В 1934 году на теплоходе «Август» норвежец Андерс Яре представил своего юного друга-партнёра, как он называл Аристо, некоей высокой, метр семьдесят четыре, голубоглазой блондинке по имени Ингеборг Дедикен. Поначалу низкорослый грек не произвёл на даму впечатления, запомнился лишь явно не скандинавским блеском маслиновых глаз.

Несколько дней спустя, выйдя утром из своей виллы и садясь в «роллс-ройс», она заметила этот блеск на другой стороне улочки, в тени пихт. То же — вечером, то же — следующим утром…

Через неделю она обратила на это внимание своего мажордома. Тот вознамерился было позвонить в полицию, но хозяйка, не так давно оставившая своего второго мужа и скучавшая, вместо этого велела пригласить настойчивого молодого человека, имени которого не запомнила, к себе на чашку кофе. Он представился тренером по плаванию, она, смерив коротышку взглядом, скептически усмехнулась и предложила её «чему-нибудь новенькому научить» тут же, в домашнем бассейне; Ингеборг имела личного тренера и была одной из лучших пловчих брассом.

Аристо стал разучивать с ней новый, никому ещё не известный стиль плавания «дельфином» или «бабочкой», при котором плечи опускаются вниз, бёдра поднимаются выше, отчего по телу как бы проходит волна, и биение ног в унисон подобно хвосту дельфина или русалки… И, по признанию самой Ингеборг, она была захвачена, как Троя эллинами, но практически без осады, с первого приступа, обессиленная постижением основ баттерфляя. Онассис прямо в бассейне, на бортике, подверг, как сказал бы Михаил Булгаков, запыхавшуюся норвежку неистовой французской любви.

Так завязался роман нашего героя незнатного, мягко говоря, происхождения с Ингеборг, Ингезе Дедикен, оказавшейся (какая неожиданность!) дочерью одного из крупнейших в Скандинавии судовладельцев, который прослеживал своё происхождение от представителя древнего шотландского герцогского дома Клерков, Ингевальда Брайда. Ингезе, будучи старше и, как представляется, гораздо искушённее Аристотеля, только поначалу уверяла свою компанию норвежско-шведских миллионщиков, что «знавала и лучших секс-атлетов». Она быстро сдалась на волю победителя. «Никогда прежде я не испытывала такого пронзительно-дикого чувственного блаженства», — писала Ингезе в своих воспоминаниях «Тот самый Аристо».

Он называл её «Мамита», она его — «Мамико». Она охотно всем рассказывала о приобретённом с ним сексуальном опыте. «Ни у одного из моих мужей не было такой кожи, которую так нравилось бы гладить, как у него. Мы тонули в своих желаниях…» Инга в основном жила в Париже, где однажды попробовала, какая кожа у голландского дирижёра. Онассис, узнав об этом, вознегодовал.

Кстати, по мнению известной шведской феминистки, доктора Карин Лиден, моей давней знакомой, первая волна легендарной сексуальной революции прокатилась по Скандинавии именно тогда, в середине 1930-х годов, но разбилась о «лютый волнорез фашизма и начинавшейся мировой войны». Поднялась же эта волна во многом благодаря Ингезе Дедикен, а именно её шокирующим почтенную публику откровенным интервью («жёлтая» пресса уже тогда цвела и пахла).

Карин Лиден считает, что Ингезе, дама со связями, познакомила Аристотеля со многими известными людьми, в том числе, например, со своей подругой, шведской актрисой Гретой Ловисой Густафссон — Гретой Гарбо, к тому времени уже голливудской звездой, сыгравшей (до и после знакомства с Онассисом) главные роли во всемирно известных фильмах «Соблазнительница», «Плоть и дьявол», «Любовь», «Божественная женщина», «Дикие орхидеи», «Поцелуй», «Какой ты меня желаешь», «Мата Хари»…

История умалчивает, был ли у Прекрасного Сфинкса, как называли Грету Гарбо, роман с Аристотелем Онассисом. Карин, воинствующая феминистка и ярая поклонница Греты, уверяла, что её великая соотечественница стала единственной женщиной, которая отказала Аристотелю. Но многие биографы, к коим присоединяется и автор этих строк, сомневаются. Так или иначе, но связующая Гарбо и Онассиса нить, оказавшись на редкость прочной, протянулась через всю их жизнь, и мы ещё не раз её затронем.

