Конечно, этот специфический брак по расчёту не отнесёшь к разряду счастливых или даже просто удачных. Каждый из молодожёнов получил то, что хотел, и продолжал жить своей собственной жизнью.

Многие политические и общественные деятели, чтобы поддержать свой имидж или повысить популярность среди избирателей, прибегают к услугам политтехнологов-пиарщиков. Аристотель Онассис — не исключение. Когда ему одновременно приходится вести судебные дела по поводу своей деятельности в США, отстаивать арестованные в ходе конфликта с перуанским правительством суда, вести тяжелейшие переговоры о контрактах на нефтеперевозки с Саудовской Аравией, в печати начинают появляться не слишком лестные публикации, представляющие его в образе беспринципного финансового пирата, который с ранней молодости попирает права как частных лиц, так и целых государств. Чтобы сбить волну нежелательных публикаций, Онассис находит 35-летнего специалиста по пиару Нейлсона, которому удаётся организовать серию статей, представляющих Онассиса в выгодном свете. К числу его блестящих находок относится идея пригласить на суперъяхту представителей прессы, которые убеждаются, что никаких оргий, как утверждали «жёлтые» СМИ, там не устраивается, наоборот, «можно очень приятно и с большой пользой провести время в этом плавучем музее, а её хозяин своей деятельностью приносит обществу ощутимую пользу, о чём свидетельствуют хотя бы непрекращающиеся телефонные звонки со всего мира: из Новой Зеландии и Японии, Боливии и Канады, ЮАР и Марокко, острова Фиджи и даже Кубы: просят дорогие лекарства, инвалидные коляски, деньги — и всем Аристотель Онассис помогает…».

Лицо Онассиса как бизнесмена и общественного деятеля в глазах людей, казалось, спасено. Нейлсон, сумевший эффективно отстоять честь своего работодателя, становится его советником и консультантом по связям с общественностью, представляя его интересы даже в деловом мире. Но основные свои проблемы, связанные с постоянным ростом его социального статуса, Аристотель решает сам, находя и реализуя блестящие идеи.

Великолепно реализованной пиар-идеей становится его многолетняя дружба с живой легендой XX века Уинстоном Черчиллем, который много времени с явным удовольствием проводит на яхте «Кристина О.» — за мольбертом, за письменным или обеденным столом и непременно выпивает свою бутылку коньяку.

Ари купается в лучах славы великого политического деятеля, сопровождая его и становясь полноправным участником встреч и приёмов, устраиваемых в честь сэра Уинстона Леонарда Спенсера Черчилля. Когда по приглашению четы Черчилль он со своей женой прибывает в Чартвелл, знаменитый замок лорда в графстве Кент, толпа встречает их криками, в которых имя Уинстона Черчилля перемежается с именем Аристотеля Онассиса…

Жаклин Кеннеди была умна, изящна, безупречно воспитана. Но было в ней что-то такое, что президент Шарль де Голль оценил одной лишь фразой во время знаменитого официального визита четы Кеннеди во Францию в 1962 году. Вот она, эта фраза: «Миссис Кеннеди слишком большая драгоценность даже для президента США!» Что можно услышать в тонком, изящном комплименте француза в адрес восхитившей его дамы? Настораживает слово «драгоценность». Холодный блеск алмаза или изумруда, лишь отражающих свет, но не греющих своим теплом. Кеннеди чувствовал это изнутри, и эмоциональная закрытость жены всегда его ощутимо ранила, хотя, как любой мужчина, а тем более — политик крупного масштаба, он часто сам избегал, сдерживал, стеснялся чувств. (Слёзы на глазах президента Америка увидела лишь один раз — когда умер его новорождённый сын — Патрик Бувье Кеннеди.)

Вскоре после достопамятного осеннего круиза с Онассисом Жаклин отправилась вместе с мужем в поездку по городам Техаса.

Двадцать первого ноября 1963 года они прибыли в Даллас. Провели там относительно спокойный вечер, готовясь к завтрашней встрече с губернатором и отдыхая после утомительного перелёта.

На следующий день, 22 ноября, с утра шёл дождь.

Потом выглянуло солнце и стало душно, как обычно после дождя. Президент уже вышел на улицу, чтобы общаться с собравшимися под окнами людьми, Жаклин всё ещё лишь готовилась к выходу. Наконец она появилась, тщательно причёсанная, в розовой шляпке и костюме от Шанель нежно-розового цвета с тёмно-синей оборкой по воротнику. Президентская чета села в открытый автомобиль — тёмно-синий «линкольн».

