– Дорогая девочка! – сказала баском первоклассница и вдруг замолчала.

– Ну что, маленькая? – спросила Таня, не зная, как ей помочь.

– Я… – начала опять первоклассница, – я… я… букет!

И она протянула Тане цветы, но не ушла, а продолжала стоять, закинув голову.

– Иди, иди на место! – донесся шепот со сцены.

Первоклассница оглянулась, сказала спокойно:

– Отдала!

И, сообразив наконец, что больше от нее ничего не требуется, убежала.

А Таня, обхватив одной рукой цветы, а другой прижимая к себе красную коробочку с медалью, оглядела весь зал и прерывающимся от волнения голосом начала:

– Я не готовилась к своему выступлению…

– Вот и хорошо! – сказал старый учитель.

Таня засмеялась и вздохнула. Катя хорошо знала эту привычку старшей сестры – волнуясь, вздыхать и смеяться попеременно.

– Не падай духом, Танюша! – подбодрила ее Вера Александровна. – Говори смелее!

– Я и не падаю, – сказала Таня и перевела дыхание. – Мне хочется сказать вам, Вера Александровна, и вам, Марья Семеновна, и вам, Виктор Петрович, и всем, всем учителям нашим – спасибо за все! – Таня опять перевела дыхание. – Я в детстве хотела обязательно стать летчицей. Как Марина Раскова. Потом мечтала стать артисткой. Но вот прочла книги великого русского педагога Ушинского, Макаренко, стала приглядываться к труду учителей в нашей школе – и поняла, какой это увлекательный и благородный труд… труд учителя. – Она хотела еще что-то сказать, но вдруг встряхнула головой и неожиданно закончила: – Ну, в общем…

И все поняли, что это «ну, в общем» значит, и дружно захлопали. Таня уже собралась убежать, но тут она увидела рядом с собой Катю и с удивлением на нее посмотрела.

– Дорогая сестра! – начала Катя прерывающимся от волнения голосом и, увидев, что бабушка плачет, растерялась. Она секунду помолчала и снова начала, но совсем не теми словами, которые она придумывала дома. – Танечка, – сказала она, – поздравляю тебя! Я знаю, как ты умеешь учиться. И всего добиваться. А вот я еще так не умею… Но я постараюсь.

Таня чуть-чуть улыбнулась.

– Нет, правда постараюсь! – сказала Катя. – Вот увидишь…

Вокруг зашумели аплодисменты. И Катя, забыв, что она еще хотела сказать, не оглядываясь, побежала на место.

Когда же она немножко успокоилась, то увидела, что раздача медалей уже кончилась и Вера Александровна и Марья Семеновна опять заняли свои места за столом президиума.

– А теперь, – сказала Вера Александровна, обращаясь к залу, – у нас будет урок. Да-да, не удивляйтесь, – самый настоящий урок! Представьте себе, что мы не в зале, а в классе, и что перед нами доска. Предлагаю учителям вызвать кого-нибудь из своих бывших учеников, и пусть они расскажут, пригодились ли им в жизни наши уроки. И я надеюсь, – Вера Александровна поглядела с улыбкой на сидящих за столом учителей, – что вы на этот раз будете не слишком строгими. Виктор Петрович, начните-ка вы.

Старый учитель вынул из кармана записную книжечку, заглянул в нее, словно в классный журнал, и вызвал:

– Артемов, прошу к доске!

Андрей Артемов кивнул головой и, улыбаясь, поднялся с места. Он не пошел к трибуне, а чуть облокотился на спинку стула и начал просто и непринужденно:

– Мне особенно приятно выступить сегодня на вашем вечере потому, что я сам учился в этой школе и окончил ее. Это еще было до войны. Когда на нашу страну напали гитлеровские полчища, мне пришлось воевать. А когда война кончилась, я поступил в строительный институт и вот теперь участвую в строительстве одного из самых больших зданий в Москве – нового здания университета…

Андрей говорил так, словно ничего особенного не было в его судьбе: воевал… работаю… Дело обычное! Все воевали и все работают…

Но когда он окончил, старый учитель сказал:

– Молодец. Пять с плюсом!

