– На помощь! – заголосил он. – Кто-нибудь, помогите! – В его ушах крик прозвучал очень громко, однако Тиг почему-то чувствовал: далеко он не разносится, – а огней своего дома среди деревьев не видел и не понимал, где искать помощь. – Я ведь даже не знаю, где эта Орло-Виста! – горестно произнес он. И увидел перед собой руку, поднявшуюся, чтобы указать направление, и не сразу сообразил, кому она принадлежит. Тиг вскрикнул и побежал, норовя убраться подальше от трупа, но снова упал и какое-то время пролежал, рыдая.

– Слезами ты меня не похоронишь, – сказал у него за спиной труп. – Вставай, идиот.

Тиг вскрикнул еще раз и попытался уползти, твердя:

– Не можешь ты со мной разговаривать! Мне и так-то худо, но разговаривать тебе не дозволено.

– А мертвецы что хотят, то и делают, – ответил труп, но затем примолк.

Тиг полежал носом в землю, отдуваясь, а после встал и пошел в сторону, указанную трупом. Поначалу продвигался он очень медленно. Труп был тяжел, ночь темна, где он, Тиг не знал – понимал только, что неподалеку от своего дома. Однако деревья казались ему чужими, а оставив их позади, он около часа, так ему представлялось, шел, не повстречав ни одного шоссе, – тянулся лишь узкий проселок, пригодный больше для лошадей, чем для машин; впрочем, идти по нему было все-таки легче, чем по рыхлой земле. Заприметь он машину – остановил бы ее, попросил о помощи, хоть и сомнительно было, чтобы кто-то притормозил ради человека с трупом на спине, каким бы красивым и привлекательным человек этот ни был. Пока он тащился по дороге, наполовину боясь, что труп заговорит снова, а наполовину надеясь, что это случится, до того ему было одиноко и страшно, Тигу пришла в голову мысль: если бы он соглашался танцевать со всеми подряд, эта ночь получилась бы куда поспокойней, но вполне возможно, что он сейчас спит и, судя по совершенной неизменчи вости дороги, так оно и есть: ему уже казалось, что бредет он по ней целую вечность. «Вот и буду брести, пока не проснусь, – сказал он себе, – а если увижу ночью на танцах каких-нибудь уродов, сразу оттуда сбегу». На миг он закрыл глаза: дорога была до того однообразной, что Тиг решил – можно и не смотреть, куда ставишь ноги. И тут же его резанула боль – труп просунул руку под рубашку Тига и ущемил его сосок!

– За что? – воскликнул Тиг, хотя, разумеется, знал, за что. И немного постоял на дороге, очень уставший, но отнюдь не спящий.

Вскоре после этого показалась церковь – она одиноко торчала на вершине холма, освещенная единственным уличным фонарем. Дорога вела через забитую машинами парковку прямиком к ее двери. Подниматься по склону было трудно: добравшись доверху, Тиг желал лишь одного – лечь на капот какой-нибудь машины и отдохнуть, да подольше. А подойдя к двери, постоял перед ней.

– Полагается ли стучаться в дверь церкви, а уж потом входить? – вслух погадал он. Прежде-то ему бывать в церквах не доводилось.

– Необходимость отсутствует, – уведомил его труп.

Тиг толкнул дверь, вошел. В церкви горели свечи, их мягкий подрагивавший свет сообщал лицам множества статуй особую настороженность и живость. Тиг не удивился бы, обратись все они к нему – бранясь или спрашивая, который час, или коря его за то, что он не танцует с ними. Однако статуи молчали. И вглядываясь в них, он подумал, что узнаёт свет, столь странно падавший на тех старых уродов: лица их выглядели, как лица статуй, а свет, их озарявший, изливали незримые свечи.

– Мы сюда по делу пришли, – сказал труп.

– Мне можешь не напоминать, – ответил Тиг. Он побродил по проходам, заглядывая под скамьи, подыскивая место, где можно закопать человека. Вообще-то, для этого существуют кладбища; ему представлялось бессмысленным хоронить кого-либо в церкви – даже в такой, с дешевыми ковровыми дорожками, уходившими за ее дверь. Типичная Флорида, подумал он, – земля, в которой процветают крайности дурного вкуса.

– Копай! – сказал труп после того, как Тиг потратил какое-то время на поиски.

– Это чем же? Руками?

