— Здесь нет часов? — Хоуэллс закатил глаза. — Филдс будет рвать и метать, ежели мы опоздаем в Паркер! Сэр, есть ли у вас стенные либо какие иные часы?

Опять визг пилы, весьма утомлявший престарелого джентльмена и не оставлявший места для какой-либо роли в беседе. Из-под заржавленного полотна летели по сторонам искры, умножая клейкую жару вокруг.

— Не помочь ли мне вам? — сказал наконец Хоуэллс. Помощник редактора «Атлантика» ухватился за другую ручку пилы и надавил лезвием на неподатливый сук.

Лонгфелло разглядывал занимавшие всю стену безделушки — не менее причудливая, нежели сук от Вяза Вашингтона, коллекция располагалась над глиняным камином. Она включала две или три стеклянные побрякушки, чучело белой совы с неправдоподобно раскоряченными когтями, странный риф из кристаллических минералов и камней, пыльную медную урну, а также миниатюру, изображавшую обелиск на острове и оплетенную дорогими серебряными нитями. Глаза Лонгфелло замерли, наткнувшись на размещенную над сувенирами репродукцию: смущая взор ярко-желтой и красной краской, она прорывала темноту лачуги, подобно безразличному сиянию восходящего солнца.

— Хоуэллс! — выдохнул Лонгфелло.

— Я помогаю нашему дорогому другу пилить сук, мистер Лонгфелло! — отвечал Хоуэллс.

Лонгфелло попятился от стены.

— Хоуэллс! — повторил он.

Хоуэллс допилил, и отделенная часть с победным грохотом упала на пол; туда же, чтобы ее подобрать, повалился старец.

— Готово, Лонгфелло! Вы только поглядите, какой отличный кусок мы отхватили! — Хоуэллс улыбнулся и прищурился в темноту, следуя за взглядом Лонгфелло. Пожалуй, следовало бы поосторожнее и понадежнее укладывать пилу на загроможденный верстак, ибо Хоуэллс едва не уронил сей острый металлический инструмент, когда вытягивал шею к висевшей на стене знакомой картине — портрету Данте Алигьери работы Джотто. Тот самый Данте — с чистым лицом, высокими скулами и выдающейся вперед нижней губой; Данте, увенчанный ярко-зеленым лавровым венком; юный солдат; глаза полны надежд, проницательны, невинны.

В груди Холмса, прямо под прижатой к ней замшевой медицинской сумкой, быстро колотилось. Они ехали с Реем из мертвецкой, где доктор почти час осматривал раздутые и полуразложившиеся останки Лэнгдона Писли. Холмс успел поделиться результатами своего анализа: Писли умер в конвульсиях от множественных ядовитых укусов в голову, грудь и ноги. Гремучие змеи с бубновыми тузами на спинах были найдены неподалеку от его квартиры: их, несомненно, принесли и оставили дожидаться, пока Писли не окажется достаточно недвижим для атаки, — это произошло, когда медвежатник разделся донага и улегся в ванну.

Повозка встала на дорогу из города в Конкорд, и тут мимо нее к Норт-стрит пронеслась полицейская коляска.

— Что это? — Холмс подпрыгнул на месте.

— Рэнтул, — сказал Рей. — Как узнал о Писли, совсем обезумел.

— Неужто желает отомстить за этого вора? — спросил Холмс.

— Вряд ли. Рэнтул боится, что кем бы ни был человек, добравшийся до Писли, следующим станет он сам. И, возможно, он прав. Опять копает дело Арнольда, перебрал все запакованные ящики. Давайте поглядим, куда это он так спешит. Но-о!

Лейтенант Рей натянул поводья, и величавые серые кобылы помчались догонять своих сородичей. Две коляски пронеслись по Бикон-хилл и свернули на Энн-стрит. Прибыв на место, Рей и Холмс обнаружили, что повозка Рэнтула оставлена перед домом Пьетро Баки. Дверь в квартиру была открыта.

— …Я понятия не имею, о чем вы! — с отвращением произнес Баки.

— Так я вам напомню, — прорычал Рэнтул. — Ваша визитная карточка вложена в книгу, которую я нашел в доме Маркуса Арнольда! Вы знали этого человека?

— Впервые слышу, — отвечал Баки.

Рэнтул хлопнул потрепанной «Божественной Комедией» по письменному столу. Вместе с его ножками закачались две полупустых бутылки джина. Над столом висело большое распятие и карандашный портрет симпатичной женщины с лучистыми глазами.

