– Набираю, – объявил Тиг. Он и вправду проделал это очень медленно – и потому, что набирать номер пальцами той же руки, в какой держишь телефон, трудно, и потому, что нервы у него совсем разгулялись, а страх все возрастал – ведь все они были не просто уродливыми приставалами, в них чуялось нечто необъяснимое. Во-первых, уж больно много их было – Тигу казалось, что при каждом взгляде на них уродов становится больше, – а во-вторых, до него начало доходить: возможно, они хотят не только потанцевать с ним, но и еще что-то сделать.

– В самый последний раз, Тиг О’Кейн, – произнесла старуха, – станцуешь ты с кем-то из нас – хоть из жалости или сочувствия, из желания поделиться толикой твоей незаслуженной красоты с тем, кто утратил свою?

– Алло, полиция? – сказал в трубку Тиг. 911 он уже набрал, но гудков еще не услышал. – Тут на меня какие-то уроды напали.

– Напали? – удивилась старуха. – Мы всего лишь хотели потанцевать.

А мерзкий старик поднял с земли апельсин и запустил им в Тига. Старик-то промазал, зато другой апельсин, брошенный из толпы, крепенько врезал Тигу по лбу.

– Эй! – крикнул он и получил новый удар – по уху, к которому прижимал телефон. Женский голос, наконец, ответил ему, но трубка уже летела по воздуху. Тиг метнулся к ней, наклонился, чтобы поднять, однако новый апельсин отбросил ее еще дальше. – Прекратите! – завопил Тиг и получил три новых удара вылетевшими из темноты апельсинами – два в лицо, один в живот. А следом начался настоящий артиллерийский обстрел. Пару секунд Тиг простоял, пытаясь защитить лицо, живот и пах, однако, прикрыв ладонями два места, он немедля получал удар по оставшемуся беззащитным третьему. Тиг развернулся и ударился в бегство.

Он убежал не так уж и далеко, когда ему пришло в голову, что бежать-то лучше к дому, а не от него: если удастся добраться до двери, можно будет проскочить в нее и запереться. Но, пробежав еще немного, увидел, как уроды начинают возникать перед ним по одному, по двое, – странно светящиеся в темноте под деревьями, мерзко улыбаясь и осыпая его апельсинами. В последнее время у Тига и его друзей завелась привычка разъезжать в машинах по шоссе Апельсинового Цветка и швыряться забавы ради апельсинами в проституток; теперь же, когда один увесистый плод за другим шмякал его по голове, он пожалел об этом. А оглянувшись, увидел, что его уже нагоняет злокозненная орава. Уроды бежали слитно, подобием разъяренного животного, и в свете, источаемом ими, Тиг увидел мешок (ну точно, мешок), который они на бегу перебрасывали с плеча на плечо. Что-то ужасное различил он в их рожах, мельком глянув на них, и это сильно отличалось от простого уродства.

Он прикрыл руками голову и понесся со всей мочи, поглядывая на землю между сведенными перед лицом локтями; ему было уже безразлично, к дому он бежит или от дома, лишь бы оторваться от их оравы; и очень скоро он споткнулся, – о корень или о подставленную ногу, Тиг так и не понял, – зато понял, летя наземь, что благодарен своему падению, что панический ужас его убывает, пока он кувыркается и скользит по земле и грубой траве. «Ладно, – думал он, – я попытался удрать, но их слишком много, а апельсинов еще больше, и теперь я у них в руках». Он лежал навзничь, глядя сквозь листву на тусклые звезды, а уроды понемногу окружали его.

– Ну что, апельсиновый наш, теперь жалеешь, что не станцевал с нами? – спросила старая ведьма. Она и мужик ее склонились над Тигом, а все прочие улыбались апельсиновыми улыбками, – сжимали зубами дольки плодов, так что сок стекал по их волосистым подбородкам.

– Давай-давай, – ответил Тиг. – Ограбь меня. Забери бумажник. Стяни джинсы. Правда, они на тебя не налезут и никого из твоих дружков не украсят. Но ничего. Делай свое дело.

– Ограбить тебя? – переспросила ведьма.

– Мы здесь не для того, чтобы отнимать, – сообщил старый тролль.

– Мы пришли, чтобы сделать тебе подарок, Тиг О’Кейн, – сказала ведьма. – Подарок был бы весел, если б ты с нами станцевал. Его бы пудель напыхтел, он был бы из кружев от трусиков, из глаз, блестящих от радостных слез. Но ты отверг тех, кто хотел всего лишь ублажить тебя, и теперь обязан принять от нас подарок совершенно иного толка, сделать для нас дело, а не то.