Кортеж медленно направился к площади Трейд-Маркет, где, как ожидалось, президент выступит с речью. По дороге автомобиль два раза останавливался: президент выходил из машины, чтобы приветствовать группу детей и большую группу монахинь — так как всегда с большим уважением относился к Церкви.

Толпы людей стояли на тротуарах, приветствуя президента и первую леди, кругом слышались только шум голосов и отдельные выкрики, неудивительно, что три выстрела в этом гаме и гуле походили на резкий трескучий звук. Никто ничего не понял. «Боже мой, в меня попала пуля!» — удивлённо воскликнул Джон Кеннеди, прижимая руки к горлу, и почти тотчас стал падать на колени жены.

Обезумев от ужаса, она увидела его залитую кровью голову и выбитые мозги.

В состоянии шока она попыталась вложить их обратно, плохо сознавая, что происходит: «Боже мой, что они делают!! Они убили президента! Они убили моего мужа! О Господи, Джон, Джон! Я люблю тебя!»

Это были последние слова, которые слышал Джон Кеннеди. Он впал в коматозное состояние, и хотя жизнь ещё теплилась в нём, когда его доставили в военный госпиталь Далласа, врачи уже не смогли ему ничем помочь.

Был также смертельно ранен губернатор Техаса Джон Конелли. Люди рыдали прямо на улицах или опускались на колени в уличную пыль, чтобы молиться. Америка погрузилась в шок.

Состояние Жаклин в те минуты с трудом поддаётся описанию. Она не хотела расстаться с мужем ни на секунду. Вся её одежда была залита кровью и мозгом Джона. Но она, закрыв голову Кеннеди пиджаком охранника, шла рядом с носилками, держась за ещё тёплую руку мужа. Когда приглашённый врачами прямо в операционную священник стал совершать необходимый обряд отпевания, она встала на колени прямо в лужу крови, что текла из разбитой головы президента, и стала молиться. Она и не заметила, что стоит в крови.

Когда привезли бронзовый гроб, то хотели вывести вдову в другую комнату, чтобы не слишком травмировать её скорбным трагическим зрелищем, но она отказалась: «Они убили его на моих глазах. Я вся в его крови. Неужели есть что-то ещё страшнее этого?! Я не уйду». Она положила в руку мужа своё обручальное кольцо. Потом кто-то из охраны почтительно вернул ей его. Присягу новому президенту страны Линдону Джонсону Жаклин принимала, стоя рядом с ним, всё в том же окровавленном костюме.

Её с трудом заставили переодеться лишь через несколько дней. Спать она не могла. Плакать — тоже. В остальном была неузнаваема: сдержанная, собранная, волевая, без капризов и истерик. Во время обряда похорон, которые продумала сама, до мельчайших подробностей — вплоть до церемонии зажжения Вечного огня около могилы президента — она наклонилась к стоящему рядом с ней сынишке и тихо сказала: «Я хочу, чтобы ты попрощался с отцом, Джон». Двухлетний ребёнок тихо кивнул и по-военному отдал салют катафалку, на котором стоял гроб с телом его отца.

После похорон, по возвращении с Арлингтонского кладбища, Жаклин дала большой обед для всех глав государств, приехавших на похороны. А позже призналась одному из секретарей, помогавшему ей укладывать вещи для переезда: «Знаете, иногда утром я просыпаюсь и хочу сказать Джону что-нибудь. Протягиваю руку, а его нет рядом со мной». Растерянного секретаря потрясло это безыскусное выражение скорби и любви. «Я — кровоточащая рана, — говорила она. — Я полностью истощена. Моя жизнь кончена. Иногда у меня не хватает сил, чтобы встать с постели!»

Жаклин и Этель, жена Роберта Кеннеди, стали активно помогать брату Джона в начавшейся предвыборной кампании, сопровождали в поездках, присутствовали на больших встречах. В народе даже поговаривали о романе между генеральным прокурором Робертом Кеннеди и легендарной вдовой-свояченицей. Жаклин с негодованием опровергала все сплетни, но относилась к Роберту с трепетом, ловя каждый его жест, каждую фразу, каждую интонацию… И он во время выступлений засматривался на неё. Может, он просто напоминал ей мужа Джона? А может, между ними и существовала искра взаимного притяжения?