Директор ВНИИЭФ Л. Д. Рябев встретился с авторами письма, советом молодых специалистов, секретарями горкома ВЛКСМ, обратил их внимание на некорректные части письма, его ультимативность, разъяснил, когда, что и как будет решено. Согласились не распространять письмо по организациям. Казалось, инцидент исчерпан. Из ряда отделений письмо вернули. С согласия секретаря парткома напечатали статью в стенной газете самого крупного подразделения. Однако в КБ-1 перед комсомольским собранием письмо вновь появилось на доске объявлений. Заместитель начальника первого отдела, по указанию из КГБ, снял его.
Масло в огонь подлила конференция ВНИИЭФ по обсуждению и принятию коллективного договора. Молодые специалисты предложили включить в коллективный договор пункт о централизованном выделении им квартир, а не через подразделения. Конференция это предложение не поддержала. Делегация математического сектора во главе с его начальником И. Д. Софроновым демонстративно покинула зал[47]. Письмо вновь стали интенсивно распространять. Ранг инстанций, в которых шло обсуждение письма, стал повышаться.
По линии КГБ информация поступила руководителю областного управления. Оттуда С. В. Ефимову, второму секретарю областного комитета КПСС, который потребовал срочно принять меры по нераспространению письма и дать ему оценку. Включается в разбор событий Г. А. Цырков, это уже крупная артиллерия министерства. Во всех инстанциях директор Л. Д. Рябев обстоятельно разъясняет суть дела. Однако уже через день руководство города и института вызвали в Москву к министру Е. П. Славскому, а затем — к заведующему отделом оборонной промышленности ЦК КПСС И. Д. Сербину и секретарю ЦК Д. Ф. Устинову.
Оказалось, что Ю. В. Андропов получил материалы КГБ по письму и направил их А. Н. Кириленко — члену Политбюро, секретарю ЦК КПСС, а тот — Д. Ф. Устинову для рассмотрения и принятия решений по всем персонам партийных и хозяйственных руководителей. Разбирательский марафон начался у министра Е. П. Славского. Обозначилась тактика министерства, которой, как ни странно, придерживался и заведующий оборонным отделом ЦК КПСС И. Д. Сербин. Из плоскости социально-бытовой министр Е. П. Славский мгновенно переводил разговор на персоналии партийных работников, ученых и требовал снять их с работы. Кстати, кроме партийных работников, остальные состояли в номенклатуре министерства и им же самим совместно с ЦК КПСС были назначены. И. Д. Софронова упрекали в том, что он лишь в 47 лет вступил в КПСС, что считал жизнь в Америке лучше нашей и что демонстративно ушел с колдоговорной конференции. Сербин очень эмоционально высказался в адрес партийных лидеров: «У вас не ученые, а чебурашки трехкопеечные. Вы не умеете работать, вы ничего не делаете. Пригласили бы директора и потребовали выполнить все» (а директор — в номенклатуре И. Д. Сербина и сидит напротив). Он все добивался оценки — антисоветское это письмо или нет. «Я (В. Т. Солгалов. — В. М.) сказал, что не вижу здесь ничего антисоветского, а лишь политическую безграмотность его авторов и обиду, выхлестнувшуюся ультиматизмом»[48].
В значительной степени содержание бесед раскрывает некоторые особенности стиля работы и характеров руководящих деятелей этого поразительного периода развития нашего государства. Ефим Павлович Славский — легендарная личность, сделавший поразительно много для страны, и не только в атомной промышленности, приложивший немало усилий к тому, чтобы города его отрасли были самые лучшие, не мог психологически принять недостатки в хозяйственной деятельности на свой счет. К тому же сам переживший лишения и бытовые трудности, в какой-то мере, вероятно, воспринимал их как «объективную реальность», через которую должны пройти молодые люди. Называя цифры и демонстрируя фотографии, он пытался доказать, что в Арзамасе-16 очень хорошие бытовые условия. Обвинил горком партии в том, что воспитали А. Д. Сахарова, хотя тот был беспартийный, командирован в город ЦК КПСС и министерством, и уже 10 лет прошло, как его не было на объекте. Сходные мотивы просматривались в позиции и партийного руководителя. Сербин даже предлагал поработать на других предприятиях, чтобы убедиться, какие там трудные условия.
