— И ваш меч, милорд, — добавил Гарри. — Раз он назван Мечом Правосудия, значит, может подняться только за правое дело. Понимаете, сэр Джон, волшебные вещи, они… как бы подтверждают, что человек зол или добр, справедлив или неправеден.

— Может быть, — вздохнул молодой граф. — Наверное, мне трудно судить, в моем мире вещи служат людям молча, не разбирая… Но что касается меня, ты сильно преувеличила, Изабелла. За все время, что я провел здесь, в вашей эпохе, я не сделал ничего справедливого.

— Как же так, милорд? Вы сражались с чудовищами…

— По необходимости, — возразил Джон. — Или по предначертанию, что одно и то же.

— Ты спас Бена…

— Не факт. Мы не знаем, какая судьба его ждет. Вас я вообще чуть не погубил своими выкрутасами, этими глупыми играми с роком. А Бен остался в лапах Пэра, с Пином тоже не совсем ясно, что будет. И справедливо было бы наведаться в Вязовый Чертог, уж против эльфийских сокровищ Пэр ничего не сможет сделать, но мы должны спешить. Орки уже проникли в наш мир, Длинный Лук из злобного идиота переродился в зловещее чудовище… Нам нельзя медлить, это понятно, но какая справедливость в том, что мы вынуждены бросить друга в неизвестности?

Ему никто не ответил. Гарри со вздохом поворошил угли, Изабелла, помедлив, надела Корону. Какое-то время сидела неподвижно, сняла ее и подняла лицо к небу, на котором загорались первые звезды.

— Не буду ее носить, — решила она. — Это как подглядывать.

— Что ты видела?

— Бен жив и будет здоров. Но Пина уже нет в Вязовом Чертоге. Он сидит у постели Финна и плачет. Он очень любил старика… — Она вздохнула. — Ты прав, Джон, ты должен быть прав. Вещи служат людям, а не люди вещам. Так должно быть. Давай положим ее в ларец.

Джон покачал головой:

— Нет, пусть пока что побудет у тебя. Мало ли что случится.

Изабелла только невесело улыбнулась.

Хранители лесов стареют медленно, если стареют вообще. И то, что изменилось в Пине, видимо, не имело отношения к старости, хотя Истер сразу подумала именно так.

Лесовик не повернулся, когда она вошла, вертя в руках найденную подле крыльца непонятную вещицу: слабо вонявший мягкий цилиндрик с опаленным концом. Только сказал:

— Уходи.

— Странные следы оставляет после себя пришелец, — сказала Истер и, отыскав жбан с водой, жадно напилась.

— Уходи, злобное дитя.

Юная ведьма рассмеялась:

— Где твоя вежливость, Пин? Где твоя ласка, где доброта? Наконец, где твой ум? Ты сидишь и горюешь о том, о чем горевать нет смысла. Тебе не кажется, что слова «смерть» и «смертные» чрезвычайно похожи друг на друга?

— Не юродствуй! — крикнул Пин, по-прежнему не поворачиваясь. — Ты не изменилась, злобное дитя, разве только бессердечия и коварства в тебе еще больше, чем было. Уходи, скоро сюда придут люди, чтобы предать земле старика.

— Что было в нем особенного? — подходя ближе и сменив тон, спросила Истер. — Скажи мне, ведь я его совсем не знала.

Пин поднял лицо с глубоко прорезавшимися морщинами. Совсем как сухая кора умирающего дерева. Вроде бы малоприятное зрелище, но отчего-то совсем не отталкивающее.

— Он стоил многих, — пояснил Пин. — Его короткая жизнь стоила многих бессмертных. Он умел оживлять все вокруг себя. Одухотворять.

— Не понимаю, — как будто искренне вздохнула Истер. — Ведь все это уже в прошлом. Разве имеет теперь значение, что он умел, каким был?

— Знаешь, девочка, мне начинает казаться, что только это и имеет значение… В этих лесах нет ни одного дерева, которого бы я не помнил малой былиночкой. Вот тебе смерть и бессмертие — в чем больше смысла? Мир — это не Чертог, мир шире Чертога. Значительно шире. Нет, я путаюсь… Зачем ты пришла?

— Мне нужна твоя помощь.

— В твоих злых делах? Слышишь ли ты себя сама?

— Злых, говоришь? Я спешу на помощь любимому человеку. В чем тут зло?

— Не играй словами, дитя! — воскликнул Пин. — Мы оба знаем, какое сердце бьется в твоей груди, знаем, чего ты жаждешь: всевластия и всемогущества!

— Не тебе судить, — с проскользнувшим в голосе холодком сказала Истер. — Я все-таки изменилась, хоть ты и не видишь этого.

