P.S. Он берет свою шлюху в поместье: навести меня — мы проведем вместе все воскресенье. Передавай привет кузену Джеку.
Не успел Стивен толком осознать смысл прочитанного, как услышал около двери какой-то звук, негромкое металлическое позвякивание в замке. Конечно, это не Диана. Он схватил пресс-папье, тихо закрыл бюро и встал позади открывающейся двери.
Это был Понте-Кане, с теми же самыми намерениями, что и у Стивена. Француз, очевидно, был знаком с кабинетом и экипирован лучше, чем доктор. Понте-Кане выбрал одну из множества отмычек на связке, открыл сейф, вынул из него книгу и перенес на стол. Опытная рука сразу нащупала скрытую кнопку, француз откинул крышку бюро и сел, чтобы скопировать записи в книге. Подвинув алмазное ожерелье, чтобы освободить место для бумаги, которую вынул из кармана, он заметил письмо.
— О, о, la garce,[53] — прошептал он, когда он прочитал. — О, la garce.
Стивен держал пистолет наготове, но хотя это была внутренняя комната, окруженная остальными, ему не хотелось поднимать шум. Понте-Кане напрягся и насторожился, вскинув голову, как будто почувствовал угрозу. Стивен шагнул вперед и, поскольку, француз повернулся, обрушил массивный обсидиан ему на голову, разбив и то и другое. Понте-Кане упал на пол, потеряв сознание, но грудь продолжала вздыматься. Стивен склонился над ним с ампутационным ножом в руке, нащупал все еще бьющуюся сонную артерию, перерезал её и отскочил от брызнувшей струи крови. Потом подтащил тело к сидячей ванне, подложил полотенца и циновки, чтобы кровь не просочилась этажом ниже, и обыскал карманы мертвеца. Ничего важного не нашлось, но он взял пистолет Понте-Кане и часы, поскольку остался без своих — его часы, превосходный Брегет, в точности как этот, были отняты несколько лет назад, когда его захватили французы недалеко от побережья Испании.
Заменив окровавленный стул на чистый, Стивен сел к открытой книге. Заметки о беседах Джонсона с Дюбреем, копии писем своему шефу, повседневная деятельность, планы на будущее, все незашифрованное и совершенно откровенно: неудивительно, что Понте-Кане пришел сюда. С этой книгой все секреты союзника открылись бы для Понте-Кане без утайки.
На самой последней странице, после жалобы о нападении французов на доктора Мэтьюрина, Джонсон написал:
«У меня будет с ним еще один разговор в понедельник, когда я предполагаю надавить сильнее. Если, тем не менее, он продолжит упрямиться, я думаю в обмен на свободу действий с Ламбертом и Брауном осторожно предоставить его Дюбрею, предпочтительно в месте, где это не будет волновать общественное мнение. Я уже репатриировал фактически всех здоровых военнопленных, чтобы предотвратить любой неприятный инцидент».
Написал ли это Джонсон прежде, чем прочитал письмо Дианы, или после того? Если прежде, то дал ли Дюбрею свободу действий или француз, боясь, что Стивен уступит уговорам в понедельник, еще раз решил поставить Джонсона перед совершившимся фактом? Это были интересные размышления, но в настоящий момент чисто умозрительные. Стивен вернулся к изучению книги. Читать стало легче — полуденное солнце частично рассеяло туман. С приходом света город проснулся — шум движения на улице достиг привычного уровня, а неподалеку кто-то запускал фейерверк. Возможно праздник? Еще одна американская победа на море? Боль в голове нарастала и, несмотря на улучшившееся освещение, глаза Стивена не могли сфокусироваться надолго.
Погрузившись в чтение, свои догадки и боль, он не заметил, как начала открываться дверь, которую Понте-Кане оставил незапертой, и спохватился, когда та уже не распахнулась наполовину.
— Tu es lа, Jean-Paul?[54] — шепотом спросил Дюбрей.
На этот раз выбора нет: уже не до тишины. С пистолетом наготове Стивен поднялся и одновременно развернулся, уткнул ствол в грудь отшатнувшегося Дюбрея и выстрелил. Тот отступил назад в проем открытой двери и, медленно оседая, упал. Выражение изумления и злости так и не сошли с его лица пока голова не стукнулась о пол, уже безжизненная и безразличная ко всему.
