– Почему вы повторяли со служанкой эту в общем-то жестокую шутку? – спросила Лития Форрестер.

– Не знаю, доктор. А почему люди поднимаются в горы? Служанка все время была рядом. Впрочем, какое отношение имеет коляска из моего детства к тому, что происходит сегодня? Завтра я возвращаюсь в свой поганый город, поганый кабинет, чтобы продолжать делать поганую работу, черт побери! Вы нужны мне, Лития! Без ума от вас – вот в чем проблема.

– По какой причине, вы можете объяснить? – спросила Лития Форрестер.

– Вы, Лития, самая красивая женщина на свете.

– А ваша мать? Разве она не была красивой?

– Нет. Это была просто моя мать.

– Одно другому не мешает. Она могла быть красивой.

– В нашей семье, так уж сложилось, мужчины женятся на некрасивых женщинах. И я не исключение. Если бы не роман с художницей из Нью-Йорка, я бы, наверное, просто свихнулся.

– Скажите, Бертон, если бы вы оказались в постели со мной, это помогло бы вам разрешить ваши проблемы?

– Вы это всерьез?! – вскричал Бертон, вскакивая с дивана будто его кнутом огрели.

Лития Форрестер загадочно улыбнулась, губы ее увлажнились.

– А вам как кажется? – спросила она с легкой хрипотцой. – Шучу я или нет?

– Не знаю… – смешался Бертон. – Вы же сами сказали…

– Но я ведь только спросила, поможет ли вам это.

– Да, конечно! – обрадовался он и, как ей показалось, достаточно искренне. – Значит, мы сможем заняться…

– Я не говорила этого, – прервала его буйные фантазии Лития Форрестер.

– Проклятие! Ну почему, почему, Лития, вы всегда даете эти дурацкие уклончивые ответы? – начал терять терпение Бертон Баррет. – Если бы кто-нибудь другой и в другом месте попытался разыграть меня, ему бы не поздоровилось. Я бы дал по роже! Серьезно говорю! Прямо по роже! А что касается моих агрессивных поступков, то в гробу я их видел! Лучше разберитесь вот с этим! – И глава оперативного отдела одной из самых мощных разведок мира расстегнул молнию на брюках.

– Я собираюсь, но не сейчас. – Поведение Бертона Баррета, казалось, ничуть не смутило Литию Форрестер. – Я вам это твердо обещаю! Но сначала вам тоже придется кое-что сделать.

Бертон Баррет смущенно замигал, заискивающе улыбнулся и, волнуясь и стыдясь, застегнул ширинку.

– Можно было оставить так, Бертон, – заметила Лития Форрестер без тени иронии. – Но мы займемся этим позже. А теперь давайте немножко выпьем и вместе напоем одну нехитрую мелодию. Я начну, а вы мне поможете.

– Все это как-то глупо выглядит, – растерялся Бертон.

– Таковы мои условия, дорогой. Если вы действительно собираетесь переспать со мной, вам придется их выполнить.

– Что это за мелодия? – спросил Бертон Баррет, беря, как говорится, быка за рога.

– Очень простая. Вот послушайте: та-та-та-та-там-та-там-там-та-та-та-та-там-там…

– Э-э, постойте. Кажется я знаю. Это из фильма…

– Абсолютно верно! А теперь давайте споем вместе. – Лития Форрестер встала из-за стола и направилась к дивану, на котором во всю длину разлегся Бертон Баррет.

Он все еще напевал этот незатейливый мотив, когда во второй половине следующего дня входил в вашингтонское здание национального пресс-клуба. Вспрыгнув на сцену, он предупредил собравшихся журналистов, что намерен сделать важное заявление.

После этого сообщил, что в Южной Америке на правительство Соединенных Штатов Америки работают семь бывших нацистов, оплачиваемых ЦРУ. Назвал их нынешние имена и точные домашние адреса с телефонами, а также их истинные имена, по которым этих нацистов вот уже много лет разыскивают израильтяне. Он пообещал в самое ближайшее время предоставить прессе фотодокументы.

Бертон Баррет назвал также имена четырех тайных агентов на Кубе. И дабы убедить газетчиков, что он из тех, кто располагает подлинной информацией, бросил служебный значок репортеру из «Вашингтон Пост», сидевшему в первом ряду.

– Почему вы все это рассказываете? – спросил его один из журналистов. – Вам приказали?

