Седеющие виски Дерека позволяли предположить, что ему как минимум за сорок, но фигура у него была тридцатилетнего. И либо у него очень широкие плечи, либо подплечники в его костюме на пару размеров больше, чем нужно.

Барби, как видно, тоже оценила их ширину, поскольку повисла на этих великолепных плечах, едва Дерек выпустил ее руку со словами:

— Как хорошо, что вы пришли. Труди наверняка была бы…

Лицо Барби заметно вытянулось.

— О боже! — тут же взвыла она. — Как же мы будем жить без Труди?

Если бы Барби пришлось самой отвечать на этот вопрос, она, несомненно, ответила бы: "Гораздо лучше", но, к счастью, публика сочла вопрос риторическим.

Дамы, которые до появления Барби наперебой оказывали Дереку знаки внимания, взирали на соперницу, как на зловредное насекомое. Худая матрона в сером шелковом платье на пуговицах, стоявшая по левую руку от Дерека, проронила:

— Я так понимаю, вы с Труди дружили? — Каждое ее слово сочилось недоверием.

— Мы вместе работали, — отозвалась Барби, не выпуская из рук Дерека. — Я Барби Ландерган, — добавила она и, откинув голову, заглянула Дереку в лицо. Затем, обернувшись к дамам, продолжала: — Труди сидела в офисе прямо напротив меня. Ох, мне будет та-ак ее не хватать! — Голос Барби дрожал. Мне показалось, она вот-вот разрыдается.

Чтобы Дерек мог хорошенько изучить глубины ее горя, а заодно и декольте, Барби чуточку отстранилась. Глаза безутешного вдовца вмиг устремились в указанном направлении.

Никаких сомнений. Старина Дерек, хоть и пребывал в похоронном доме, явно не умер.

— Такая утрата, такая утрата! — не унималась Барби, задыхаясь в очередном приступе астмы. Выпустив одно из плеч Дерека, она промокнула глаза платочком. По-моему, там промокать-то было нечего, но, поскольку Дерек смотрел не на глаза Барби, это не имело значения. — Но я знаю, Труди не хотела бы, чтобы ты оставался один. Ты должен попытаться продолжать жить…

Я наблюдала за маневрами Барби с благоговейным ужасом. Надо отдать ей должное — времени даром она не теряла. А если кто сочтет дурным тоном вешаться на шею новоиспеченному вдовцу — плевать Барби хотела на общественное мнение.

Судя по всему, ее волновало мнение только одного человека — Дерека. А его, представьте, нимало не коробило внимание Барби. Более того, он чуть ли не с радостью прижимал ее к себе, пока она с надрывом твердила:

— Как же мне будет не хватать бедной Труди!

Как собаке — пятой ноги, мысленно закончила я за нее. И разумеется, тут же устыдилась своих мыслей. Ведь не исключено, что смерть Труди помогла Барби наконец осознать, как она на самом деле любила коллегу.

С другой стороны, вполне может статься, Барби молола языком с одной целью — подольше повисеть на весьма импозантном (и богатом, кстати) мужчине.

Мать честная, похоже, Барби вцепилась в Дерека, извиняюсь за выражение, мертвой хваткой. Я едва сдерживала улыбку. И вдруг… и вдруг меня пронзила поистине жуткая мысль. Ведь в тот злополучный день, когда я нашла на столе записку Труди, в офисе не было ни души!

Значит, Барби отсутствовала одновременно с Труди.

А что, если Барби с Дереком уже давно крутят шуры-муры? Что, если они задумали разделаться с Труди и сейчас изображали, будто заинтересовались друг другом лишь после ее смерти? Я пригляделась к сладкой парочке. Господи помилуй. Неужто эти двое и впрямь заманили Труди в тот дом на Саратоге и сотворили с ней все эти ужасы?!

Я поспешила отогнать прочь страшное видение. Да что со мной? Ведь Барби — моя сослуживица. Я знаю ее несколько лет. Просто у меня развивается какая-то мания. Следом, чего доброго, заподозрю Арлин, жену Джарвиса.

Дабы найти себе иное занятие, кроме как пялиться на Барби и Дерека, я огляделась по сторонам. На беду, первое, на чем остановился мой взгляд, был гроб.

Во рту у меня пересохло.

Боже.

