— Работает? — спросила, закурив, Ребекка.

— Сигнал от приемника поступает, но я не уверен, что в доме кто-то есть. Придется подождать.

— Я проголодалась.

— Закажи что-нибудь в номер.

— Я хочу куда-нибудь сходить.

— Нам лучше оставаться здесь.

— Мы уже просидели десять дней сначала на яхте, потом на катере. Я хочу куда-нибудь сходить.

— Ладно, одевайся. Сходим вместе.

— Закрой глаза, — сказала Ребекка, но Делярош поднялся и повернулся к ней. Потом, не говоря ни слова, поднял руку и потянул за край полотенца. Краска смылась, и ее волосы были не светлыми, а почти черными. Все вдруг сложилось — густые, влажно поблескивающие пряди, серые глаза, бледная, словно просвечивающая кожа, овал лица, — и Делярош с удивлением понял, насколько она красива. В следующее мгновение удивление сменилось злостью — уж лучше бы она осталась в ванной еще на час, но вышла в прежнем обличье.

Словно прочтя его мысли, Ребекка едва заметно улыбнулась.

— У тебя шрамы. — Она провела пальцем вдоль скулы. — Что произошло?

— Если оставаться в этом бизнесе слишком долго, лицо может превратиться в помеху.

Палец скользнул выше, задержался на коллагеновом имплантанте под кожей щеки.

— Каким ты был раньше? — спросила она.

Делярош пожал плечами. Может ли человек описать собственное лицо? Если сказать, что раньше, до того как он попал в руки Мориса Леру, у него было красивое лицо, она, чего доброго, сочтет его лжецом. Он сел за стол, достал из ящика лист почтовой бумаги и карандаш.

— Выйди на пару минут.

Ребекка ушла в ванну, закрыла за собой дверь и включила фен. Делярош работал быстро, уверенно, карандаш как будто летал над бумагой. Закончив, он бесстрастно, словно посторонний, оценил результат — образ на листке, казалось, принадлежал некоему вымышленному персонажу.

Делярош встал, подошел к ванной и просунул листок под дверь. Завывания фена смолкли. Ребекка вышла, держа в руке его портрет, и подняла глаза. Снова посмотрела на рисунок, сравнивая то, что есть, с тем, что было. Листок выскользнул из пальцев и мягко опустился на пол. А потом она поцеловала Деляроша в губы.

— Кто она, Жан-Поль?

— О ком ты спрашиваешь?

— Кто та женщина, о которой ты думал, когда мы были вместе?

— Я думал о тебе.

— Но не все время. Я не сержусь. Дело совсем не в этом, а в том…

Ребекка замолчала, не договорив. Интересно, что она хотела сказать, думал Делярош. Ее голова покоилась у него на груди, темные волосы разметались. Свет, струившийся в комнату между раздвинутыми шторами, падал на ее живот, бедра, длинные ноги. Лицо еще горело, сохраняя любовный жар, но тело было белым, как кость. Ее кожа наверняка не знала, что такое солнце. Вряд ли его напарница когда-либо раньше, до того, как жизнь загнала ее в подполье, покидала Британские острова.

— Она была красивая? Только не лги мне больше.

— Да.

— Как ее звали?

— Астрид.

— Астрид… а дальше?

— Астрид Фогель.

— Мне кажется, я уже встречала где-то это имя. Астрид Фогель… Да, вспомнила. Она была как-то связана с «Фракцией Красной Армии». Ей пришлось уехать из Германии и скрываться после убийства какого-то немецкого чиновника. Да, полицейского.

— Верно, это моя Астрид. — Делярош погладил Ребекку по груди. — Но только того полицейского застрелила не Астрид. Его застрелил я. А расплачиваться пришлось ей.

— Так ты немец?

Он покачал головой.

— Тогда кто? Как твое настоящее имя?

Делярош не ответил. Его ладонь опустилась ниже, с груди на живот. Ребекка инстинктивно напряглась. Продвигаясь все ниже, он поглаживал ее бледную кожу. Наконец она не выдержала и, взяв его руку, положила ее себе между ног. Глаза закрылись… Порыв ветра поднял шторы, дохнул холодом, и Ребекка поежилась. Она попыталась натянуть на себя покрывало, но Делярош сбросил его на пол.

