Он тихонько чертыхнулся, в сердцах отставил от себя кружку и, взглянув на солнце, решил, что можно и отдохнуть. Притащив к столбу полушубок и подложив под голову связку ватных шаровар, он снял с телефонного аппарата трубку и пристроил ее под ухо. Уже сквозь дремоту он вспомнил о черной змее и вскочил.

«А ну как опять подползет?» — тревожно подумал Андрей.

Он осмотрелся и, раскрошив несколько кусочков сахару, разбросал их вокруг своей постели. Суетливо тыкаясь мордочкой в одеревенелый бурьян, уж подбирал белые кусочки и, склонив голову набок, подолгу смаковал их.

— Ну вот и добре, — усмехнулся Почуйко, — ты кормись, а я отдыхать буду.

Он пристроил поудобней телефонную трубку и прилег. Припекало солнце, успокаивающе лепетала река. Андрей блаженно почмокал толстыми губами и смежил глаза. Но уснуть ему не пришлось. Поблизости раздалось похожее на куриное кудахтанье, потом клекот и, наконец, отчаянный птичий крик. Андрей вскочил и вспугнул пристроившегося у его ног ужа. Оказывается, пока Почуйко посапывал на припеке, из ближних кустов выбрались фазаны, склевали не только рассыпанные на столе сухарные крошки, но и разворошили продукты и, главное, проклевали мешок с гречневой крупой. Теперь они дрались возле добычи.

Серенькие, с коричневым отливом, невзрачные фазаньи курочки отчаянно старались пробиться к мешку, отталкивая более удачливых товарок. Разукрашенные оранжевыми, пестрыми, сизыми и синими перьями фазаньи петухи то старались навести порядок в своих стайках-семьях, то распускали крылья и, подергивая длинными и тонкими хвостами, приседали друг перед другом, как воротник взъерошивая перья вокруг хохлатых головок. Они клекотали и норовили ударить друг друга крепкими клювами. Но потом, точно передумав, расходились и, охорашиваясь, осматривали свои подросшие, жадные выводки.

— Кыш, проклятые! — закричал обозленный Андрей. — Кыш!

Фазаны взлетали не сразу. Они вначале примолкли и осмотрели Почуйко, а потом, как разноцветные снаряды, со свистом пронеслись над постом.

Андрей ругался, складывая разбросанные продукты, а успокоившись, вспомнил, что обед не приготовлен, что люди, наверное, придут голодные.

Часов у Почуйко не было, и он позвонил на соседний пост. Оказалось, что время уже за полдень. Андрей достал ведро и пошел было к реке, но сейчас же вернулся, зарядил автомат и, закинув его за спину, пробурчал:

— Смотри, еще и на тигра нарвешься.

Река была неширокой, быстрой. К плесу течение прибило корягу, на ней повисли осклизлые ветви, от которых тянулась цепочка пены. Андрей по мостику перебрался на другой, более крутой берег и по старой, полузаросшей тропке в густом кустарнике прошел к заводи, которая полукружьем врезалась в крутой берег. Лес здесь подступал к самой реке — высоченный тополь рос рядом с лиственницей, ели стояли неподалеку от осин. А одна высокая и стройная ель словно выпрыгнула из леса, ближе всех деревьев подошла к реке и остановилась перед тихой заводью.

Почуйко попробовал было умыться в этой заводи, но съехавший на затылок автомат мешал ему. Андрей хотел снять оружие, но пронизанный солнцем лес, густой прибрежный кустарник настораживали, и он решил: «Ладно, дома умоюсь. Все равно ж рушника нет и вытереться нечем».

Он прошел заводь и на самом ее краю, возле кустарника, натолкнулся на полуметровую рыбину. Серебристая, с отвисшим розовато-белым брюхом, она лежала на жухлой траве. Ее выпученные глаза уже померкли, зубастая пасть была беспомощно приоткрыта.

Приятно обрадованный, Андрей бросился к рыбине, схватил ее, но она сильным рывком вырвалась из рук и перевернулась на другой бок. Почуйко увидел на ней рваные розоватые раны.

«Эк ее угораздило», — сочувственно покачал головой Андрей и, приноровившись, запустил пальцы под жабры. Рыбина попыталась освободиться, но силы ее оставили, и она только слабо пошевелила хвостом.

«Хороша ушица будет!» — решил Андрей и огляделся, разыскивая прутик, чтобы продеть его под жабры: рыбина весила не менее полпуда, и жаберная кость больно резала пальцы.

Под кустами чернела куча хвороста и плавника, а рядом с ней лежала вторая рыбина. Из-под хвороста виднелись еще два рыбьих хвоста. Осторожно разглядывая новую добычу, Почуйко искренне удивился: «И что за скаженна краина… Дикие куры на склад нападают, змеи служат, а рыба сама посуху ходит. От краина так краина!»

Понимая, что тащить сразу две рыбы на прутике будет тяжело, он положил первую, самую большую, в ведро и, нагнувшись, потянулся за второй. Едва он ухватился за ее подсыхающий шершавый хвост, как кустарник над ним зашевелился и раздался не то огорченный, не то удивленный вздох. Ничего не подозревавший Андрей поднял голову и увидел над собой оскаленную и в то же время как бы обиженную, растерянную морду медведя, должно быть, того самого, что ночью бродил неподалеку от поста. Его острые уши стояли торчком, как у овчарки, лохмы бурой, летней шерсти висели на щеках и вздрагивали. Передние лапы, которыми медведь раздвинул кустарник, были мокрыми и лоснились.

Опешивший Андрей икнул и стал медленно выпрямляться. Медведь скосил глаза и, скорее, испуганно, чем обиженно, рыкнул. Услышав его зловонное дыхание, Почуйко сразу потерял способность соображать, швырнул рыбину в таежного барина и бросился наутек.

Большой, еще не вылинявший бурый медведь от испуга и неожиданности дернулся, споткнулся и задом с размаху упал на выпирающие из земли корни и срезанные у поверхности острые ветви кустарника. Дико взвыв от боли, он ловко перевернулся, встал на лапы и бросился вдогонку за удирающим Почуйко.

Андрей оглянулся, увидел мчавшегося за ним зверя и метнулся к одинокой, засмотревшейся в заводь ели. С разбегу он вспрыгнул на ствол и, неистово работая ногами и руками, как кошка, добрался до первых толстых ветвей. Он вцепился в них и хотел было подтянуться повыше, но что-то схватило его за левое плечо и не пускало вверх.

— Он, лышенько мени! — несвоим голосом взвыл Андрей.

Ему ответил приближающийся медведь Андрей торопливо пробрался чуть выше и наконец нащупал ногой твердый сук.

Обнимая сочащийся смолой ствол, он с опаской посмотрел вниз и увидел, что медведь, ловко перебирая слегка вывернутыми ногами с темной, но все-таки заметно розовеющей кожицей на них, тоже взбирается на ель. Почуйко из последних сил рванулся вверх. Сзади треснула ветка, тяжесть на левом плече уменьшилась, но подняться выше Почуйко так и не смог.

Зверь ткнулся вытянутой вперед остроносой мордой в сапог Андрея. Почуйко отдернул ногу. Медведь попытался освободить одну из передних лап, которыми он обхватывал ствол дерева, но сделать этого не смог — нарушалось равновесие. Тогда он потянулся мордой к правой ноге Андрея, но тот свободной левой ударил таежного барина по носу. Зверь зарычал во всю глотку и поднялся чуть выше. Теперь он мог свободно схватить опирающуюся на сук правую ногу, и Андрей понял это. Оглядываясь через плечо, Почуйко подкованным каблуком заколотил зверю по носу. Медведь ревел от ярости и то уклонялся от этих ударов, то пытался укусить: оторвать от ствола лапу он по-прежнему не мог.

В какую-то секунду Андрей угодил медведю прямо в разинутую пасть, и таежный барин успел сжать челюсти. Два клыка, пронизав задники и две пары портянок, впились в пятку. Почуйко охнул и дернул ногу. Счастье его было в том, что, пока он бил своего врага сверху вниз, сапог съехал с ноги, и медвежьи зубы впились в тело ниже кости.

Вырывая ногу из пасти, Андрей невольно раскачивал и державшегося на одних когтях зверя. Увлекшись борьбой, свирепея от запаха и вкуса крови, медведь злобно урчал, норовя высвободить хоть одну лапу и сильным ударом доконать своего врага. Усталый Почуйко на мгновение перестал раскачивать зверя, и тот, воспользовавшись передышкой, оторвал одну лапу от ствола. Равновесие было нарушено, держаться на трех лапах зверь не мог, и он всей тяжестью своей туши повис на почуйкинском сапоге. Андрей резко дернул ногой, сапог соскользнул, и медведь, зажимая в зубах добычу, полетел вниз.