– Перейдем сразу к главному, – деловито сказал он. – Меня интересует лицо, давно и хорошо вам известное: Виталий Сергеевич Богатырев.

«Так. Виталий был прав. Они знают, что мы с ним близко общались. Что еще они знают? – нервно соображал я. – Как же мне вести себя с этим типом? Выудить какую-нибудь начальную информацию!»

– Да? А что он такого натворил, что вы им интересуетесь? – спросил я, изображая на лице крайнее удивление.

– Да вы не волнуйтесь, ничего страшного. Просто служебный интерес. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Мне известно, что сейчас он проживает в данной гостинице. Вернее, поселен, но сейчас отсутствует. Известно и то, что вы с ним друг друга знаете уже давно. И думаю, уже встретились и успели пообщаться? – последний вопрос Шацкий выговорил полувопросительно-полуутвердительно.

Я подумал, что раз они вышли на меня так быстро, то и про наш разговор вполне могут знать. Может, за его номером было установлено скрытое наблюдение, и теперь они знают, что я у него был. С другой стороны, если бы они сумели прослушать наш разговор, зачем ему было что-то еще у меня спрашивать? Как бы то ни было, запираться и отрицать, что был у него, глупо, к тому же я сам знаю о делах Виталия не намного больше следователя. А то немногое, что знаю, останется при мне. Все это моментально пронеслось у меня в голове.

– Да, я вчера приехал и узнал, что он в этой же гостинице, чисто случайно. Ну и, естественно, пошел к нему, мы лет семь не виделись, – сказал я совершенно спокойно, так как это было чистой правдой.

– Хорошо, а где он сейчас, может быть, вы знаете? Может, он вам говорил, что собирается куда-нибудь?

– Понятия не имею, – сказал я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал безразлично. – У него в округе должно быть много знакомых, он ведь давно тут работает. Он мог куда угодно пойти. Мне он насчет этого ничего не говорил.

– Ну, а насчет своей тетради говорил он вам что-нибудь? Или, может, просто упоминал? – продолжал следователь. С этими словами он слегка наклонился вперед и пытливо уперся мне в глаза своим взглядом.

– Какой тетради? – Я не без труда выдержал его взгляд, который, казалось, стремился залезть мне под черепную коробку.

Несколько секунд он не сводил с меня испытующего взора.

– Неужели не знаете? Он еще в институте начал ее писать, наверняка ведь слышали что-нибудь?

– Может, что-то и было такое, но я уж не помню, сколько воды-то утекло, – усмехнулся я. – А вчера… что-то я не припомню, чтобы он про какую-то тетрадь заикался. Нам что, больше говорить было не о чем?

– Ну что ж, похоже, и вправду вы ничего не знаете. Жаль, – разочарованно вздохнул Шацкий. – Но, возможно, он рассказывал о каких-нибудь контактах с местным населением, о своей, э-э… исследовательской работе? Имена какие-нибудь называл? Ну, например, Айын Каюрова?

Я изобразил на лице усиленную работу памяти.

– Первый раз такое имя слышу. – Это тоже было правдой. – А про работу… Да нет, ничего такого особенного про работу или про местных не рассказывал. Я ж говорю, просто посидели, потрепались за жизнь по-дружески, ну, бутылку распили… Вы простите мое любопытство, Павел Борисович, но что в этой тетради такого, что он привлек внимание вашей службы? Секреты, что ли, государственной важности? У специалиста по ненецкой культуре? Или крамола какая на власть? Так ведь уже вроде не те времена.

– Любопытство ваше вполне естественно, – улыбнулся следователь. – Не буду скрывать: там, конечно, ничего такого, как вы сказали, нет. Но есть нечто другое. Видите ли, одно время эта… э-э… рукопись ходила по рукам. И почти у всех, кто ее прочел, были, как бы лучше выразиться… проблемы с психикой.

Увидев мою недоверчивую улыбку, Шацкий поспешно добавил:

– Да, это было бы смешно, если б не было так грустно. Один такой случай даже закончился трагически. Да вы должны помнить – случай-то был громкий! В вашем университете, и во время вашей учебы, между прочим. А другой случай был уже в том учреждении, где ваш друг работал. Не хочу быть голословным, вот, сами посмотрите.

