Нередко бывало так, что, прибыв в командировку, сотрудник в конце концов вообще забывал о временности своего пребывания в КБ-11. По этому поводу А. А. Бриш, ныне почетный директор НИИ автоматики, вспоминал: «Я был прикомандирован на объект из Института машиноведения АН СССР всего на год, и длится этот год уже почти 45 лет, в течение которых я стал профессионалом в области разработки ядерного оружия, сохраняя любовь и верность выбранному пути до настоящего времени»[74].
Ю. Б. Харитон и П. М. Зернов активно участвовали в формировании кадрового ядра КБ-11. Благодаря их инициативе в проекте появился Кирилл Иванович Щелкин. В марте К. И. Щелкин был назначен первым заместителем главного конструктора ядерного объекта. Непосредственное научное руководство атомной программой по линии КБ- 11с этого времени приняли на себя два человека — Ю. Б. Харитон и К. И. Щелкин. По характеристике самого Юлия Борисовича, Щелкин был «человеком исключительным в ряде отношений, превосходным ученым, чрезвычайно много сделавшим в области горения и детонации… превосходным организатором… изумительно разбирался в людях».
Пожалуй, мнение руководства даже при всей объективности не может полностью охарактеризовать стиль работы, особенности человеческой натуры. Не зря на Руси говаривали: «Если хочешь узнать барина, спроси у его извозчика». Поэтому столь ценны высказывания их бывших подчиненных, пришедших из различных организаций, с различными настроениями и жизненным опытом. «Кирилл Иванович был не только прекрасным знатоком и умельцем газодинамических экспериментов, он не только сам совершенствовал свои знания в области теории газовой динамики и ядерной физики, но и как-то непринужденно заставлял всех нас заниматься тем же. Он постоянно повторял… что жизнь коротка, а дел так много, что тратить время на пустяки (а пустяками называлось все, что не связано с нашей работой) просто непозволительно. Он постоянно говорил, что теория — ничто, если она не подтверждена экспериментом. Поэтому эксперимент — гвоздь науки. А раз так, то — совершенствуй методы эксперимента, совершенствуй аппаратуру… Кирилл Иванович был противником командного метода решения любых вопросов, особенно научно-технических. Он был привержен коллегиальному обсуждению… не терпел волокиты… и утверждал, что бюрократизм порождается трусостью, неграмотностью и бессовестностью людей, которых перевоспитать невозможно, от них надо освобождаться… Будучи скуп на похвалу, он очень внимательно относился к каждому сотруднику, хотя это и не афишировал. На лице у него всегда была видна радость, когда та или иная проблема, будь то производственная или домашняя, у его подчиненного решалась благополучно, получен хороший экспериментальный результат, когда сотрудник проявил смекалку, настойчивость и добился успеха»[75]. Существенное качество К. И. Щелкина как руководителя — его ориентированность на молодых. Всякое новое дело, каким и являлась разработка атомной бомбы, считал Щелкин, может быть успешно выполнено молодыми, «не испорченными» положением и заслугами инженерами, учеными, техниками, ибо именно им больше всего присущи молодой задор, стремление к новому, стремление к неординарным решениям и готовность к риску.
Поиск молодых, перспективных руководители КБ-11 вели буквально во всех организациях и учреждениях, включая военные ведомства. Несмотря на «зеленый свет» со стороны правительства и ЦК партии, это было делом не из легких. Так, с. большим трудом удалось «извлечь» из Военно-воздушной академии капитана Е. И. Забабахина. Он уже имел имя среди специалистов, занимавшихся физикой взрыва. Первая попытка «увести» молодого ученого в военной форме из Москвы на ядерный объект не увенчалась успехом. Руководство академии начало долгие переговоры, предлагая вместо Евгения Ивановича других специалистов с более высокими воинскими званиями и учеными степенями. Но Ю. Б. Харитон твердо стоял на своем! Чины и звания не имели для него существенного значения. Е. И. Забабахин очень быстро пришелся к здешнему «двору» благодаря своей смелости в подходах ко многим техническим вопросам. Уже через него «вышли» на капитана Е. А. Негина, которого тоже с некоторыми усилиями объект в конце концов заполучил. Так в ядерный центр прибыл один из его будущих руководителей и будущий академик РАН, генерал-лейтенант Евгений Аркадьевич Негин. Два молодых ученых, оба в звании капитана, работали в одной комнате, о которой до сих пор во ВНИИЭФ вспоминают как о комнате «двух Жень-капитанов» — Забабахина и Негина. Небезынтересно упомянуть, что до этого оба Жени, кроме всего прочего, участвовали в июньском Параде Победы на Красной площади в 1945 году.
