Однако всесильность госбезопасности в большинстве случаев имела свои границы. Если тот или иной специалист был крайне нужен для дела, то по отношению к нему проявлялся либерализм. Несмотря на недоверие со стороны работников ведомства Лаврентия Павловича, он продолжал благополучно работать.

Кстати, и в этом вопросе много сходного в поведении советских и американских высших государственных служб. Руководитель «Манхэттенского проекта» Лесли Гровс, полковник, который через пять дней после утверждения в должности был произведен в бригадные генералы, несмотря на собственные сомнения, предложил в качестве научного руководителя известного своими личными связями с левыми организациями Р. Оппенгеймера. Оппенгеймер был близок с Джейн Тетлок, дочерью профессора Калифорнийского университета, коммунисткой по политическим убеждениям. Женился он на Катрин Гаррисон — вдове коммуниста[69]. Категорически против Оппенгеймера выступал начальник службы безопасности проекта Б. Паш. Его поддерживал Джон Лансдейл из военной разведки. Л. Гровс в данном случае взял ответственность на себя. 20 июля 1943 года он направил в Пентагон требование: «Считаю целесообразным немедленно оформить допуск Роберта Оппенгеймера к секретной работе, независимо от тех сведений, которыми вы располагаете о нем. Его участие абсолютно необходимо для проекта»[70]. Такова жизнь. Маккартизм был не русским изобретением. Тот же Оппенгеймер позднее все-таки испытал на себе отношение власти к инакомыслию.

В самом же Арзамасе-16 внутренняя атмосфера была иной. Е. А. Негин, оценивая обстановку тех дней, считал, что подозрительность ни на одном из этапов существования ядерного центра не являлась определяющей чертой социально-психологической атмосферы его коллектива. Дело поглощало людей целиком, единство целей их сплачивало и способствовало укреплению товарищеских отношений как в рамках службы, так и в нерабочее время. Честность и порядочность были нормами поведения. Пожалуй, комплектование коллектива Арзамаса-16 само по себе стало уникальнейшей, не имевшей ранее аналогов операцией.

В определении перечня необходимых специальностей исходили из конструкции самой бомбы и составляющих ее частей, а также теоретических и технологических аспектов всех тех процессов, которые протекают при ядерном взрыве. Разительное отличие от проводимых в настоящее время административных реформ, когда функции подгоняются под число сотрудников, произвольно определяемых финансовыми или иными соображениями.

Порядок оформления и набора кадров был таким. «Заявка» на специалистов формировалась в КБ-11. По ней подбирались специалисты, которые затем проходили всестороннюю проверку в органах госбезопасности. Окончательные списки с краткими биографическими данными готовились отделами Министерства безопасности, но отправлялись они из министерств, которые получали запросы ПГУ. После бесед с тем или иным руководителем КБ-11 или представителем Первого главного управления отобранные кандидаты утверждались.

При успешном прохождении проверки окончательная формулировка часто звучала так: «Направляется на спецработу по решению ЦК ВКП(б)». Характерно, что наряду с действующими специалистами, на объект направлялись молодые выпускники лучших вузов страны. Этому уделялось особое внимание кадровиков различных союзных ведомств. В начале 1947 года начальник ПГУ Б. Л. Ванников издал специальный приказ «Об использовании и учете молодых специалистов, работающих в системе ПГУ при СМ СССР», согласно которому предполагалось осуществить целый комплекс мероприятий с целью усиления молодежного «начала в работах по атомному проекту». Последовательное выполнение приказа обеспечило строгий карточный учет всех молодых специалистов, проведение для них ежегодной аттестации, налаживание системы повышения их квалификации и специализации. Полномочия для отбора специалистов были даны самые высокие. Ветеран ВНИИЭФ А. В. Веселовский, принадлежащий ко второй волне приезжавших в пятидесятые годы, вспоминал, что его и несколько других студентов почти за год до окончания учебы в вузе сняли с занятий и вызвали к руководству института. Оказалось, для беседы с представителем организации, которая берет их на работу. Беседа проходила в таком примерно русле. «Где мы будем работать?» — «В Европейской части территории СССР». — «Каков профиль работы?» — «Там узнаете». — «Какую работу будем выполнять?» — «Там узнаете». Тотчас были розданы объемистые анкеты на восьми страницах и бланки автобиографий. На отказ заполнить анкеты декан Московского ордена Ленина авиационного института имени Серго Орджоникидзе П. И. Матаев с улыбкой сказал: «Товарищи, эта организация по решению Совета министров СССР может брать кадры, где только пожелает, поэтому я здесь бессилен». Правда, на вопрос о зарплате последовал ответ: «Больше, чем там, куда вас обычно направляют». Заполнение анкет потребовало более двух часов, и настроение от неопределенности было гнетущим[71].

Это не личное восприятие одного из многих. Почти дословно такие беседы проводились с сотнями молодых специалистов. И вот таким образом информированные о будущей работе вчерашние студенты отправлялись в путь. В дороге никто даже не пытался обсуждать с попутчиками маршрут или конечный пункт поездки. Каждый хранил свое нетерпение при себе. Сегодня трудно представить себе изумление прибывших, которые, рассматривая окружающий мир, никак не могли поверить, что прибыли по назначению. Неприглядный поселок — бараки, домики, приютившиеся на косогоре, непролазная дорожная грязь, никаких внешних намеков на наличие хоть какого-нибудь производства… Базар, где торговали окрестные жители, говорившие на русском и мордовском языках, бедно одетые, многие в лаптях… Стройка, да еще вокруг — проволока, часовые, собаки…

Гнетущее настроение. Но оно частично улетучивалось, когда происходило знакомство с теми, кто встречал «новобранцев» ядерного центра. Встречи были совершенно неформальными, проходили почти в домашней атмосфере. Чувствовалась убежденность встречающих в том, что задуманное имеет реальные шансы на успех. Простота общения дополнялась серьезным, деловым разъяснением тех задач, которые предстояло решить. Режим строгой секретности, естественно, налагал свой отпечаток. Большинство старожилов объекта сегодня вспоминают об этой стороне своей жизни без всякого надрыва. Скорее с юмором. Особенно это касается «кухни» оформления на работу в КБ-11 и курьезов, связанных с приездом на объект. Позднее о кадровой политике даже частушки сочинили.

Примерно таким же образом забирали с заводов опытных руководителей, специалистов, чему служит подтверждением достаточное количество мемуарных свидетельств.

Кстати, выпускников вузов экзаменовали порой по прибытии на место самым оригинальным образом, в зависимости от характера предстоящей работы. Молодых специалистов собирали у начальника отдела кадров Хмелевцева Александра Михайловича. Затем в ходе собеседования их распределяли по различным объектам. Веселовский рассказывал, как будущий доктор, лауреат Ленинской премии Леонид Иванович Огнев под взглядом более чем ста глаз бывших студентов прямо в кабинете кадровика брал интегралы. Он, единственный из молодых специалистов, на предложение пойти в теоретики ответил положительно. Экзаменовал его уже работающий, молодой теоретик Никита Попов.

Экзамен был с подвохом. Выполнив часть задания, вспотевший Огнев никак не мог решить оставшийся интеграл. Наконец экзаменатор сжалился: «Не мучайся, он не берущийся… Да, не очень-то у Вас с математикой!» Однако в теоретический отдел Л. И. Огнев был принят. Впоследствии Леонид Иванович стал начальником теоретического отдела, а кандидат наук Никита Анатольевич Попов — его подчиненным.