Он раскрыл свою папку, вынул какую-то бумагу и протянул мне. Я понял, что сейчас придется узнать очередную порцию чего-то такого, чего лучше было бы не знать. Мой взгляд беспорядочно запрыгал по строчкам, выхватывая обрывки фраз:

«…Для служебного пользования… Выписка из истории болезни гр-ки Н., 27 лет, сотрудницы НИИ антропологии и этнографии… Диагноз: хроническая шизофрения… Характерная симптоматика: слуховые галлюцинации, выраженный аутизм… псевдорелигиозный бред, рассказы об „астральных путешествиях“… Течение заболевания неравномерное, имеют место периодические приступы обострения… в нормальном состоянии больная неоднократно утверждала, что „видения“ и „откровения“ начали приходить к ней под влиянием прочтенной рукописи сотрудника этого же института Богатырева В. С., с которым находилась в служебных отношениях… Не исключено, что возникновение и развитие болезни, при врожденной предрасположенности, могло быть спровоцировано усвоением информации определенного содержания, в т. ч. чтением вышеуказанной рукописи… Зам. главврача психоневрологического диспансера… Заверяю…».

Я отдал бумагу Шацкому обратно. Внутри меня словно образовался вакуум. Об этом мне Виталий никогда не рассказывал. Воцарилась напряженная пауза, во время которой следователь смотрел на меня с выражением: «И как это вам»?

– Но это же еще ни о чем не говорит, – наконец, выдавил я неприятно охрипшим голосом. – Мало ли кто чего написал или прочитал. «После» – не значит «вследствие», сами же знаете.

– Это верно, не значит. Но я вам еще кое-что расскажу. В Петрозаводске, где раньше жил ваш друг, пару лет назад была разоблачена и обезврежена секта, не помню точно, как она называлась… «Братство ищущих», что ли? Ну, неважно. Секта, судя по ее деятельности и структуре, имела все признаки тоталитарной. Вам же не надо объяснять, что деятельность таких сект у нас в стране запрещена законом? Ее организатор и идейный вдохновитель, который, кстати, сейчас воодушевляет ближних в местах не столь отдаленных, – не без ехидства добавил он, – был на весьма короткой ноге с нашим общим знакомым. А их «программным документом», теоретическим руководством к действию, так сказать, было – что, как вы думаете? – пра-авильно, все та же загадочная рукопись! Факт, установленный следствием. Теперь, надеюсь, вам понятен наш интерес и к этой рукописи, и к ее автору?

Все это окончательно меня обескуражило. Я еще несколько секунд сидел, собираясь с мыслями. Шацкий, казалось, был доволен впечатлением, которое произвели на меня эти новости.

– Послушайте, но ведь сам Виталий к этой секте, наверняка, не имел ни малейшего отношения! – горячо заговорил я. – Я его хорошо знаю и не встречал человека, который был бы дальше, чем он, от всяких там сект и тому подобного!

– Скажем, непосредственная причастность Богатырева к созданию этого «Братства» и к участию в его деятельности не была доказана, – сказал Шацкий, и в его голосе мне даже послышалось сожаление, – однако разве того, что я сказал, мало?

– Да это какое-то недоразумение! И та дама из института… Наверное, не стоило давать ей тетрадь, но откуда ж он знал! Он-то не виноват, что его записи попадают все время не в те руки!

– Э-э, Алексей Романович, дорогой, вы верите в такие совпадения? – протянул Шацкий. – Мне вот что-то мало верится. Один раз – ничего, но три раза – это уже, согласитесь, закономерность. Я бы и сам рад думать, что там у него безобидные детские стишки, но данные случаи свидетельствуют об обратном. И потом, почему вы так уверены, что так хорошо знаете своего приятеля и так уж хорошо осведомлены обо всех его делах?

– Да просто знаю, и все! – выпалил я. – Не может Виталий быть повинен во всем этом. Ни морально, ни юридически. Не такой он человек, понимаете? Что бы он там ни написал, по-моему, вы под него зря копаете.

– Ну, это уж нам позвольте решать, зря или не зря, – сказал Шацкий, поднимаясь. – Ладно, благодарю за содержательную беседу. О нашем разговоре, пожалуйста, никому, хоть это и не для протокола. И еще: я бы вас попросил ближайшую неделю из города никуда не отлучаться.