Очень яркой фигурой ядерного центра был С. Б. Кормер. Молодой лейтенант, военпред, активно участвовал в работе научного семинара Института химической физики, на котором обсуждались вопросы горения и детонации взрывчатых веществ. Он запомнился многим специалистам в этой области. Ю. Б. Харитон, услышав его доклад, посвященный кумулятивным боеприпасам, уже тогда включил его в список сотрудников будущего ядерного объекта. Но военное ведомство ни при каких условиях не намерено было терять Кормера. Военные кадровики в специальном письме «разъяснили» И. В. Курчатову, что С. Б. Кормер работает в вооруженных силах по своей специальности и, согласно действующим законам, не подлежит увольнению в запас. Только под нажимом самых высоких должностных лиц вопрос о С. Б. Кормере был решен в пользу объекта. Впоследствии член-корреспондент АН СССР С. Б. Кормер стал широко известен в городе не только своими научно-производственными достижениями, но и как председатель городского Комитета защиты мира. Он очень ответственно и творчески относился к этой общественной работе, вкладывая в нее душу и считая это своим нравственным долгом. Чрезвычайно интересны были его рассуждения о противоречивости состояния ученого-патриота, работающего в области создания мощнейшего оружия, способного уничтожить жизнь, и его нравственной позицией человека, стремящегося к совершенствованию общества. Разумеется, нравственный климат города трудно измерить в количественных показателях, но факт остается фактом. В небольшом городе, само существование и благополучие которого связаны с производством вооружений, в Фонд мира поступало средств больше, чем от жителей всей Горьковской области с ее многомиллионным населением.
И еще одна характерная для того времени деталь. Трудности с «извлечением» молодых специалистов из военных ведомств с целью их привлечения к работам по атомному проекту свидетельствуют, что в Министерстве обороны очень хорошо знали свои кадры, независимо от званий и должностей.
Один из старейшин ядерного центра С. Г. Кочарянц прибыл на объект в 1947 году. Он «подпал» под соответствующее решение ЦК ВКП(б). До этого успешно работал в Московском энергетическом институте, где молодого ученого привлекала возможность сочетания преподавательской и научно-исследовательской деятельности. Самвел Григорьевич вспоминал, что в этот же период ему предлагали перейти на партийную работу в качестве секретаря ЦК компартии в Армении. Аргументированно отказался. Но вот с сентября 47-го С. Г. Кочарянц уже на объекте, где он и прожил всю оставшуюся жизнь, разрабатывая системы автоматики ядерных зарядов.
О высшем эшелоне руководителей будущего ядерного центра сегодня написано достаточно много в популярной периодике. Их имена фигурируют в энциклопедиях. Отмечаются отличительные черты их стиля работы и характеров. Вышли отдельные книги о Б. Г. Музрукове, Ю. Б. Харитоне, интересные воспоминания о других руководителях атомного проекта, но значительно меньше известно о среднем звене руководства, о рядовых станочниках, мастерах, значение которых для становления коллектива института и создания атмосферы города трудно переоценить.
Среди имен, не затасканных газетчиками, но находящихся в ряду первопроходцев, нельзя не назвать Николая Александровича Терлецкого. До прибытия на ядерный объект работал в Москве, в НИИ-6. Это была одна из первых научно-исследовательских организаций, подключенных к реализации атомного проекта. Здесь Терлецкий и познакомился с Ю. Б. Харитоном, который, по воспоминаниям самого Николая Александровича, дал ему задание «…сделать так, чтобы на сферическом заряде осуществлялось инициирование одновременно в тридцати двух равномерно расположенных точках. Зачем, для чего — не сказал…». Много позже Николай Александрович признался: «Немало помучившись, с заданием справился. Рассчитал. Изготовили две модели этого заряда. Установили 32 капсюля-детонатора. Пошли испытывать один из зарядов. Установили заряд на подставке, а сами — за угол кирпичного строения: наблюдать за подрывом… подорвали. Возвращаемся на место — подставка разлетелась, а в земле — никакой воронки. Лишь трава вокруг примята. Странно — что же это такое и для чего: вся энергия идет вовнутрь?.. Взяли вторую модель. И вновь — на полигон. Вырыли в земле небольшую лунку, установили заряд, сами — за здание. Подрыв… А вот и воронка, причем большая… Стало проясняться, с чем связано задание Ю. Б.»[76].
