После этой генеральной репетиции актриса потеряла сознание у себя в гримерной и ее доставили домой. Пьесу «Сюжет для романа» Сара так никогда и не сыграет, премьера, которую сначала перенесли, состоялась через две недели, 4 января. В тот вечер актриса просит рабочего сцены позвонить ей, чтобы знать точно, когда поднимется занавес, и произносит свой текст в постели, а на сцене тем временем его играет заменившая ее Анриетта Роджерс.

После продажи поместья на Бель-Иле Сара купила дом в Гарше, недалеко от бульвара Перер, где она сможет немного отдохнуть в начале 1923 года. Она по-прежнему собирается играть Клеопатру в «Родогуне» Корнеля и продолжает учить текст. И тут некий представитель Голливуда мистер Абрамс предложил ей, наверняка под влиянием Саша Гитри, автора сценария, сняться в фильме «Ясновидящая» Луи Меркентона вместе с Мари Марке и Гарри Бором. Сара убедила его проводить съемки у нее дома на бульваре Перер, и в середине марта мастерская Сары превратилась в киностудию. Она исполняла роль старой ясновидящей с обезьянкой на руках, и Мари Марке рассказывает о волшебстве, преображавшем актрису, когда ей сообщали, что съемка начинается:

«При этих словах она, казалось, очнулась от оцепенения, распрямилась, лицо ее преобразилось, шея вытянулась, зрачки внезапно расширились, все ее существо выражает страстное желание жить, пускай всего лишь несколько минут, ради этого Искусства, которое смешалось с кровью ее вен. И окрепшим голосом она твердо спрашивает:

— Что я должна делать?

Мы все повергнуты в изумление: она сразу помолодела на тридцать лет».

Надев в перерыве между дублями темные очки, чтобы защитить глаза от яркого света юпитеров, актриса задает вопросы хлопочущим вокруг нее техникам. Впервые ее лицо снимают крупным планом, однако она успеет сняться лишь в нескольких сценах фильма: новый приступ уремии настигнет ее до конца съемок. Ей приходится лечь. Врачи сменяют друг друга у ее постели, а газеты всего мира ежедневно печатают сводки о ее здоровье. Порой, когда Сара чувствует себя достаточно крепкой, она велит отнести себя в столовую, в роскошном платье розового бархата — подарок Саша Гитри — она иногда еще торжественно восседает, но в основном практически уже не выходит из своей спальни. Ежедневно толпа зевак и журналистов теснится под ее окнами, дожидаясь известия о неминуемой смерти. Узнав о присутствии журналистов, Сара будто бы сказала: «Всю жизнь они достаточно отравляли мое существование, так что я могу подразнить их еще немного, заставив подождать».

Утром 26 марта у нее начался бред, она стала декламировать тирады из «Федры» и «Орленка». В момент просветления потребовала священника, попросила соборовать ее и вечером угасла на руках у сына. Ее врач, доктор Маро, сообщил с балкона весть о смерти Сары Бернар. Во всех парижских театрах решили объявить минуту молчания. В Театре Сары Бернар в середине первого акта «Орленка» занавес опустился и уже не поднимался. В тот вечер все актрисы Парижа принесли свои букеты к дому 56 на бульваре Перер. На следующий день там собрались парижане, чтобы проститься с актрисой, в последний раз взглянуть на нее, лежавшую, согласно ее желанию, в знаменитом гробу в белом атласном платье, с орденом Почетного легиона на груди. Горы цветов заполняют спальню, холл и всю лестницу особняка — розы, орхидеи, лилии, но и скромные фиалки, смиренные подношения самых бедных ее почитателей, напоминавшие первые букеты ее дебютов в «Одеоне», когда она еще была всего лишь любимой феей студентов.

28 марта на пути следования похоронной процессии собрались тысячи людей — от бульвара Перер до церкви Сан-Франсуа-де-Саль на улице Бремонтье и дальше, до кладбища Пер-Лашез, только похороны Виктора Гюго собрали столько народа, провожавшего его сорок лет назад в Пантеон. В Лондоне королева Александра заказала официальную службу в Вестминстерском аббатстве. Католическое и благопристойное правительство Пуанкаре не сочло нужным устраивать национальные похороны, и церемонию организовал муниципальный совет города Парижа. Согласно желанию Сары не было никаких речей, зато некая безвестная молодая актриса воскликнула над ее могилой: «Боги не умирают!»