— Я не позволю водить меня за нос, понятно? Я желаю знать, что это такое, Бач-чи?

— Бак-ки, — с убийственной серьезностью поправил сицилиец.

— Либо вы нам помогаете, либо с первым же пароходом отправитесь в свою вонючую дыру!

Рэнтул схватил Баки за воротник; в этот миг и объявились Рей с Холмсом.

— Что вам здесь нужно? — обернулся к ним Рэнтул, чуть отпуская широкое пальто Баки.

Холмс тут же узнал кожаный переплет книги — редкое венецианское издание Дантовой «Комедии», 1811 год.

— Мы заметили вашу коляску, — без колебаний ответил Рей.

— Стойте и смотрите — возможно, вы научитесь распутывать дела, Рей. Итак, мистер Бачи, я полагаюсь на ваше здравомыслие. Что-то подсказывает мне: сия книга соотносится с преступлением. Я нашел ее не так давно в доме человека по имени Маркус Арнольд, в деревянном ящике, установленном под кроватью таким образом, будто его намеренно прятали от глаз. Скажите мне, что это за книга, что значат отмеченные страницы, и я забуду о том, что ваше имя встречается в списке вещей убитого. — Холмс рванулся вперед, однако Рей, вытянув руку, оттащил его обратно. Рэнтул обнял Баки за плечи и обвел глазами тесную неприбранную комнату. — Нам также не придется тащить ваше имя туда, где им могут заинтересоваться — в долговое разбирательство, к примеру.

Баки побелел. Схватив книгу, итальянец развернул ее на отмеченных и слипшихся от влажной жары страницах. Чтобы их расклеить, он смочил пальцы в стакане растаявшего льда. Поля были испещрены рукописными отметками, черными либо красными: судя по виду, они оставлялись не один год и не одними руками. Холмс отчаянно затряс головой, но Баки на него не смотрел. Он перелистывал книгу, вглядывался в слова, читанные много раз в те минуты, когда он совсем терялся в этом мире.

— Что здесь отмечено? — Рэнтул указал на неровную запись красными чернилами. Он взял бутылку, налил джин в стакан с растаявшим льдом, пододвинул сицилийцу. — Говорите, приятель, и я отвяжусь от вас, не успеете вы освежить душу и тело этим напитком. Просто скажите, что за книга, а? Это ведь итальянский язык, да?

— Да, — сказал наконец Баки, захлопнул книгу и передал ее Рэнтулу. — Итальянский. Итальянская невнятица. Не знаю, где ваш друг ее нашел и откуда взялось мое имя, но я рад, что он не пожелал по ней учиться. Это попросту груда бессмысленных слов, детектив. — Рэнтул покраснел. Баки взял стакан и стал медленно пить, поднимаясь со стула. По пути в спальню учителю итальянского языка пришлось опереться о стену. — Ci vediamo,[117] джентльмены.

Холмсу лишь наполовину удалось сдержать улыбку. Рэнтул швырнул книгу на пол, бросился к Рею и схватил лейтенанта за руку.

— Ежели вы хоть что-то знаете, Рей, заклинаю вас именем отца… — Рэнтул угрожал.

— Скажите, детектив, вы нашли в квартире наградные деньги Писли? Ежели нет, вы вправе заключить, будто мы со Стоунвезером были там ранее. Может, эти банкноты наведут вас на след, детектив Рэнтул?

Тот ослабил хватку и без слов выскочил из квартиры.

— Поехали-ка лучше в Конкорд, — сказал Рей Холмсу, также направляясь к дверям.

Холмс нагнулся, укладывая книгу в медицинскую сумку и телеграфируя благодарную улыбку Пьетро Баки, которую итальянец из спальни, разумеется, не видел. Однако не успел Холмс выйти, Баки появился вновь, покачивая золоченым мешочком.

— Доктор Холмс? Полагаю, сие принадлежит вашим друзьям, — сказал он по-итальянски. — Я слыхал от итальянских коллег Дапонте, что Комитет по организации Дантова юбилея отсылал Филдсу и Лонгфелло мешочек с Дантовым прахом. Я сказал о том своему другу — он убирает ночами в кабинетах «Тикнор и Филдс», и… клянусь, я бы вернул. Я лишь хотел побыть с ним некоторое время.

— Я не могу отвечать за Лонгфелло. Но думаю, он позволил бы вам оставить это себе, Баки, — поколебавшись, ответил Холмс по-итальянски.