Бедняжка Труди совсем не походила на человека — скорее на пластмассовый манекен.

Я сделала несколько неверных шагов в ее сторону, смутно надеясь, что вблизи она будет выглядеть получше.

Увы.

Сердечко на лбу Труди, очевидно, составило более серьезную проблему, нежели я предполагала. Вероятно, было невозможно замаскировать шрам, и кому-то пришла в голову творческая идея; Труди зачесали волосы на лоб и сделали челку.

Теперь она напоминала не Фарру Фосетт, а куклу — куклу Барби.

Это было выше моих сил. Я отвернулась и поспешила отойти от гроба. Через боковую дверь в зал входили Энни и Натан. Должно быть, отлучались в коридор передохнуть. Но, по всему видать, Натану перерыва не хватило. Он был мрачнее тучи — пока не заметил меня. Лицо его просияло.

— Мам! — крикнул он и замахал рукой. — Эй, мам! Сюда! — Тут отпрыск, вероятно, вспомнил, где находится, и сообразил, что размахивать руками и вопить хорошо на футбольном матче, но не совсем к месту при нынешних обстоятельствах. Впрочем, если б Натан сам не додумался, ему помогли бы красноречивые взгляды окружающих.

Одной из хмуро покосившихся была Энни. Помнится, я сама так же смотрела на любимого сыночка, когда он был маленьким и принимался шалить в церкви. Должна признать, взгляд Энни оказался куда эффективнее. Натан мигом захлопнул рот и постарался придать своему лицу сумрачное выражение, но, видимо, не совсем преуспел, поскольку рот его подергивался на манер фирменной ухмылки Брюса Уиллиса.

— Мам, — повторил Натан и замялся, вероятно не зная, о чем полагается говорить по этикету похоронных домов.

Я сжала его руку. Похоже, бедный мальчик и впрямь рад меня видеть.

Поразмыслив несколько секунд, Натан пробормотал:

— Здорово, что ты все-таки пришла.

Я метнула на него гневный взгляд. В ближайшее время придется с ним побеседовать. После чего повернулась к Энни:

— Искренне сочувствую вашему горю.

Энни с готовностью закивала:

— Труди была такой… замечательной.

Лично я употребила бы иное слово, но решила согласиться:

— Да, таких, как она, поискать. — По крайней мере не соврала, уж в этом меня никто не упрекнет.

Я думала, что Энни пустится изливать душу и между делом прольет свет на личность человека, который в последнее время не ладил с ее сестрой и, следовательно, располагал серьезным мотивом для убийства. И еще я надеялась, что Энни выскажет и несколько собственных соображений, кто мог совершить столь дикий поступок.

Однако все, что я услышала от Энни, — это какой замечательной была Труди. Послушать Энни, так ее сестрица была поистине святой. "Лучшей сестры и пожелать нельзя", — повторяла она вновь и вновь. Мол, у Труди не было врагов, все ее любили, и тот, кто это сотворил, наверняка с кем-то ее перепутал.

Не было врагов? И все ее любили? Очевидно, мы говорим о двух разных Труди.

Соображения Энни по поводу личности убийцы тоже меня не порадовали. "Либо ее с кем-то перепутали, — утверждала она, — либо это был серийный убийца, убивающий людей без разбору. Вроде Теда Банди".

Сказать по правде, идея о маньяке, рыскающем поблизости в поисках беззащитных риэлторов, казалась мне несколько притянутой за уши. Особенно если учесть, что пока жертва только одна. Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, чтобы называться серийным убийцей, необходимо прикончить по меньшей мере двух человек, не так ли? А до той поры можно рассчитывать лишь на звание обычного, заурядного убийцы. И потом, неужели маньяк станет торчать в засаде в пустом доме, уповая на то, что рано или поздно объявится какой-никакой завалящий риэлтор?

Столь же притянут за уши, на мой взгляд, и образ Труди как невинной овечки. Неужели Энни забыла, что я лично знала ее сестрицу? Уж святой она точно не была. Конечно, я всей душой надеюсь, что сейчас Труди веселится наверху, среди ангелочков, но давайте говорить откровенно — если она и впрямь там, значит, провернула лучшую сделку в своей жизни.

Послушав несколько минут спич Энни о доброте и щедрости покойной сестры, я решила, что с меня довольно, и, воспользовавшись паузой, вставила: