сущности, беспомощен без вашей мудрости и ваших суждений.

— Вы всегда с величайшим благородством исполняли свою часть контракта, — продолжал Смит. — То, что вы сделали с Римо, превзошло все наши самые смелые надежды.

— Он белый. Я сделал все что мог, чтобы преодолеть этот недостаток, — милостиво произнес Чиун.

— Но в контракте было еще одно условие, — сказал Смит невыразительным низким голосом.

— Да?

— Вы обещали, что если настанет день, когда никто из нас не сможет пользоваться услугами Римо, тогда вы... вы устраните его по нашей просьбе.

Чиун сидел молча. Смит видел, как напряглось его старческое лицо.

Наконец Чиун произнес.

— Продолжайте.

— Это время настало. Римо должен быть устранен.

— Какие у вас для этого причины, император? — медленно выговорил Чиун.

— Это довольно сложно, — ответил Смит. — Но если позволить Римо остаться в живых, тогда мир может оказаться на пороге ядерной войны.

— Ах, это.

Брови Чиуна поползли вверх, показывая, сколь малое значение имеют подобные пустяки.

— Погибнут сотни миллионов, — мрачно заявил Смит.

— Не волнуйтесь, император. Римо и я — мы не дадим ничему плохому случиться с вами.

— Чиун, речь не обо мне. Речь обо всем человечестве. Весь мир может взорваться. Римо должен умереть.

— А я? Я должен убить его? — спросил Чиун.

— Да. Это ваше обязательство по контракту.

— И все ради того, чтобы спасти жизни скольких-то миллионов человек? — недоумевал Чиун.

— Да.

— А вы знаете что-нибудь об этих миллионах человек? — продолжал допытываться Чиун.

— Я...

— Нет, не знаете, — ответил Чиун за Смита. — Ну так вот, я расскажу вам о них. Многие из них стары и так или иначе готовы умереть. Большинство из них отвратительны на вид. Особенно если они белые. Еще большее число из них глупы. Зачем приносить Римо в жертву ради всех этих людей, которых мы не знаем? Римо — это не так уж много, но это кое-что. Все остальные — это просто ничто.

— Чиун, я знаю, что вы должны чувствовать, но...

— Нет, вы ничего не знаете о том, что я чувствую, — оборвал его Чиун. — Я взял Римо из ничего и сделал из него что-то. Еще каких-нибудь десять лет тренировок, и мы с вами оба могли бы очень и очень гордиться им. А теперь вы говорите: Чиун, все время, которое ты потратил на него, пропало даром, все твои усилия пошли прахом, потому что кто-то собирается взорвать множество толстых людей. Я понимаю, что у императоров бывают свои капризы, но это — просто грубость, и она не лезет ни в какие ворота.

— Мы говорим о конце света, — раздраженно заметил Смит.

— Похоже, мы постоянно говорим о конце света, — отмахнулся Чиун. — Кто угрожает нам? Это один человек? Римо и я найдем и уничтожим его. Его никто никогда больше не увидит. У него не останется потомков, а те, что есть, умрут. Друзья его тоже сгинут. И все это — к вящей славе императора Смита и Конституции.

— Мастер Синанджу. Я призываю вас чтить контракт.

Наступила долгая тишина, нарушаемая только дыханием Смита. Наконец Чиун спросил:

— Другого пути нет?

— Если бы был, я бы им воспользовался, — ответил Смит. — Но его нет. Я знаю, что Мастера Синанджу свято чтят контракты, а условия вашего контракта именно таковы. Вы обещали по моей просьбе убить Римо. И вот теперь я обращаюсь к вам с этой просьбой.

— Теперь покиньте меня, — произнес Чиун таким ледяным тоном, что Смиту показалось, словно он обморозил щеки.

В дверях директор КЮРЕ задержался.

— Каково ваше решение?

— Все, что важно для вас, есть мое задание, — ответил Чиун. — Контракты созданы для того, чтобы их чтить. Именно так поступали мои предки в бесконечной череде столетий.

— Вы исполните свой долг, — сказал Смит.

Чиун кивнул один раз, очень медленно, а затем его голова упала ему на грудь. Смит ушел, неслышно затворив за собой дверь.

А Чиун подумал: белый идиот. Неужели ты думаешь, что Римо — простая железка и его можно выбросить по пустой прихоти, как какую-нибудь машину?

Он сделал из Римо ассассина, но Римо стал больше чем ассассином. Его тело и сознание восприняли учение Синанджу лучше и полнее, чем тело и сознание кого-либо другого кроме Чиуна. Римо и сам уже был Мастером Синанджу, а когда-нибудь, после смерти Чиуна, Римо станет правящим Мастером.

И когда он займет это место, тогда исполнится пророчество, вот уже много веков хранимое Домом Синанджу. О том, что станет когда-нибудь Мастером белый человек, умерший и вернувшийся к жизни, и будет он величайшим Мастером всех времен, и скажут о нем, что он — воплощение великого бога Шивы. Шива-разрушитель. Дестроер. Римо.

И вот теперь Смит хочет, чтобы все это пошло прахом только потому, что какие-то идиоты вознамерились взорвать других идиотов.

И тем не менее, контракт — свят. Это — краеугольный камень, на котором стоит Дом Синанджу. Слово Мастера — слово, данное при заключении контракта, — нерушимо. Ни один из Мастеров прошлого еще ни разу не нарушил условия контракта, и Чиун, за плечами которого стояли многие тысячелетия традиции, не мог позволить себе стать первым.

Он все так же сидел на полу. Очень медленно он поднял руки и кончиками пальцев прикоснулся к вискам.

В комнате стемнело, настала ночь, а он все не шевелился, но воздух в комнате дрожал, вторя звукам смертной муки, срывающимся с губ Чиуна.

— Почему мы решили остановиться в мотеле? — спросила Памела.

— Потому что я жду звонка, — ответил Римо. — А ты что, не хочешь остаться со мной? Ну, тогда беги и садись на ближайший самолет, и он отвезет тебя к твоим лилипутам.

— К лилипутам?

— Из Ливерпуля. Так зовут жителей Ливерпуля. Лилипуты, — терпеливо втолковал ей Римо.

— Ничего подобного.

Очень много подобного. Я сам читал. «Битлз» были лилипутами.

— Ливерпульцами, — сказала Памела Трашвелл.

— Ничего подобного.

— Очень много подобного.

— Я не собираюсь сидеть тут с тобой и учить тебя правильно говорить по-английски, — заявил Римо. — Отправляйся домой. Кому ты нужна?

Это больше, чем что-либо другое, убедило ее остаться, хотя она с нескрываемым отвращением рассматривала мрачную комнату, похожую на множество других, в которых Римо провел так много ночей. Мебель можно было бы назвать практичной, но куда больше оснований было назвать ее уродливой. Стены, некогда белые пожелтели от дыхания множества курильщиков. На полу был ковер, но впечатление было такое, что он последние двадцать лет использовался как покрытие не просто тротуара, а мостовой в тоннеле Линкольна. Он был затерт до основы, и если она не просвечивала, так только потому, что была покрыта толстым слоем глубоко въевшейся грязи и пыли.

В унитазе была темная полоска на уровне воды, горячий кран умывальника не работал, а единственный предмет роскоши в номере — электрокофеварка в ванной — тоже не работала. В номере витал слабый запах аммиака — так пахнут некоторые чистящие составы, но никаких указаний на то, что хоть какая-нибудь уборка тут когда-нибудь производилась, не было.