Но сама Фортуна помогла сделать то, пред чем были бессильны законы. Вернее, Калигула получил то, что заслужил за четыре года бредового управления империей, в течение которых он умудрился опустошить всю казну некогда сказочно богатого города. Даже погрязший в пороках Рим не выдержал испытаний, и тот, кто в германских походах геройски спасал мальчишку, вынося его на собственных плечах, теперь первым из заговорщиков бросился с мечом на своего повелителя, чтобы отсечь ему голову.

Временно отодвинутая Калигулой на второй план, Агриппина усвоила: власть должна не только удовлетворять личную похоть и амбиции, но и служить государству. А кроме того, нельзя ни на миг забывать, что друзья и враги – понятие относительное в борьбе за власть. В отличие от оказавшегося недалеким Калигулы, Агриппина со времен общения со старухой Ливией помнила, что обращенных в свою веру необходимо всегда держать на коротком поводке, действуя в равной степени и кнутом, и пряником. Она очень хорошо понимала, чего хотела. Агриппина сознательно, маленькими шажками двигалась к заветной власти и, хотя бесчинства Калигулы отбросили ее на несколько шагов назад, теперь четко знала, как распорядиться вожделенной мечтой.

Новым правителем Рима стал брат Германика и родной дядя Агриппины – Клавдий. Вычеркнутый Августом и Ливией из числа наследников из-за слабоумия, безвольный и беззлобный, стареющий исследователь римских архивов был выдвинут преторианской гвардией как временная альтернатива тирану.

Для Агриппины, казалось бы, появился уникальный шанс. Но словно призрачная тень Калигулы стояла между нею и священным олимпом, не допуская женщину к предмету ее страсти. Этой тенью и постоянным напоминанием о беспутном брате было вполне живое юное создание с прелестными вьющимися кудрями и черными глазами по имени Мессалина. Калигула растлил ее в пятнадцатилетием возрасте, сделав участницей многочисленных эротических развлечений и преобразовав оргии в театрализованные представления, но позже, поглощенный страстью к более опытным любовницам, позабыл. Потом однажды, то ли в порыве беспричинной щедрости, то ли ради забавы, он организовал брак пятидесятилетнего тучного и рыхлого Клавдия с пятнадцатилетней девушкой с разбуженной страстностью.

Агриппина снова оказалась задвинутой в безнадежную тень. Но Ливия научила ее выжидать, действуя тихими, едва заметными шагами. В отличие от Мессалины, которой власть была нужна лишь для поиска все новых сексуальных приключений, Агриппина давно искала другого. Унаследовав от матери мужской характер и демонстративный жаркий темперамент, она жаждала раскрыться, быть такой же неприступной крепостью, как Ливия, которая, властвуя, создала зону неприкасаемой безопасности вокруг себя, слепила нужного себе мужчину и создала такой семейный очаг, который ей хотелось иметь. Впрочем, существовала и разница между Ливией и Агриппиной: если Ливии было достаточно осознавать свою власть, правнучка же вожделела проявлять ее на виду у всех, как на театральном представлении. В этом она походила на Калигулу, безвременная смерть которого заставила молодую женщину быть осторожнее.

Мессалина заходила в своей безумной страсти все дальше и дальше. В поисках сильного и властного мужчины, который был бы способен взять ее со всей силой мужской страсти и похоти, она заводила связи с рабами и тайно посещала публичные дома, отдаваясь всем, кто желал отведать ее женского естества. Тем, кто ее знал, казалось, что ей нужно могучее, не ведающее стыда и усталости животное, сексуальная машина, которая была бы способна удовлетворить ее все возрастающие сексуальные аппетиты. На самом деле она искала сильного духом мужчину, которые перевелись в высшем сословии столицы империи. Будучи просто женщиной, не успевшей приобрести мудрость и интуитивно стремящейся обрести твердую руку вместо аморфной зыбкости Клавдия, Мессалина вкусила те же плоды безнаказанности, которые любил отведывать Калигула. Но эти плоды, сколь долго их не пробовать, неизменно оставляют чувство голода, толкающее в западню. Чувственная, но глуповатая Мессалина в своей головокружительной страсти наконец преступила границу, пожелав невозможного: она решила выйти замуж при живом муже-императоре. Организовать многомужество в мире, созданном мужчинами для мужчин! Даже слабовольный Клавдий отважился на решительный шаг. Вернее, убежденный близким окружением в том, что минута промедления грозит ему верной смертью, он согласился на жестокие меры. Низвержение было полным и беспощадным – жену Клавдия после старательно спланированной интриги закололи кинжалами.