– А почему человек вообще что-то делает? – ответил Бертон Баррет. – Мне просто захотелось. Вот и все! Кстати, все сказанное мной, вы можете легко проверить. Ручаюсь, это правда! Действуйте, господа! А мне нужно побыстрее исчезнуть – с минуты на минуту за мной придут.

Он спрыгнул со сцены и не спеша прошагал через весь зал, игнорируя вопросы журналистов и не переставая что-то напевать.

Бертон Баррет не ошибался. Люди из ЦРУ сразу же кинулись по его следам. Однако не нашли его ни в рабочем кабинете в Лэнгли, ни в маленькой квартирке в Вашингтоне, ни в Центре по изучению подсознания.

Когда стемнело, Бертон Баррет появился в одном из читальных залов главного здания вашингтонской публичной библиотеки. Перед этим он купил несколько кожаных шнурков для обуви и связал их в длинный прочный жгут. Затем в туалетной комнате он размочил его в горячей воде и плотно намотал вокруг шеи. Через несколько минут размякшая кожа начала высыхать и сжиматься, все глубже и глубже врезаясь в горло.

Свидетели рассказывали позже, что он не выглядел обеспокоенным и, чуть слышно напевая, листал большую иллюстрированную книжку про Мэри Поппинс. А потом, ближе к пяти вечера, повалился головой на стол, захрипел и умер.

Самоудушение Бертона Баррета приобрело широкую огласку. Его прокомментировали на первых полосах все газеты мира. Правительство Соединенных Штатов получило жесткие ноты протеста как от Израиля, так и от латиноамериканской страны, которая приютила бывших нацистов. Четверых американских агентов на Кубе на следующий день нашли убитыми.

В Цюрихе швейцарский банкир из Дома Рапфенбергов получил сообщение, что Франция проявляет серьезный интерес к торгам на аукционе.

Данные о Бертоне Баррете были заложены в компьютеры штаб-квартиры КЮРЕ в Фолкрофте для анализа и сопоставления с информацией о Кловисе Портере и генерале Дорфуилле. Заключение гласило: «Проверить Центр по изучению подсознания как возможное связующее звено».

Люди, которые хотели бы разрушить Америку, приоткрыли дверь. Значит, в нее войдет Дестроер-Разрушитель.

В дверь постучали, когда Римо собирался звонить Смиту. Он положил трубку и хотел было крикнуть «Входите, открыто!», как дверь широко распахнулась и на пороге появился Чиун. За ним двое посыльных тащили три огромных сундука.

Чиун мог путешествовать целый год с одним только конвертом в кармане, раз того требовали обстоятельства, но если они изменялись к лучшему, загружал своими вещами два багажных вагона. Когда Римо позвонил в Майами и попросил Чиуна приехать, тот ограничился тремя сундуками. И только-то.

Чиун выехал сразу, как только закончилась мыльная опера, не став просматривать свои видеозаписи с параллельных телепрограмм. «Отложу до Вашингтона,» – коротко сказал он Римо, который понимал, какую жертву ему приносят.

Из-за американской глупости, как выражался Чиун, все лучшие телешоу шли по разным программам в одно время, дабы невозможно было посмотреть их все. Чтобы компенсировать такие потери из-за бестолковости телевизионщиков, Чиун включал два видеомагнитофона и, когда смотрел фильм о докторе Лоуренсе Уолтерсе, психиатре, они записывали с других программ «Кромку утренней зари» и «Пока Земля вертится».

Чиун разрешил посыльным первыми войти в комнаты, где жил Римо. Пока вносили вещи, Римо засунул руку в карман и достал две долларовые бумажки. Чиун никогда не давал чаевых, считая «перенос тяжестей» гостиничной услугой, которую не следует выделять из числа прочих. Вместо чаевых он классифицировал посыльных по итогам их работы словами; «непригоден», «пригоден» и «хорошо». За свою жизнь он выставил только однажды оценку хорошо и бессчетное количество «непригоден». На этот раз все обошлось, посыльные получили оценку «пригоден» и с удивлением уставились на тщедушного старика. Но Римо сунул им по доллару, и они, кланяясь чуть не до полу, удалились.

– Бросаешь деньги здесь, бросаешь деньги там… тратишь, тратишь, тратишь, пока не окажешься в нищете. Ты, Римо, – истинный американец. – В слабом голосе звучало осуждение.