— Да брось ты! Мне этой премии не видать как своих ушей. Она что, и вправду на это надеется?
— Книга о тебе заставит их там, в Стокгольме, задуматься. Зернышко за зернышком курочка зоб набивает. У Кармен мало что срывается, если уж она что задумает. Разве не говорят: «Кто не желает победы, уже побежден»? А я почему стараюсь? Потому что ты мне друг. А теперь и родня. За последние полгода я переворошил кучу материала. Каждую неделю Балсельс подбрасывает новый. Ни строчки для себя не написал.
— Карахо, Марио, дорогой, я искренне тебе благодарен.
— Кстати, Габо, я переписал большую часть первой главы. И теперь она называется «Роман и его демоны». Она у меня с собой, я хочу тебе ее почитать. — Марио вылез из гамака, взял папку, которая лежала на столе, открыл и начал читать.
— Писать романы — значит бунтовать против действительности, против самого Господа Бога и его творения, которое есть реальная жизнь. Это попытка исправить, изменить или упразднить существующую реальность, заменить ее реальностью вымышленной, которую создает автор.
— Ну, так!
— Он диссидент: он создает иллюзорную жизнь, порождает мир из слов, поскольку не принимает мир реальный. Природа писательской сущности — это неудовлетворенность окружающей жизнью; каждый роман есть скрытое богоборчество, символическое уничтожение действительности.
— Точно! Причины этого бунта, источники потребности писать могут быть разные, но природа их едина — неудовлетворенность окружающим миром.
В этот момент в соседнем дворе прозвучал выстрел, и Габриель умолк.
— Были ли его родители с ним чересчур снисходительны или слишком строги, познал ли он любовь слишком рано или слишком поздно, а возможно, и совсем не познал, обходилась ли с ним жизнь очень хорошо или очень плохо, был ли он слабым человеком или волевым, добродетельным или эгоистичным. — Марио продолжал читать, словно не слышал выстрела. — В какой-то момент этот человек — мужчина или женщина — чувствует, что он не может принять жизнь такой, какой ее принимают общество, время, семья, и вступает в разногласие с миром.
— У тебя выходит, что виноват писатель, а не жизнь, его окружающая.
— Слушай дальше! Он стремится уничтожить существующую действительность, вызвать ее распад, заменить ее другой, созданной из слов. В этом смысле все писатели — бунтари.
— Все так, но ты покажешь мне всю работу, прежде чем отдашь ее в набор. Ладно? Что касается родителей, любви и всего прочего, ты, конечно, прав. Меня всегда удивляет, когда говорят, что раньше жизнь была лучше. Но ведь и раньше были писатели, которые бунтовали.
— Но таких выдумщиков, как ты, всегда было мало.
— Хочешь сказать, я врун. «В словах вруна далее правда не красна», — учил меня мой любимый дед
— Да что ты, Габо? Я даже не согласен с теми, кто называет тебя «умственным фокусником». Взять хотя бы один твой рассказ — реальную историю о потерпевшем кораблекрушение, — ведь это жизнь без прикрас, а у него за год три тиража.
— Написал, как умел. А «Осень патриарха» тебе что, не понравилась?
— Очень понравилась! И ты прав, ты должен писать, как тебе пишется.
— Жизнь у нас только одна, и другой не будет!
Книга Марио Варгаса Льосы «Габриель Гарсия Маркес. История одного богоубийства», которая вышла весной 1971 года, вызвала повышенный интерес, особенно среди критиков и преподавателей литературы. Перуанский писатель посвятил ее жене Кристине и их общему с Гарсия Маркесом другу Хосе Эмилио Пачеко[45].
Варгас Льоса назвал свою работу очерком, хотя это был очерк объемом в шестьсот шестьдесят семь книжных страниц. Книга состоит из двух частей: «Действительность реальная» и «Действительность вымышленная», а также библиографии; она содержит краткую биографию Гарсия Маркеса и глубокий фундаментальный анализ всех его произведений, написанных до 1971 года. В библиографии кроме произведений Гарсия Маркеса перечислены его интервью, выступления, а также книги и статьи о нем.
