— Душа Финна, — напомнил лесовик. — Мне не нужно ничего лишнего, но у нас был уговор. Отпусти его душу.

— Ах это? О, ну что ж. Душа твоего друга свободна!

Пин нахмурился:

— Ты не колдуешь. Отпусти его!

— А я и в хижине не колдовала, — засмеялась Истер. — Ты что, думаешь, мне так нужна душонка никчемного старца, чтобы я тратила силы на обряд? Мне нужен был ты, а тебя достаточно припугнуть. Вот тебе еще одна плата за услуги — хороший урок. Все, проваливай, я должна спешить.

— Ты… обманула меня?

Нельзя сказать, чтобы откровение Истер ошеломило Пина, он подозревал нечто подобное. Но подозрения ничего не значили, он не мог позволить себе ошибиться.

— Ты еще здесь?

Пин согнул себя в низком поклоне.

— Благодарю тебя, госпожа.

Истер не ответила, развернулась и пошла навстречу оркам. Пин отступил за дерево, но «проваливать» он не собирался. Ненависть кипела в нем, хотя, впрочем, это не была ненависть в чистом виде. Сам Пин этого не осознавал, однако в его груди трепетала искренняя любовь к старому Финну. Особенно болезненно ощутимая после того, как над ней надругались, превратив ее в кнут. Обида на мимоходом случившееся зло и вызвала благородную ненависть. Тем более Пин многое мог припомнить Истер, а теперь к ее деяниям прибавились еще и незваные пришельцы, давным-давно изгнанные Аннагаиром с земли.

Юная ведьма обменялась с вожаком прибывших несколькими словами на режущем слух орочьем наречии, после чего устремилась вдоль леса, выходя на тайную тропу. Пин, пригибаясь к самой земле, устремился за ней. И едва не потерял. Проложить тайную тропу на коротком расстоянии очень сложно, лесовик просто не ожидал, что хрупкая фигурка девушки растворится в воздухе уже через несколько шагов. Но Истер сделала это. По всей видимости, что-то сильно вдохновляло ее.

Что ж, Пин тоже был вдохновлен достаточно, чтобы, забыв усталость и даже просто здравый смысл, нащупать еще не растаявший след тайной тропы Истер и незаметно проследовать за ней.

В это самое время трое драконоборцев скакали во всю прыть, нарушая законы геометрии, физики, а пожалуй что, и вообще всех наук далекого грядущего. Они скакали напрямую — по широкой дуге, следуя по прямой линии, — пролетали места, которые на одной линии не находились. Хорошо знавший местность Гарри не раз замечал: вот заблестит впереди ручей, поднимется холм, но заслонит их кустарник или высокое дерево — и они вдруг оказываются уже за спиной.

Однако Гарри не думал об этом.

Ему было страшно.

Ни враги, ни чудовища не могли пробудить в его душе такого небывалого, щемящего, пронзительного страха, какой испытывал он теперь, глядя на лица друзей.

Он давно полюбил их, и Изабеллу, несчастную девушку без судьбы, и Джона, мистического посланника непостижимых времен. Давно разглядел в них порядочных, честных людей. И хотя он по-прежнему благоговел перед молодым Рэдхэндом, это не мешало ему испытывать обычное чувство уважения к человеку, способному признать свои ошибки и решительно неспособному на предательство.

Но сейчас он не видел рядом с собой этих людей.

Уже долгое время все трое ехали в полном молчании, и отнюдь не скорость скачки была тому виной. Просто спутники Гарри не нуждались в словах. Их лица были озарены одними и теми же мыслями, явно далекими от простых человеческих забот, а когда они обменивались взглядами, казалось, успевали за короткий миг сказать друг другу что-то такое, для чего не хватило бы никаких, самых изощренных и ученых слов. Внутренняя озаренность делала их обоих прекрасными… хотя, если бы Гарри взялся выражать свои ощущения, он сказал бы: слишком прекрасными.

Они были похожи на героев древних легенд и сказаний. Нечеловечески прекрасные, нечеловечески возвышенные. Гарри вдруг понял, что никогда не мог представить себе таких героев по-настоящему.

И он подумал — как ни горько было признавать это, проведя многие годы в опьянении несбыточных мечтаний под величавые песни древности и собственные им подражания, — что сам он никогда не сможет стать героем легенды. И даже не хочет этого. Он чувствовал себя очень одиноким.