— Да, вы, смертные, умеете быстро меняться.

Истер усмехнулась:

— Не люблю загадывать наперед, но только напрасно ты зовешь меня смертной. Ну ничего, придет время, сам убедишься. Если доживешь.

— Уж не угрозу ли я слышу из твоих уст, девочка?

— Ну что ты! Зачем угрожать лесовику, изгнанному из Вязового Чертога? Да, не удивляйся, я знаю. Ты помог людям, и старостам это не понравилось… Однако не будем терять времени, я спешу. Ты должен проводить меня кратчайшей дорогой к замку Рэдхэнда. И не спорь! Если ты ослушаешься меня, я отомщу!

Пин горько рассмеялся. Даже смех его был похож на скрип дерева, готового упасть.

— Как? Даже если твоих сил достанет убить меня — неужели ты думаешь, что смерть меня устрашит? Теперь, когда я понял, что такое жизнь!

— У меня достанет сил, — ответила Истер и протянула вперед ладонь с окурком. — Ты ведь чувствуешь, как выросла моя мощь? Первозданная Сила скоро подчинится мне. Давай-ка посмотрим на эту вещицу… Кому она принадлежала? Ошибиться нельзя — странному чужаку. Кто же он такой? Ах, как легко это почувствовать. Он… родственник Томаса Рэдхэнда! Потомок — далекий потомок?.. Что за магия сопровождает его, какие чары связывают его с Томасом?..

Пин быстро шлепнул Истер по руке, да так ловко, что окурок, кувыркаясь, улетел в очаг, где потрескивала пара поленьев. Юная ведьма не шелохнулась, но страшная сила неожиданно отбросила лесовика к стене.

— Поздно, — произнесла она. — Я уже видела. Пришелец из грядущего. Томас и… Джон. Первый в роду — и, видимо, последний. Интересно. Ну что, — помолчав, обратилась она к Пину, с кряхтением поднимающемуся с пола, — убедился, что моя сила возросла? Теперь слушай. Твой старик околел чуть больше двух дней назад. Значит, его душа еще шатается поблизости. Я захвачу ее и не дам ей покоя, пока ты не сделаешь все, что я велю.

— Ты не посмеешь! — ужаснулся Пин.

— Еще как посмею. Больше того, если ты меня разозлишь, я заточу душу старика в темницу, из которой ей не выбраться даже после Страшного Суда. Есть у меня на примете подходящая. Может, ты и догадаешься какая… Ну и, наконец, ты. Да, я тебя убью, но лишь для того, чтобы похитить твою сущность, как и душу старика.

— Спор с волей Вседержителя никого еще не доводил до добра. Не покушайся на пути смертных, сужденные им…

— Это отказ? — холодно спросила Истер.

— Ты не успеешь провести ритуал! — без особой надежды воскликнул Пин. — Скоро сюда… придут.

— Люди, которых ты позвал, чтобы они похоронили старика, его соседи? Ты угрожаешь мне жалкими смертными? — Истер хохотнула, запустила руку в очаг, взяла подходящий уголек и склонилась над телом Финна. Нарисовала на лбу перевернутую пентаграмму, а на тыльных сторонах ладоней — руны. — Осторожнее, Пин, не смеши меня. А то останешься у меня навсегда в качестве шута.

— Придет еще кое-кто…

Рука юной ведьмы лишь на мгновение замерла в воздухе, потом распахнула рубаху на груди старика и начертала руническое заклинание.

— Да, не зря я предупредил его, когда понял, что ты подсматриваешь за мной. Уж он-то не даст тебе спуску…

— Кто — он?

— Тот, кто хочет с тобой поговорить. Увидишь. Может быть, даже узнаешь.

— Хорошо, — кивнула Истер. — А теперь не мешай.

Она закрыла глаза, сосредоточиваясь. Лесовичок подумал было о том, чтобы тихонько уйти, — он слишком хорошо понимал, что в противоборстве с этой девчонкой от него не будет никакого толку. Но, к ужасу своему, понял, что не может пальцем шевельнуть, произнести слова… да что там — даже просто отвести взгляд от незваной гостьи.

Истер продолжала совершать бессмысленные действия. Она знала, что душу действительно можно захватить, и догадывалась, каким образом это можно сделать. Наверное, у нее хватило бы сил. Но она не собиралась этого делать, и отнюдь не из страха перед Всевышним. Просто впереди ее ждут еще большие испытания, не стоит растрачивать себя на сомнительные предприятия. Пину хватит и розыгрыша — он всего лишь Хранитель лесов, где ему вникать в тайные знаки и руны секретных колдовских языков? Никуда не денется, поверит, хотя бы только наполовину. Он любил старика и не захочет рисковать.