На сегодня из всего, что написано о Габриеле Гарсия Маркесе, эта книга Варгаса Льосы представляет собой наиболее серьезный литературный анализ произведений колумбийского писателя, а книга Дассо Сальдивара содержит наиболее капитальные сведения биографического характера.
— Ну что, старик, ты доволен? — улыбаясь, спросил Варгас Льоса. — Это еще не Нобелевская премия, но надо отметить!
— Коньо, я с грехом пополам закончил третий курс университета, а тут тебе звание доктора за научные заслуги, без защиты диссертации.
— Колумбийский университет в Нью-Йорке — это вещь! А ты сердишься на нас с Кармен.
— Кто тебе сказал? — На лице Габриеля появилось выражение испуга, хорошо знакомое его друзьям в прежние времена. — Я знаю, если б ты не сочинил обо мне такую классную книгу, никто бы и пальцем не шевельнул. Мы с тобой это отметим.
— Габо, ты растешь на глазах!
— Река шумит, камни гонит! Если и дальше так пойдет, глядишь, и я поверю, что вы с Кармен и прочими моими друзьями сделаете из меня лауреата Нобелевской премии.
Плинио Мендоса часто навещал своего друга в Барселоне и останавливался у него в доме на улице Капоната. Дом был большой, со служанками и сторожем-садовником, бывшим футболистом сборной Каталонии. В тишине этого дома рядом с писателем жила и его Слава. Чтобы она особенно ему не докучала, Гарсия Маркес установил строгий распорядок, в соответствии с которым до трех часов дня его никто не должен был беспокоить — он принадлежал только самому себе и пишущей машинке. В середине 1970 года писатель успешно работал над очередной версией «Осени патриарха».
После изысканного обеда, приготовленного искусной кухаркой, он обычно переходил в просторную гостиную с английской кожаной мебелью и дорогими картинами и слушал классическую музыку или популярных тогда «Битлз», а иногда мансанеро и вальенаты родной Колумбии. У него был великолепный стереокомбайн, и еще он любил наблюдать из окна гостиной, как садовник срезает желтые розы, чтобы к пяти вечера заменить во всех комнатах вчерашние цветы.
К этому часу садовник-консьерж переодевался в униформу, чтобы, встречать новых друзей писателя, которыми Гарсия Маркес, как модный литератор, обзавелся очень скоро.
«Хорошо известно, что преуспевающая каталонская буржуазия наложила на Барселону свой отпечаток. Весь город дышит их цепким коммерческим практицизмом и дымом их сигар.
Барселона — царство предприимчивых и активных людей, одетых в отлично сшитые костюмы, посещающих дорогие рестораны, кабинеты банковских воротил и концертные залы, где выступают „звезды“. Их часто можно встретить на шикарных пляжах Коста-Бравы, где они любуются голубой далью моря или купаются около своих белоснежных яхт, ни на минуту не переставая думать о новых выгодных сделках.
… Эти люди очень мало похожи на писателей, таких, как, например, Хуан Гойтисоло, которые живут в Париже, ездят на метро, одеваются как придется, смешиваются с толпой и с удовольствием беседуют с теми, кто гуляет по бульварам или сидит в каком-нибудь кафе. Такие, как он, живут в маленьких комнатках, где нет ничего, кроме стола и толстой тетради, в которой они, по вдохновению или в силу привычки, пишут рассказы, повести и романы. Они слишком заняты, чтобы красоваться в модных местах, и слишком безразличны к условностям, чтобы носить дорогую одежду.
Париж — это Париж, а Барселона — это Барселона.
Барселона не годится для писателей, которые только начинают оттачивать свое перо; там они подвергают себя риску быть раздавленными, в лучшем случае они получат работу корректора, будут вычитывать гранки или станут переводчиками. Виною тому издатели, которые не принимают к рассмотрению прекрасные рукописи только потому, что авторы их неизвестны.