Агриппина же, ближе познакомившись с силой и слабостью Мессалины, зареклась идти на поводу у собственных эротических побуждений. Напротив, она поняла, что должна уметь эксплуатировать свою чувственность для достижения более высоких, мужских целей. Понаблюдав за возвышением и падением Мессалины, она осознала, что готова в плетении интриг превзойти Ливию.

Пока император Клавдий дряхлел, а Мессалина забавлялась с любовниками, все еще безвестная Агриппина не теряла времени зря. Она начала создавать плацдарм из близких к принцепсу людей, готовых при определенных обстоятельствах сделать ставку на нее. Среди сторонников Агриппины были не только негодяи, готовые за определенные деньги шпионить и убивать. К явным достижениям ее женского обаяния можно отнести и такое тонкое приобретение, как расположение Палланта, одного из трех влиятельных вольноотпущенников, управлявших империей от имени глуповатого старика Клавдия, а также цензора Вителлия, который взялся лоббировать ее интересы в сенате.

После развязки, к которой медленно, но неминуемо шла Мессалина, Агриппина немедленно приступила к осаде некогда неприступного бастиона власти. Впрочем, женщина действовала довольно осторожно, пустив в ход не только искусительные чары, но и обозначив сферы влияния своих сторонников. У нее оказалось достаточно влиятельных конкурентов. Основная борьба развернулась среди ближайшего окружения Клавдия, на соперничестве которого виртуозно и сыграла Агриппина. Она сумела обольстить Палланта, уложив его в свое ложе, а затем пообещав расправиться с его двумя основными соперниками – Нарциссом и Каллистом – естественно, после восхождения на престол в качестве супруги Клавдия. Именно Нарцисс и Каллист представляли главную угрозу, имея равное влияние на императора и продвигая каждый свою кандидатуру. Победа каждого из них означала бы усиление путем получения еще одного, пожалуй наиболее мощного, канала влияния на слабые мозги старика. Каждый из них понимал, что такое влияние женщины, находящейся в постели принцепса. Борьба интриг приняла такие формы, что проигравший вряд ли мог бы рассчитывать на выживание. Клавдий, совсем запутанный своими авторитетными подопечными, не мог прийти к какому-либо вразумительному решению. И тут Агриппина сама позаботилась о своей судьбе: ловко выбрав момент, она пустила в ход главный козырь, всегда позволявший этой страстной женщине побеждать мужчин. На самом деле она была гениальной актрисой, лишь изображающей страсть и безудержную любовь. Действительно, для демонстрации страстности в постели со стариком с рыхлым телом необходим был немалый талант. Но от умения показать себя в постели, да еще с родным дядей, зависела ее судьба, а возможно, и сама жизнь. Ведь, настроившись на физическое истребление конкурентов, Агриппина вполне могла ожидать ответных шагов и от Лоллии Паулины, которую толкал в постель к императору Каллист, и от Элии Петины, некогда уже бывшей женой Клавдия. Ее интересы защищал Нарцисс, человек редкой хитрости и к тому же не знающий пределов в выборе средств борьбы.

Пожалуй, Агриппине было сложнее всего – как в случае с Калигулой, мешала родственная связь. Дядя Клавдий был ей еще более отвратителен, чем сходивший с ума брат, но она нашла его слабое звено. Постель оказалась лишь мостиком для достижения необходимой откровенности. Проживший до пятидесяти лет канцелярской крысой в архивных задворках императорских дворцов, Клавдий сильными, не ведающими страха руками солдат был перемещен в кресло первого человека Великой империи. Теперь безликий и несчастный правитель, над которым почти открыто смеялся сенат, более всего трепетал пред смертью. Он был нужен сильным и жадным людям вроде Палланта или Каллиста не более, чем ширма, прикрываясь которой они вершили свои гнусные дела. Наиболее комичным можно считать то, что даже своим слабым рассудком Клавдий осознавал происходящее. Эти тонкие струны и задела Агриппина, пообещав дяде не только личную безопасность, но и продвижение в будущем на трон его сына от Мессалины Британика. Кроме всего прочего, научившись становиться развратницей по собственному желанию, в постели Агриппина оказалась никак не хуже Мессалины. Старик оценил суммарные выгоды от брака с племянницей; правда, он еще не догадывался, какими изменчивыми бывают женщины в постоянно меняющемся мире.