Стивен стоял с дымящимся пистолетом в руке, прислушиваясь к оглушительному звуку выстрела, который, казалось, надолго наполнил и комнату, и его голову. Запах пороха и опаленной ткани. Медленно, медленно текли минуты. Похоже, никто не услышал выстрела. Ни топота бегущих ног, ни стука во внешнюю дверь, ничего вообще, только часы пробили четверть, и снаружи какая-то процессия прошла мимо отеля — отдаленные приветствия, взрывы смеха, раз-другой.
Напряжение снизилось до терпимого уровня. Стивен положил пистолет на пол и перетащил Дюбрея в уборную, в сидячую ванну.
— Прямо-таки кончина Тита Андроника, — сказал он с оттенком черствой жестокости, опуская тело в ванну.
Он обнаружил, что сильно потрясен, и удивился почему. Он даже не обыскал Дюбрея. Почему бы и нет? В явных и тайных битвах трупов он видел предостаточно, с сотню и всё же это убийство вызывало у него отвращение. Это было странно: он должен был или убить или быть убитым, а Дюбрей был тем, кто до смерти замучил Каррингтона и Варгаса. И все же это было, и он обнаружил, что читает чисто механически, едва осознавая что-либо важное… глупость собственного поведения и поведения врагов и все — с благими намерениями. Утро, наполненное чрезмерным насилием, физическое и, возможно, моральное истощение, были очевидными причинами такого состояния, и все же было странно, что он не мог справиться со своими мозгом и заставить его ответить на вопрос.
Что же делать дальше? Он задавал себе этот вопрос снова и снова. Единственным выходом было покинуть отель, в холле которого полно французов, что невозможно. Тем не менее, он точно должен забрать эти документы и Диану, но как только Джонсон вернется, «Асклепия» перестанет служить убежищем. Настоящий тупик.
Он слышал, как вернулась Диана. Она разговаривала с кем-то, и на мгновение он подумал, что с Джонсоном, вернувшимся раньше, чем предполагалось, возможно, будучи предупрежден предательницей Пег, но затем Стивен понял, что это голос Хирепата.
Он пошел к ней, дверь за дверью и они встретились в столовой. Ее лицо выражало обеспокоенность и удрученность.
— Мне очень, очень жаль, Стивен, любимый, но Эндрюса не было в коттедже, — сказала Диана, едва увидев его. — Он вернулся в Галифакс с картелем, которым отправили почти всех военнопленных.
— Не бери в голову, дорогая, — сказал мягко Стивен — он почувствовал безграничную жалость к ней, и не мог сказать почему. — Хирепат с тобой?
— В гостиной.
— В холле есть французы?
— Да, настоящая толпа, разговаривают и смеются, некоторые в военной форме, но ни Понте-Кане, ни Дюбрея.
Они прошли в гостиную. Хирепат поприветствовал Стивена и бросил на него обеспокоенный взгляд, но Стивен отделался неопределенным «здрасьте» и сказал, что должен написать записку.
— В моей комнате есть письменный стол, — сказала Диана, открывая дверь и показывая направление.
Какое-то время он бессмысленно пялился на бумагу, а потом написал:
«Джек, мне пришлось убить двух французов. Внизу еще французы и я не могу выбраться — они попытались убить меня сегодня утром. Я должен вытащить Диану отсюда любой ценой, а также некоторые бумаги и себя, если это вообще возможно. Уоган не подходит — только не говори этого Хирепату — не подходит и „Асклепия“. Чоут или отец Костелло, который должен поженить нас, могли бы найти Диане убежище. Я сам не свой. Джек, сделай, что сможешь. Верзила-швейцар может оказаться другом».
— Мистер Хирепат, — сказал он, возвращаясь, — могу ли я попросить Вас передать письмо капитану Обри, как только вы увидите его? Это крайне важно для меня, в ином случае я бы не осмелился побеспокоить вас.
— С радостью, — сказал Хирепат.
Они остались одни, Диана передвигалась по комнате, зажигая свечи и задергивая занавески. Время от времени она посматривала на него, а потом сказала:
