— Сколько лет?

— Два года.

— Подходит, — сказал Гердт. И только-то.

Они ездили по арабским странам полтора месяца, Татьяна Александровна рассказывала, что поначалу ухаживания Зиновия Ефимовича восприняла вполне негативно, так как у нее было ощущение, что это «попытка завязать гастрольный романчик». При этом она пишет: «К тому времени я была душевно свободна от собственного мужа, которому я за год до этого сказала: “Я тебе больше не жена”».

Еще из воспоминаний Татьяны Александровны: «Мы прожили вместе тридцать шесть лет. Сегодня это половина моей жизни, а когда пять лет назад Зямы не стало, было, естественно, даже больше. Но наша жизнь продолжается, так как его не стало только физически, потому что на каждую свою мысль, поступок, решение я слышу и чувствую его отношение — радостное или сердитое — и спорю, убеждаю, соглашаюсь. Это касается не только домашней жизни, но и той, что называется общественной, — событий в стране, поведения политиков, друзей. Мы были счастливой семьей — семьей единомышленников, то есть не только любили друг друга как мужчина и женщина, но и дружили. Я думаю, что ставшее классическим утверждение “все счастливые семьи счастливы одинаково” не всегда верно, но об этом расскажу, если достанет мужества, отдельно».

Окружение Гердта относилось к Татьяне Александровне буквально с обожанием. Вот что написал о ней Александр Ширвиндт: «У Тани Гердт фамилия не Гердт. У Тани Гердт фамилия — Правдина. Не псевдоним, а настоящая фамилия, от папы. Трудно поверить, что в конце XX века можно носить фамилию из фонвизинского “Недоросля”, где все персонажи: Стародум, Митрофанушка, Правдин… стали нарицательными. Нарицательная стоимость Таниной фамилии стопроцентна. Таня не умеет врать и прикидываться. Она честна и принципиальна до пугающей наивности. Она умна, хозяйственна, начальственна, нежна и властолюбива. Она необыкновенно сильная. С ее появлением в жизни Зямы возникла железная основа и каменная стена. За нее можно было спрятаться… Такой разбросанный и темпераментный, эмоционально увлекающийся человек, как Зяма, должен был всегда срочно “возвращаться на базу” и падать к Таниным ногам. Что он и делал всю жизнь. Таня — гениальная дама, она подарила нам последние 15 лет Зяминой жизни…»

А вот что пишет о союзе Гердта и Правдиной еще один друг их семьи, сценарист Галина Шергова: «Профессия настоящей жены — это множество ипостасей, порой вроде бы взаимоисключающих друг друга. Ведомый и поводырь, защитник и судья, подопечный и опекун… Таня — блистательный профессионал в этой старинной неподатливой должности. Принято считать, что комплекс чеховской “душечки” чисто женская привилегия. О, нет! Присутствие в нашей бабьей жизни того или иного мужчины делает женщину счастливой или несчастной, деятельной или безвольной. Но почти никогда, уверяю вас, почти никогда данный мужской персонаж не формирует ее нравственный образ, ее суть. Поведенческие трансформации — о, Боже, что с ней стало, ведь в девках была иной! — это всего лишь сознательное или, реже, бессознательное желание “вписаться в мужика”. А так — какая была, такая и есть.

Мужчины же — “отнюнь”, как говорила моя маленькая внучка. “Душечки”-то как раз они. Именно в браках гуляки становятся домоседами, расточители — скрягами. Или наоборот. Если, конечно, жена для них значима.

На протяжении полувека моей дружбы с Зямой я наблюдала и разные, вовсе не иконописные лики его поступков. Что вовсе не делает его лицемером, прикидывающимся носителем незапятнанных белых одежд. Помилуйте! Разве на совести каждого из нас нет мутных пятен или затертостей? Да и вообще, стерильщик — скучен.

Но присутствие Тани в Зяминой жизни не раз оберегло его от неверных душевных движений. Он жил, кося глазом на свод Таниных нравственных принципов, сверяясь с ним.

А Танин моральный кодекс — не чета провозглашенному некогда “Моральному кодексу коммуниста”. Ибо последний был декларацией, литавровым грохотом бесплотных заклинаний. А Танины устои — безгласны, естественны, как кровообращение в живом организме. Хотя ей и принадлежат некоторые мудрые постулаты. Как, скажем: “Дружба сильнее любви. Любовь может быть безответной, а дружба нет”. Какой она друг, умеющий без восклицаний и многозначительных жестов приходить на выручку и утолять горести, сама я убеждалась не раз. У ее, старомодного по современным меркам, Кодекса чести и корни — старомодные».

Тут хочется сказать несколько слов о «корнях» — а точнее, о Татьяне Сергеевне, маме Татьяны Александровны. Она дочь знаменитого владельца коньячных заводов Сергея Николаевича Шустова. Уже в начале XIX века глава семейства значился купцом третьей гильдии. Но вскоре Шустовы отошли от торговли солью и прочей бакалеей и переключились на более выгодное дело — в 1863 году Николай Леонтьевич Шустов открыл компанию «Н. Шустов и сыновья», производившую алкогольные напитки. Еще в 1880 году московский завод Шустовых, расположившийся в районе Пресни, имел несколько магазинов, а в канун XX века один из братьев Шустовых приобрел коньячный завод в районе Эриванской крепости, ставший позднее знаменитым Ереванским коньячным заводом. Тогда же другой брат, Василий, уехал во Францию, откуда и привез технологию производства французских коньяков.

Итак, мама Татьяны Александровны Татьяна Сергеевна — прямой потомок династии Шустовых, людей честных, деловых, предприимчивых. И неудивительно, что, впервые увидев Зиновия Ефимовича, она сразу объявила приговор: «Подходит».

Не ошиблась Галина Шергова, написавшая, что союз Татьяны Александровны и Зиновия Ефимовича сложился стремительно. По ее рассказу, на гастролях в Египте Гердт «пустился во все тяжкие», используя все свое обаяние и «донжуанские» способности: «День такой деятельности сшибал разрабатываемую даму с ног».

Уже на обратном пути в Москву, в самолете, Татьяна Александровна и Зиновий Ефимович условились о новом свидании.

До встречи с Правдиной Гердт уже восемь лет был женат третьим браком. Но сразу после приезда в Москву сказал жене: «Я полюбил другую женщину и ухожу». Краткость этого заявления не делала его проще. Конечно, Зяма мучился сознанием, что приносит боль жене. Но она сама облегчила задачу единственным вопросом:

— А как же квартира?

— Квартира — твоя.

В канун этого свидания Таня сделала своему мужу такое же признание. Формулировка, правда, была иной, соответственно иной семейной ситуации. Через три дня Зяма заехал за Таней — они решили отправиться в Ленинград на машине. Ожидая его, она все рассказала родителям.

Татьяна Сергеевна обратила на дочь сочувственный взгляд: «В таких случаях неплохо бы познакомиться с будущим зятем».

Гердт поднялся в квартиру, представился и заверил:

— Я обещаю всю жизнь жалеть вашу дочь.

И через паузу:

— Я очень устал от этого монолога. Давайте пить чай.

Что они и сделали.

Когда уходили, Таня шепотом спросила мать: «Подходит?» И та, как после долгого знакомства, взмахнула рукой: «Абсолютно!»

Как-то Зиновий Ефимович пошутил: «Я играл роль Апломбова на арабском языке, и это было так невыносимо, что я женился на переводчице».

Он обожал свою тещу. «Однажды Гердт, подняв бокал за жену и тещу, с серьезным видом сказал, что, собственно говоря, он и женился на Татьяне из-за ее родителей, настолько они ему нравятся», — вспоминает Рина Зеленая. Ей же Образцов говорил, что у Гердта один недостаток: он очень любит жениться: «Я писала о женщинах, узнавая которых, диву даешься. Такая и есть Татьяна Александровна Правдина. И совсем она не красавица, а еще лучше».

Вспоминает Галина Шергова: «Зяма гордился тещей. Восхищался тещей. Дружил с тещей. Обожал тещу.

Таня-младшая все достоинства матери не примеряла на себя. Она просто существовала и существует с ними, в них. Оттого ее фамилия — Правдина — всегда казалась мне заимствованной из какой-то пьесы времен классицизма, где фамилии персонажей определяют их характер и нормы поведения…

Когда Гердт женился на Тане и познакомил нас, я спросила его (Таня куда-то отошла):