Могила Сары Бернар отличается необычайной строгостью, на надгробном камне значится только ее имя. Памятник Саре Бернар, изображающий ее в роли Федры, изваял Сикар, он был создан на средства, собранные по национальной подписке, которую организовал Саша Гитри, и открыт на площади Мальзерб в Париже в 1925 году. Газеты выпускали специальные номера, посвященные творчеству Сары Бернар и ее памяти, а 11 июня 1923 года состоялись первые продажи ее наследства, устроенные в галерее Жорж Пети. Библиотека, драгоценности, одежда, движимое имущество Бель-Иля — все это вскоре разошлось. Парижане спешили купить какой-нибудь принадлежавший ей предмет, украшение, которое она, возможно, носила, или один из ее знаменитых поясов. Распродажа достигла рекордных цифр. Морис подарил портрет Сары работы Клэрена музею Малого дворца и умер через два года после смерти матери.

От жилищ актрисы мало что сохранилось: если форт Пулен все еще стоит и превращен в музей в ее честь, то поместье на Бель-Иле было уничтожено немцами в 1944 году, в 1963 году разрушен особняк на бульваре Перер, ее театр стал в 1968 году Городским театром, причем имя ее стерто с фронтона и после ремонта он стал неузнаваем. Один за другим были заброшены несколько проектов, например создание дома артистов, носящего ее имя, у въезда в Париж. Зато легенда ее живет. При жизни она познала «славу, огромную, конкретную, упоительную, ужасающую, славу завоевателей и Цезарей. Во всех странах ей устраивали приемы, какими не удостаивают королей. Она получила то, чего никогда не будет у властителей дум», — писал Жюль Леметр. Она стала героиней романов, таких как «Актриса Фостен» Эдмона де Гонкура, «Дина Самюэль» Фелисьена Шансора, «Подмостки» Жана Лоррена, основным прообразом Бермы в романе «В поисках утраченного времени» или мишенью для жестокой карикатуры в «Голубке» Жана Ануя.

Эта легенда в значительной степени распространялась и поддерживалась склонностью актрисы к рекламе, но главным образом это был плод непрерывной и взыскательной работы на протяжении ее почти шестидесятилетней карьеры. Именно это подчеркивает Крэг[43], называя ее «идеальной актрисой». «Сара Бернар — идеальная актриса. <…>

Если она всегда играет Бернар, то на протяжении своей жизни она старательно заботилась о том, чтобы Бернар была всем. Поэтому у нее не просто счастливый или несчастливый характер, он и то и другое вместе. У нее не просто приятный темперамент или просто зловещий темперамент, он и то и другое. Она поняла, что быть идеальной актрисой, это значит быть идеально развитой женщиной. <…> Позволю себе сказать, что она обладала необычайной работоспособностью, она могла работать во-семнадцать-двадцать часов кряду, а может, и дольше, перейти от чего-то одного к другому с новым пылом и неукротимой энергией. <…>

Я уверен, что не только никто и никогда не слышал, чтобы она вздыхала за работой, но, по правде говоря, она никогда не испытывала ни усталости, ни сожалений. Для нее Жизнь — это работа, и она суровая наставница… в особенности для себя самой. Никогда она не позволяла себе обходить трудности. Безусловно, пьеса или сцена не имеют для нее чрезмерного значения, однако она всегда готова придать им то значение, какое они имеют для нее как для актрисы. Я сказал бы, что она одна поистине заслуживает справедливого восхищения своих собратьев, художника сцены, того, кто печатает программки. Я сказал бы, что она одна по достоинству оценивает работу этих господ».

Сара Бернар создала свою легенду с помощью работы и воли, следуя совету Мадлен Броан: «Умей хотеть. Все злопыхатели, которые невольно принесли первые камни для фундамента твоей славы, попытаются раскидать их. Но, если ты захочешь, они окажутся бессильны. Ты жаждешь славы, дорогая Сара. Только воля поможет утолить эту жажду». Она сама написала свою легенду, легенду независимой женщины, ставшей воплощением новой женщины. Взяв на себя мужскую ответственность и вместе с тем представляя собой женский идеал, она создала тип, нарушавший социальные нормы ее эпохи. Она стала образцом для фрондерок[44] конца века в силу своей независимости и презрительного отношения к предрассудкам и условностям, не примкнув, однако, к суфражисткам, приглашавшим ее присоединиться к ним. Бесчисленное множество избравших ее мишенью карикатур свидетельствует о затруднении современников заключить ее в рамки ранее существовавшей нормы, и они охотно изображали ее как существо без тела, без физической консистенции, химерой — пожирательницей мужчин.