От всех, в том числе и от работников министерства, потребовали объяснительные записки в ЦК КПСС. Подготовка их, с разбирательствами и редактированием текстов, в министерстве шла еще несколько дней.
На четвертый день, 21 февраля состоялось разбирательство дела у секретаря ЦК КПСС Д. Ф. Устинова. Один из главных «ответчиков» по этим событиям В. Т. Солгалов почти дословно запротоколировал разговор в кабинете секретаря ЦК. Дмитрий Федорович зачитал письмо и потребовал, чтобы все по очереди высказали свое мнение и отношение к его содержанию. Сбалансированную оценку событий с конкретными предложениями дал директор института Л. Д. Рябев. Страсти накалились в ходе выступления секретаря горкома партии В. А. Ивановского. Его прервал Е. П. Славский, обвинив того в попустительстве «сахаровщины». В. А. Ивановский ответил: «Не надо нагнетать, Ефим Павлович. Меры, планы работы по этому вопросу составлялись вместе с обкомом КПСС, согласованы и одобрены идеологическим отделом ЦК КПСС».
Д. Ф. Устинов выговорил секретарю партийного комитета института В. Т. Солгалову за то, что тот при появлении письма поручил решить этот вопрос другому работнику: «А я не доверился никому, сам вот с вами разбираюсь. Сегодня торжественное заседание страны, нас, троих членов ЦК КПСС, ждут там, а мы тут с вами»[49].
Оценивая действия партийных и комсомольских работников города в данном конфликте, Устинов упомянул: «Это Ленин называл двурушничеством. Говорит одно, а делает другое. У вас у всех нет опыта революционной борьбы. Вы из мягкой глины, хотя глина советская, как я понимаю. Вот здесь вы проходите обжиг, теперь потвердеете»[50].
Итог он подвел так: «Прием в партию молодых плохо контролируете, не знаете, кого принимаете. У вас засорение кадров, не было быстрого реагирования на события, долго скрывали, хотели сами решить, проявили политическую близорукость. Я вижу, вы не все понимаете спокойный разговор в ЦК, но за каждым нашим словом — сталь. Что касается расправы с вами, то у нас рука не дрогнет… Так вот, вы не тряситесь за себя. Работайте спокойно, надо выждать, потом отдельных можно „придавить“, заменить секретарей партийных и комсомольских организаций, без угроз, но и показывать слабость нельзя. Выявить во всех организациях нужды, требования, особенно рабочих, группу элиты надо снизить, может, кого переместить, добавить крепких. Оценка суровая. Через две недели к вам приедут Захаренков и Гордеев, а через два месяца доложите здесь»[51]. Здравый смысл восторжествовал, признали, что не было антисоветской направленности в обращении молодежи.
Стоя посреди кабинета, Д. Ф. Устинов на прощание каждому пожал руку. Кабинет небольшой, мебель простая. Побывавшие здесь впервые отметили, что у начальников в Арзамасе-16, да и у первого секретаря горкома КПСС куда больше кабинеты и лучше мебель.
Персонально взыскания, как того требовал устав, объявили на бюро Горьковского обкома КПСС, где состояла на учете городская партийная организация.
Формулировки были такие:
За ослабление политико-воспитательной работы среди молодежи, снижение уровня партийного руководства комсомолом, за беспринципное поведение при подготовке и распространении письма Ивановскому В. А. объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку, Солгалову В. Т. — выговор.
За ослабление руководства хозяйственными организациями и ослабление требований к начальникам отделений по воспитательной работе Рябеву Л. Д. объявить выговор.
Решение — всем по выговору.