– Что «не то»? – спросил Тиг.

– А не то плохая погибель от паршивого пуделя! – ответил старик.

– И страдальческие рыдания! – присовокупила старуха. – А в душе твоей – ядовитая горечь печали, которой хватит на миллион лет.

– Миллион биллионов! – подтвердил старик. Тигу хотелось сказать, что все это глупости, ничего на такие сроки не хватит, даже – в чем он был совершенно уверен – самóй Вселенной, но вместо того он спросил:

– Чего же вы от меня хотите?

– Лишь одного, – ответила старуха. – доставь нашего друга до дома и упокой его.

Все скопище взволновалось. За несколько секунд уроды свалили мешок на землю и развязали его. Тиг по одному только глухому удару, с каким упал мешок, понял, что содержит он нечто малоприятное. «Мясом набит, – подумал он. – Кто же это разгуливает ночью с мешком мяса?» Мешок лежал на земле и, казалось, притягивал тьму, однако, едва его открыли, Тиг ясно различил, чтó в нем, и содрогнулся, потому как никогда прежде трупов не видел – да не видел и просто тела в такой не естественной позе, какую труп принял, когда его пинками подкатили к Тигу. Мертвец лежал спиной к нему, вытянув одну руку под собой, и накрыв другой голову. Ступни и грудь его были голы, лицо отвернуто, однако по широким плечам и спине, Тиг мог сказать, что это мужчина, и мог сказать также, что джинсы на нем очень хорошие, поскольку тонко чувствовал такие вещи и умел отличить хорошие джинсы от плохих даже через улицу, даже в темноте или просто проведя ладонью по чьей-нибудь заднице.

– Возьми его и погреби в католической церкви Сосновых Холмов, а не найдешь места в церкви – так в Уиндермире, за колбасной фабрикой «Пикантная свинка», если же и там не получится, снеси в Зеленое Болото под Орло-Вистой и упокой в трясине.

– Вот оно что, – ответил Тиг, медленно садясь, а затем и вставая. – И больше вы от меня ничего не хотите?

– Ничего больше и ничего меньше.

– Тогда ладно, – сказал Тиг. – Только сначала я вам кой-чего покажу.

– И что же, Тиг О’Кейн? – спросила с чрезвычайно недружелюбной улыбкой старуха.

– А вот… что! – ответил Тиг и метнул ей в рожу прихваченный с земли апельсин. Выяснять попал, не попал, он не решился, а просто снова побежал: ловко перескочил через труп и рванул к дому. Однако не прошло и десяти секунд, как его сцапали сзади, и престарелые уроды навалились, овевая лицо Тига мерзостным нафталинным дыханьем своим, щекоча шею и щеки колкими крахмалистыми волосами. Ему показалось, что все они разом уселись на него – недолгий миг он и дышать-то не мог, – но затем стало полегче, хотя какая-то тяжесть, большая, на спине его и осталась. Уроды повскакали на ноги и отшагнули от Тига.

– Вот и ладушки! – сказала старуха. – Теперь ты готов!

Тиг лежал ничком и понемногу до него доходило, что ему взвалили на спину труп, перебросив через плечи и перекрестив у него на груди руки покойника.

– Вы что наделали? – сказал он. – Снимите его с меня.

– Ну уж нет, – ответила старуха. – Снять его можешь лишь ты один. Неси его хоронить, да поторапливайся. Не поспеешь к восходу – сильно пожалеешь!

– Снимите его с меня! – повторил Тиг и заплакал, и забился на земле, захлопал по ней руками, пытаясь сбросить бремя, однако мертвец держался за него крепко.

– Сам снимешь, – сказала старуха. – И помни мои слова. Черные слезы огромного пуделя горя! Яд в твоем сердце! Вечное жжение!

В путь, Тиг О’Кейн. Ты не хотел танцевать с нами, а ночь на исходе.

– Снимите, – опять попросил Тиг, но никто ему не ответил. И оторвав взгляд от земли, он увидел, что все они сгинули, и, если б не груз на спине, решил бы, верно, что ему все это приснилось. Он медленно поднялся на колени, потом встал, труп на спине оказался очень тяжелым. Поозиравшись, Тиг никакой толпы не увидел – впрочем, уроды оставили на земле послание, сложенное из апельсиновых очистков. «Мы последим за тобой», – гласило оно.