На следующий день, в воскресенье, с утра до ночи лил дождь. Но и этот день все равно был очень хороший. Все были дома – и старшие и младшие. Таня никуда не торопилась, долго разбирала свои школьные тетрадки и одну из них – самую красивую, «общую», в коленкоровом переплете и еще нетронутую, только с надписью на первом листке: «Т. Снегирева», – подарила Кате. А после вечернего чая все долго сидели за столом, рассматривали Танину медаль, говорили про учителей и вспоминали о том, что было на школьном вечере. И было даже как-то особенно уютно оттого, что по стеклам змеились искристые полоски дождевых капель и форточка поскрипывала от ветра.

– После вашего ухода, – продолжала Таня, неторопливо перемывая чашки, – мы опять танцевали, как летом на выпускном балу. Только не так долго…

Ирина Павловна, с чайным полотенцем в руках, ждала, что Таня протянет ей чашку. Но Таня все еще вертела и вертела ее в полоскательнице.

– А потом, когда все стали расходиться, – продолжала она, – мы вышли втроем: Лида, я и Андрей Артемов…

– Дай же мне чашку, Танюша, – сказала мама. – Ну, вышли вы втроем… А дальше?

– Вышли мы с Андреем Артемовым, – повторила Таня, протягивая маме чашку. – Помните, кто этот Артемов? Тот самый Герой Советского Союза, который нашу школу закончил и теперь строит университет на Ленинских горах. Вот, значит, выходим мы, а Лидка моя – она смелая – прямо с места в карьер и спрашивает его: «За что вы получили Героя?» – «За дела боевые», – отвечает Андрей. А Лидка опять: «Почему же вы ничего не рассказали нам об этом на вечере?» – «Ну, знаете, – говорит Андрей, – на таком веселом празднике больше хотелось говорить о мирных делах». – «Ну а теперь о войне расскажите!» – попросили мы с Лидой. Андрей сначала отказывался: «Лучше расскажите что-нибудь вы, это будет повеселей». Но мы пошли на хитрость. Начали расспрашивать его о том о сем, он нечаянно разговорился и все нам рассказал. Потом, на прощанье, шутил. «Вы, – говорит, – меня штурмом взяли». Ночь была удивительно теплая. Мы долго-долго ходили с ним по улицам, по набережной, и Андрей все рассказывал. Да только мне так хорошо не рассказать.

– Ничего, все равно расскажи! – попросили Катя и Миша.

– Ну ладно, – сказала Таня. – С чего же он начал? Ах да, с университета… Знаете, это будет целый город науки! Уже сейчас можно увидеть издалека его стальной каркас. Андрей – инженер, вот он этот самый каркас и строит. И знаете, он с таким жаром рассказывал нам об этой стройке, а потом вдруг задумался на минутку и говорит: «Эх, горько подумать, что не дожил до этих мирных дней, до этого строительства товарищ мой Алеша Решетников! Как бы он радовался! Ведь мы вместе собирались поступить после войны в строительный институт».

Мы с Лидой говорим: «Расскажите про вашего товарища». Вот он нам и рассказал.

– А теперь ты нам расскажи! – решительно потребовал Миша.

Таня кивнула головой.

– С Алешей Решетниковым, – сказала она, – Андрей познакомился и подружился еще в танковом училище. Они поступили туда сразу же как только началась война. Оба потом попали на Ленинградский фронт, и оба участвовали в прорыве блокады.

– Как это – «в прорыве блокады»? – спросил Миша.

Таня поглядела на Мишу и Катю:

– Ленинград был окружен врагами, понимаете?

– Ага, – сказал Миша.

– Ну, вот прямо как будто железное кольцо сдавливало его со всех сторон. Люди жили без воды, в холоде, в темноте. Хлеб и другую еду доставляли на самолете. А сколько же можно доставить на самолетах? Конечно, самую малость… Но, несмотря ни на что, Ленинград не сдавался.

Таня рассказывала, а Ирина Павловна перетирала чашки и думала о том, что недаром ее старшая дочка решила стать учительницей. Как она хорошо – спокойно и просто – умеет разговаривать с детьми. Ребята отлично ее слушают – слово боятся проронить. А чем лучше слушают они Танин рассказ, тем лучше рассказывает и Таня.

– И вот пришло время перейти от обороны к наступлению, – торжественно сказала Таня и строго поглядела на Катю и Мишу. – Это наступление должно было прорвать блокаду. Накануне, одиннадцатого января, Андрея и его товарища Алешу приняли в партию. Андрей говорит, что они просто не могли уснуть в ту ночь. Алеша был сдержанный, молчаливый и даже с Андреем застенчивый. Но в ту ночь он много рассказывал Андрею о своей жене и маленьком сыне.