Учитывая его положение и бросавшуюся в глаза близость к командору, Мартен поместил его в отдельную каюту под охрану Славна, как и Рамиреса, которого сторожил Клопс. Остальных офицеров заперли в боцманском кубрике и Ян допрашивал их по очереди, желая разузнать о местопребывании Золотого флота.

Знали они немного, а Рамирес и Запата вообще отказались давать информацию.

К ним относились с особым внимание. Мартен сам принял их шпаги и пистолеты, запретил своим людям любой грабеж пленных и зашел в своем благородстве настолько далеко, что даже не приказал обыскать офицеров, благодаря чему у капитана остался рожок с порохом и мешочек с пулями.

Запата счел такую манеру поведения глупостью, хотя и сам себя в душе именовал глупцом. Зачем же он расстался с пистолетом, который тоже мог припрятать? Оружие всегда пригодится, ведь нет такой ситуации, которая не могла бы вдруг перемениться, если человек способен на лету схватиться за любую возможность.

Лоренцо Запата не раз попадал в переделки, но никогда не расставался с пистолетом, и — нужно признать — был ему обязан не одному избавлению. А вот теперь он был безоружен, и причем исключительно по собственной вине. Всего лишь горстка пороха и несколько пуль — что за ирония судьбы! Для тридцатилетнего мужчины, опытного солдата и командира, ошибка была непростительной. Он поспешил, словно напуганный молокосос, и лишился шанса, который оставило ему провидение…

Сквозь маленький круглый иллюминатор носовой надстройки он мог видеть, что делается снаружи. Наверно, мог бы увидеть и Золотой флот с его могучим эскортом, если бы тот вышел с Мадейры.

Да, если бы!

Но ведь так могло случиться! Ему пришло в голову, что Бласко должен всеми способами затягивать эту вынужденную задержку борт о борт с корсаром, который — не иначе при помощи нечистой силы — завладел каравеллой.

Корсар был глуп — это не подлежало сомнению. Значит можно водить его за нос, используя его легковерие. С какой бы стати ему оставлять их в живых? Что его к этому склонило? Или красотка в пурпурном платье, которую Лоренцо заметил на его корабле, имела с этим что-то общее?

Да, несомненно, — решил он.

Лоренцо заметил, что Рамирес при её виде побледнел, как мел, и опустил глаза. Значит, он её знал! Запата терялся в догадках, поочередно их отбрасывая. Ему не приходило на ум ни одно правдоподобное объяснение собственных наблюдений. И в конце концов он перестал ломать над этим голову.

Его внимание на миг отвлекла возня с такелажем, в котором увяз бушприт «Зефира». Там появились несколько человек с топорами — парни на подбор, нужно признать. Таких моряков в Испании не встретишь. У корсара была прекрасно подобранная команда.

« — Взять бы их в регулярные войска, годик помуштровать — что бы это были за солдаты!» — подумал он.

Разумеется, им пришлось бы отречься от ереси, но уж он — то выбил бы её из их твердых гугенотских лбов.

Еще он слышал торопливый стук молотков, доносившийся из трюмов каравеллы.

« — Заклепывают орудия, » — и при этой мысли волна ярости подкатила к горлу.

Лоренцо прошелся взад — вперед по каюте, чтобы остыть, и вновь взглянул на работавших матросов.

Его поражала их сила и ловкость, когда они затем взялись за перегрузку ящиков с серебром из трюмов «Санта Крус»в трюмы «Зефира». Сердце его сжалось при виде этой картины, но он не в силах был оторвать взгляда.

— Полмиллиона пистолей, — вздохнул он. — Недурной улов. Ничего удивительного, что их главаря не интересуют наши тощие кошельки и убогие украшения. До конца жизни он будет купаться в достатке, а его люди…

Он оглянулся через плечо, осененный внезапной идеей. Перси Барнс, который ни на миг не спускал с него глаз, вздрогнул и схватился за рукоять одного из пистолетов, заткнутых за пояс. Но пленник видимо вовсе не собирался прибегнуть к насилию. Он лишь отошел от окна и сел напротив него на край койки.

— Неплохой улов, — повторил он вслух.