Наступал полдень. Гарри давно потерял направление среди неожиданных скачков в пространстве, но по всему выходило, что цель пути уже близка.

Он вздохнул и стал думать о Бенджамине.

— Длинный Лук, я не понимаю, что происходит! — крикнул на скаку Гуччо.

— Все потом! — отозвался Джок. — Скорее, нам нельзя медлить.

Вопреки своим словам, он почти тут же придержал волчеца, оглядывая возникший перед отрядом овраг.

— Ч-черт! Для меня это не препятствие, но лошади переломают ноги. Где лучше объехать?

— Только один вопрос, ваше величество, позволите? Один вопрос: кто главный на этой войне?

Джок резко обернулся и ожег своего «личного гвардейца» гневным взглядом.

— Никогда, слышишь, Гуччо, никогда не сомневайся во мне и моих приказах.

Гуччо согласно кивнул:

— Да, ваше величество. Я думаю, справа нас могут заметить из замка.

— Значит, обходим слева. А ну!

Джок послал волчеца вперед. Гуччо обернулся к остальным:

— Не растягиваться, идем плотной цепью! Кто посмеет потеряться — лично голову снесу! Быстрее, быстрее!

А мысли его были заняты другим. Длинный Лук не захотел ответить! Значит… значит, догадки верны. Молодая ведьма вроде бы служит Длинному Луку, но при этом легко отдает ему приказы и не отвечает на вопросы. Несет какую-то чушь о Первозданной Силе — уж не о проклятиях ли Драконовой горы идет речь?

Точно так же с Длинным Луком обходится орк в черном. Приказывает, не отвечает и, кажется, тоже несет чушь. Кто главный, еще неясно, но уж точно не Длинный Лук. И значит, речь может идти о чем угодно, но только не об интересах Зеленой Вольницы.

Орк говорил о полуночи. К возвращению в лагерь там все будут на ушах стоять, вожак Вольницы займется Черепом и остальными бойцами. Значит, увести армию нечего и мечтать. Так, может, больше и не вспоминать о Черепе? В конце концов, Гуччо ничего не обещал ему, только дал совет. Ну а не сумеет Череп воспользоваться советом, так что ж теперь?

Жизнь — жестокая штука, правда?

Это был даже не переход, а какой-то прыжок через пустоту. У Пина закружилась голова. По счастью, случившиеся рядом орки смотрели на Истер, будто соткавшуюся из легкого марева. Лесовичок тотчас откатился под вонючее брюхо волчеца. Чудовище беспокойно зарычало, но Пин угадал в нем часть волчьей сущности и обратился к ней: «Тише, тише, дитя мое, я тот, кто дает пищу…» Волчец успокоился.

Истер быстро вошла в большой шатер, стоящий в середине лагеря. Пин легко проскользнул к его стене и замер, сгорбившись, почти сливаясь с покрывающими его шкурами. Орки были заняты работой, повсюду стучали топоры, из поваленных деревьев сооружались лестницы и прочие осадные приспособления. Кажется, даже огромные луки, которые можно было заряжать тонкими бревнами. Чувствовалось, что все они привычны к военной работе, никто не сидел без дела. Уродливые, сильные, неутомимые существа. Было в них нечто такое, о чем Аннагаир никогда не рассказывал.

— …Ты узнал, что хотел, Клахар? — услышал Пин голос Истер.

— Надеюсь, что да, Ракош. Если все подтвердится, то мы сравнимся с Рэдхэндом.

— Но ты еще не уверен. В чем твоя догадка?

— Земля… не хочет Первозданной Силы. — В голосе орка, вроде бы таком же грубом, как и у всех остальных, слышалась необычная звучность, присущая, по мнению Пина, только мудрецам. — Ее присутствие как-то противоречит замыслу Всевышнего…

Дальше последовал короткий разговор на орочьем, в котором приняли участие еще три или четыре голоса, потом Истер сказала по-английски:

— Как бы там ни было, единственный верный способ победить — это перехватить клад и овладеть Первозданной Силой. Прочие надежды зыбки. Продолжай готовить штурм, соверши колдовство, отвлекай внимание Рэдхэнда всеми силами — он не должен вмешаться. А я пойду к Длинному Луку. Тени не успеют пройти полшага, как трое с кладом покинут тайную тропу. Длинный Лук окажется на месте вдвое быстрее, и я не хочу опоздать.