К тому времени, когда эллин покорил дочь викингов, её отец Ингевальд Брайд уже упокоился, покинув бренный мир. И члены круга избранных, к которому он принадлежал — ведущие политики и крупнейшие предприниматели Скандинавии, — считали своим долгом опекать, оказывать всяческую поддержку его дочери, что пришлось весьма кстати для начинающего греко-аргентинского бизнесмена.

«Он <Онассис> казался мне на первых порах застенчивым, робким в обществе, — вспоминала Ингеборг. — Я представляла его знакомым отца — он смущался, притом так мило, что у многих, особенно когда узнавали его биографию — утрата любимой матушки, спасение от резни в Смирне, голод, лишения, эмиграция, — возникало желание принять участие в его судьбе. Постепенно я стала замечать, что Мамико охотно знакомится со многими, но потом общается, встречается только с теми людьми, которые были или могли быть полезны ему в бизнесе, будь то в Норвегии, Франции или Швеции… Представляя его своей матери, я опасалась его неуёмной энергии, волновалась, как бы чего не вышло — мама не жаловала моих мужей и ухажёров, изначально заглядывавшихся на деньги отца. Но Мамико мама сразу приняла. „Мамма! О, мамма!“ — завопил Аристо в восторге, едва она вошла в гостиную, и бросился покрывать поцелуями её руки от кончиков пальцев до локтей. Я даже немного взревновала, зная, как Мамико умеет вызвать нежную материнскую любовь к себе…»

И Онассис, судя по всему, ревновал Ингезе — и к прошлому, и к настоящему. Он устраивал по-южному бурные сцены ревности, мало свойственные скандинавам. Однажды, в снежное Рождество в Стокгольме, приревновав её к члену королевской фамилии, танцевавшему с ней весь вечер, Аристотель, к изумлению и восторгу всей компании, прямо посреди Гамла-стан (Старого города) поколотил Ингеборг.

«Настоящий Отелло! — восхищались подруги. — Не то что наши лысые анемичные импотенты с рыбьими глазами!» И это, как ни странно, ещё больше привязало герцогиню к Аристотелю.

С тех пор он не раз её поколачивал. Однажды в Париже он отмутузил Ингеборг, вернувшуюся под утро с «девичника» со следами страстных поцелуев на шее и без нижнего белья, так, что пришлось срочно везти её в больницу накладывать на лицо швы. Потом Аристо стоял перед ней на коленях и вымаливал прощения. Ни одну женщину в жизни Онассис не ревновал так, как Ингезе. Быть может, и не любил так.

Встал вопрос о браке. Но поначалу помехой были знатное происхождение и огромное состояние Ингеборг — воспротивились её высокородные родственники сразу из нескольких стран Европы, а также отцовские партнёры по бизнесу. Да и сама она, дважды, напомним, разведённая, в третий раз под венец не торопилась, обожая своего Мамико, но побаиваясь его беспредельной «чёрной болезни», как называют скандинавы ревность.

Несколько лет жизни Ингезе посвятила, по мнению доктора Карин Лиден, становлению Онассиса как крупного, уже мирового масштаба бизнесмена. Позже герцогиня Дедикен сама возжелает узаконить отношения с Онассисом, но у него уже появятся другие интересы.

А пока в Гётеборге, столице шведского судостроения, вместо одного из филиалов бывшей империи Ингевальда Брайда появилась новая неприметная верфь: «А. С. Онассис, Гётеборг лтд».

Но недолго верфь оставалась неприметной. Вскоре в порту Роттердама один из пароходов Онассиса был задержан якобы по причине болезни кока. Сославшись на тонкости морского законодательства, консул Греции в Роттердаме не дал согласие на разгрузку корабля. Узнав об этом в Лондоне, Онассис сразу вылетел в Голландию. (Он первым из крупных бизнесменов стал активно летать по миру, притом как на огромные, межконтинентальные расстояния, так и на короткие, ценя каждую минуту, — до этого предпочтение отдавалось водному и наземному транспорту; Онассис и в этом был первооткрывателем.) Уже через несколько часов владелец гётеборгской верфи перерегистрировал тот же корабль под панамским флагом.