Перси осклабился в ухмылке и бросил:

— Нам это не в диковинку.

Он на минуту задумался, которое из своих невероятных приключений рассказать этому благородному сеньору в связи с его репликой, явно приглашавшей к разговору. Любил Перси порассказать о своих подвигах, особенно когда имел дело с джентльменами, с этими hombres finos, которых он с виду презирал. Но, к сожалению, такие оказии перепадали ему чрезвычайно редко. И тем более горел он желанием воспользоваться такой исключительной возможностью.

Славн отдавал себе отчет в своем превосходстве над испанцем, которого считал грандом или хотя бы графом, и который теперь стал обычным пленником. Некоторая снисходительность в отношении его не запрещалась. Зато потом можно будет похвалиться, как вдвоем с неким идальго вели они душевную беседу. Он заранее наслаждался впечатлением, которое произведет среди приятелей, собутыльников и портовых девиц своим рассказом, конечно приукрашенным немного его фантазией.

— Вы походите на порядочного человека, — небрежно обронил Лоренцо явную неправду, поскольку выглядел Славн скорее убого и отталкивающе. — Наверное, вы главный боцман?

Симпатии Перси Барнса теперь явно склонились на сторону узника.

— Что-то в этом роде, — промямлил он. — Я часто остаюсь за него, и вообще если есть ответственное дело — всегда зовут меня.

— Это сразу видно, — поддакнул Лоренцо. — Но если бы вас надлежаще оценили…

— Ба! На другом корабле я был бы уже штурманом, — вздохнул Перси и на миг умолк, припоминая обиды, понесенные на «Зефире».

Но не о них он собирался говорить, по крайней мере не обо всех. Для начала собирался блеснуть перед «графом» своим геройством, а лишь потом пожаловаться не несправедливую оценку своих заслуг. Однако Запата вновь прервал ход его мыслей вопросом, который перевел разговор на другую тему.

— Интересно, какова же ваша доля в этой добыче, — заметил он, кивком указывая на окно, за которым сундуки с серебром поднимались на блоках вверх и описав дугу в воздухе опускались в трюм «Зефира».

— Две шестисотых доли, — не подумав откровенно ответил Перси и слишком поздно прикусил себе язык, сообразив, что будь он «кем-то вроде главного боцмана» — должен был бы получать по крайней мере втрое больше.

Но это его замешательство видимо ускользнуло от внимания идальго, поскольку тот лишь сочувственно и понимающе кивнул и в свою очередь спросил, сколько оставляет себе капитан Мартен.

— Половину, — ответил Перси. — Половину всей добычи.

— И такой дележ добычи не кажется вам оскорбительным? удивился Запата.

— Что делать! — вздохнул Перси. — Таков уговор.

Ему пришло в голову, что в глазах этого знатного сеньора он смахивает на нищего, что вовсе не входило в его намерения. Чтобы поправить дело, он сказал:

— По правде говоря, обычно каждый из нас имеет дополнительный доход с того, что добудет на свой страх и риск…то есть, я хотел сказать, своими силами.

Идальго понимающе усмехнулся. Взгляд его мимоходом скользнул по пистолетам бравого боцмана. Они не составляли пару: один был покороче, не блистал отделкой, другой сверкал серебряной гравировкой и перламутром.

— И эти пистолеты тоже стали вашей добычей? — поинтересовался он.

— Да, — Перси небрежно коснулся рукоятей. — Эти игрушки я добыл в двух разных частях света.

— Мне очень нравится тот, что покороче, хоть он и скромнее с виду, — заявил Лоренцо. — Когда — то у меня был такой. Если бы вы не опасались подвоха и поверили на слово, что я не стану пытаться вас застрелить, хотелось бы посмотреть на него. И разумеется, услышать историю, как вы его добыли, добавил он.

Славн заколебался: можно ли было верить слову идальго?

« — Да что там, — подумал он. — Будь он на свободе — конечно нет! Но здесь он в одиночку ничего с пистолетом не сделает, даже если вдруг пальнет мне в лоб. К тому же и выстрелить не сможет, если я ссыплю с полки порох.»

Вытащив из-за пояса пистолет, он взвесил его на ладони и незаметно потряс, покосившись потом на запал.