— На той барже в Амстердаме были женские вещи. Астрид жила там, да?

— Жила.

— А ты? Ты жил с ней?

— Недолго.

— И вы занимались любовью на кровати под люком?

— Послушай, давай не…

— Все в порядке, — быстро перебила его Ребекка. — Меня это не задевает.

— Да.

— И что с ней случилось?

— Ее убили.

— Когда?

— В прошлом году.

Ребекка убрала его руку, села и посмотрела на него.

— Как это произошло?

— Мы работали вместе. Здесь, в Америке. В общем, все закончилось плохо.

— Кто ее убил?

Делярош ответил не сразу — разговор зашел слишком далеко. Он знал, что должен остановиться, но что-то толкало его дальше. По какой-то неясной причине ему хотелось открыться ей, рассказать больше, чем следовало. Наверно Владимир был прав. Тот, кому являются призраки, уже не может вести себя профессионально.

— Майкл Осборн. Точнее, его жена, Элизабет.

— Почему?

— Нас послали сюда с заданием ликвидировать Майкла Осборна. — Он немного помолчал и продолжил, уже глядя Ребекке в глаза. — В этом бизнесе не всегда все идет по плану.

— Почему тебе поручили убить Майкла Осборна? Кто?

— Он слишком близко подобрался к Обществу. Узнал кое-что такое, что ему знать не полагалось. Об одной операции.

— Какой операции?

— Может быть, ты помнишь, в прошлом году был сбит пассажирский самолет компании «Трансатлантик». Рейс 002.

— Конечно, помню. Но его же сбили арабы, «Меч Газы».

— Все не так просто. В гибели самолета был заинтересован один крупный поставщик вооружений для американской армии, Митчелл Эллиот. Общество обставило дело так, что все решили, будто теракт — дело рук палестинцев. Таким способом Эллиот рассчитывал склонить американское правительство к закупке противоракетной системы у его компании. Майкл Осборн что-то раскопал, у него возникли подозрения, и тогда Директор нанял меня, чтобы ликвидировать всех, кто был причастен к операции, а также Осборна.

— Кто же на самом деле сбил самолет?

— Палестинец по имени Хасан Махмуд.

— Откуда ты знаешь?

— Я был с ним в ту ночь и убил его, когда все закончилось.

Делярош не ожидал от нее такой реакции — Ребекка отпрянула, глаза ее наполнились страхом, губы задрожали. Она снова потянула на себя покрывало, словно хотела не просто укрыться от его взгляда, но и спрятаться от него самого. Он не отвернулся, не опустил глаза, и на его лице не отразилось никаких чувств.

— Боже мой, — прошептала Ребекка. — Ты же настоящее чудовище.

— Почему ты так говоришь?

— На том самолете было более двухсот человек. Чем они провинились? За что погибли?

— Ты спрашиваешь, чем они провинились? А как же насчет тех невинных, которых ваши бомбисты убили в Дублине и Лондоне?

— Мы делали это не ради денег, — бросила она.

— Конечно, у вас же есть дело, — презрительно усмехнулся Делярош.

— Вот именно.

— И ты веришь, что ваше дело правое? Что ради него можно убивать?

— Я знаю, что наше дело справедливое. А ты готов убить любого — лишь бы заплатили побольше.

— Господи, как же можно быть такой глупой.

Она попыталась ударить его, но он перехватил руку, стиснул запястье и легко пресек ее попытки освободиться.

— Как по-твоему, почему Общество предложило тебе помощь? — спросил Делярош. — Думаешь, они верят в священное право протестантов управлять Северной Ирландией? Конечно, нет. У них в этом деле свои интересы. Они рассчитывают заработать много-много денег. Похоже, Ребекка, история прошла мимо тебя. Время, когда в Северной Ирландии заправляли протестанты, кончилось. Ни бомбы, ни убийства уже не помогут — часы назад не ходят.

— Если ты так считаешь, то почему занимаешься тем, чем занимаешься? Если твои убеждения…

— У меня нет убеждений, — остановил ее Делярош. — Я не верю ни во что. Когда-то мне приходилось убивать за так называемое правое дело, но от этого правого дела остался пшик. Такой же пшик останется и от твоего. Оно обречено. — Он разжал пальцы, и Ребекка тут же спрятала ее за спину, как будто прикоснулась к чему-то нечистому.