– Пока из них кровь не хлынет и кости кожу не прорвут! – сурово ответил труп. Но затем показал на чуланчик, в котором среди высоких стеллажей с мешками кошачьего наполнителя, аммиака и упаковками бумажных полотенец стояла, поджидая Тига, лопата. Он взял ее, выбрал место у алтаря. – Действуй! – приказал ему, замявшемуся, труп. Тиг стиснул лопату обеими руками, поднял повыше и вонзил в ковер, полагая, что под ним скрыт цемент, через который придется пробиваться к земле. Нанося удар, он завопил, и то был самый громкий, самый яростный, но также и самый горестный крик, когда-либо им изданный. Тиг не сомневался, что лопата просто отскочит от бетона, деревянное древко ее треснет и руки его переломятся тоже. Но ему было все равно.

Но ковер прикрывал всего лишь мягкую землю. Клинок лопаты ушел в нее целиком, и Тигу пришлось налечь на древко всем телом, чтобы поднять и ком земли, и ковер. В воздухе запахло влажным суглинком, и Тиг поневоле вспомнил о дождливых днях и земляных червях. Труп вдохнул запах полной грудью, но выдыхать не стал.

– Скоро я от тебя избавлюсь, – сказал ему Тиг, однако ответа не получил. Он трудился, снова и снова вонзая лопату в ковер, вычерчивая прямоугольник, достаточно обширный, чтобы вместить труп. И с каждым ударом лопаты, повторял снова и снова: – Скоро… я… от… тебя… из… бав… люсь!

Труп молчал, и Тиг уже начал уверять себя, что больше его не услышит, когда по церкви разнесся отвратительный визг.

– Что? – вскрикнул Тиг, роняя лопату и отскакивая от могилы. – Что я сделал? Чего ты вопишь?

– Это не я, – ответил труп, и послышался новый крик – потише, но все равно сердитый. Кто-то, вне всяких сомнений, огорчился. Тиг подступил к вырытой им яме – глубины в ней было всего пара футов, – заглянул. Там что-то двигалось. Что-то подрагивало под слоем почвы. Вот в ней открылась воронка – размером с человеческий рот. Земля осыпалась в нее и тут же вылетела назад вместе с новым криком, а затем – внезапно и страшно – в вырытой Тигом неглубокой могиле села покойница.

– Ох, ох, ох! – восклицала она. – Что ты со мной сделал?

– Ничего! – сказал Тиг, что было отъявленным враньем: просто другого ответа он так сразу придумать не смог.

– Ничего? Ничего? Зачем ты нарушил мой покой? Ужасный мальчишка? Грубый мальчишка! Кошмарный!

– Я не хотел… – начал Тиг. – Я думал… я просто хотел похоронить моего друга!

– Он мне не друг, – возразил за спиной его труп. – И он большой грубиян. Кошмарный.

– Прикрой меня, – крикнула покойница. – Прикрой, мальчишка, я же замерзнуть могу.

Тиг сделал, что просили: засыпав ее, едва она снова легла, землей, и накрыв беспорядочную груду, которую даже выровнять не попытался, ковром. А после прислонил лопату к алтарю и выскочил из церкви. Постоял снаружи, отдуваясь, чувствуя, что вот-вот снова заплачет. Труп очень тяжело вздохнул прямо Тигу в загривок, после чего вздохнул еще дважды.

– Прекрати, – сказал Тиг. – Хватит вздыхать. Тебе вздыхать не положено. Тебе и дышать-то ни к чему.

– Я разочарован. А если меня разочаровать, я вздыхаю. – Он снова вздохнул – ну и Тиг, за компанию, тоже:

– Я забыл, как называется другое место, – сказал он, помолчав. – То, куда я должен тебя оттащить.

Труп ничего не ответил, и Тиг подумал: похоже, он говорит, когда его просят умолкнуть, и молчит, когда просят о помощи, – но тут труп снова поднял руку и указал направление.

Фабрика «Пикантная свинка» стояла не на холме, а в лощине, вся в клубах низкого сального тумана, пахнувшего ветчиной. Прежде чем унюхать его, Тиг целый час тащил свою ношу по дороге, и еще полчаса миновало, пока он не увидел торчавшие в небо закопченные фабричные трубы, высокие призраки среди звезд. Машин у фабрики не было, вместо них ее со всех сторон окружало поле, истыканное надгробьями, смысл коих Тиг понял, лишь подойдя к ним поближе и прочтя выбитые на них имена: Хрюхрюша, Толстомясая, Деваха, мистер Фыркун, Петуния, Уилбер, Отис; то были клички свиней.