— Как насчет сигарет?

— Возьму, не беспокойся, возьму! — с жаром ответил водитель. — Только скажи свою цену — а я в придачу дам тебе адрес одного местечка.

— Что это за местечко?

— Очень классное. Превосходное заведение. — Водитель зажмурил один глаз. — Можешь мне поверить, на целую ступень выше обычного.

— Ладно, подумаю, — снисходительно сказал Порта. — Только больше никаких разговоров о беганьи к Билерту, а? Маленькие люди вроде тебя не должны соваться в такие вещи. Ты не представляешь, в какую историю можешь влипнуть. Взять, к примеру, меня. — Порта выпятил грудь. — Знаешь, в штрафной полк не попадают за здорово живешь. А вы в СС очень вольготно себя чувствуете. И размякаете. Я далеко не уверен, что поступаю правильно, предлагая тебе этот товар. Откуда мне знать, что ты не попадешься? А если такое случится, попомни мои слова, твой приятель Билерт не очень этому обрадуется. Он профессионал, этого у него не отнимешь. А ты, — Порта скривил гримасу, — ты лопух. Скорее всего, струсишь в последнюю минуту, и нам обоим придется несладко.

— Я никогда не трусил! — негодующе возразил водитель.

— Да, но это очень опасный товар. Я еще не продавал тебе такого.

Водитель облизнул губы.

— Слушай, я даю три тысячи вместо одной — и ящик порошкового молока в придачу. Что скажешь?

— Откуда это порошковое молоко?

— Из Дании, — с гордостью ответил водитель. — Стянул там из организации Тодта.

— Его не ищут?

— Нет, конечно. И дам адрес, который обещал. Справедливей и быть не может, так ведь?

Порта сделал вид, что размышляет. Почесал под мышкой, сдвинул каску с затылка на лоб. Задумчиво поцыкал одним из немногих оставшихся зубов.

Эсэсовец, теперь домогавшийся опиума больше всего на свете, пришел в отчаяние.

— Только что вспомнил, — сказал он. — У меня есть целая пачка фотографий, можешь взять, если хочешь.

— Фотографии? — пренебрежительно сказал Порта. — На кой они мне?

Водитель лукаво подмигнул.

— Их стоит иметь. Точно тебе говорю. — И сделал руками несколько непристойных движений. — Не обычное дерьмо! По настоящему художественные штуки. Все, о чем ты только мечтал. На все вкусы. Такие, что кастрированная обезьяна может приняться за рукоблудство.

— Кастрированных обезьян не знаю, — возразил Порта; но тем не менее эта идея как будто показалась ему привлекательной. — Где эти фотки?

— У меня при себе. — Водитель хитро улыбнулся. — Не та вещь, какую можно оставлять где попало.

— Дай-ка взглянуть.

Порта протянул грязную руку, но водитель ответил на смешливо:

— Черта с два! Думаешь, я вчера родился?

— Ладно. Сам знаешь, что можешь сделать со своими вонючими картинками!

Порта отвел руку, поправил винтовку на плече и собрался уходить.

Водитель тут же высунулся из машины и схватил его за руку.

— Не спеши — мы еще можем как-то договориться.

Оба недоверчиво смотрели друг на друга.

— Покажи картинки.

— Я буду показывать их тебе издали, — пошел на компромисс водитель.

— Знаешь, что? — презрительно сказал Порта. — Я мог бы продать эти сигареты где угодно, втрое дороже твоей цены. Предлагаю их тебе первому только потому, что у меня есть странное предчувствие — ты вскоре станешь одним из нас.

— Одним из вас? — Водитель бросил на него быстрый, встревоженный взгляд. — Это как понять?

— Одним из нашей части. Вот, взгляни на это так — ты прикладывал свои грязные ручонки к стольким темным делам, что когда-нибудь тебя выведут на чистую воду. Ловок ты недостаточно. Рано или поздно влипнешь, и, судя по тому, как ведешь себя, скорее рано, чем поздно. А когда это случится, приятель, думаю, мы будем наслаждаться твоим обществом — станешь маршировать вместе с нами, прятаться в траншеях вместе с нами. И тогда поймешь, что прибыл на конечную станцию. После небольшого срока в Торгау, само собой.

— Да? Думаешь? Так вот, здесь ты ошибаешься. Если наступит такой день, когда меня турнут из СС и определят в штрафной полк, то не в вашу грязную часть, а в кавалерию. Там есть свои штрафные полки.

— А, речь о Тридцать седьмом уланском, — сказал Порта. — Беда только в том, что ты совершенно отстал от жизни. Этого полка больше нет. Сорок девятая калмыцкая дивизия разнесла его в пух и прах. Уцелело всего человек десять, поэтому восстанавливать полк не стали, так что тебе не повезло[35].

Водитель так уставился на Порту, что глаза едва не вылезали из орбит.

— Это правда?

— Стал бы я врать?

Наступило долгое молчание. Порта стоял у машины, небрежно выковыривая грязь из под ногтей.

— Если я… э… попаду к вам, — заговорил наконец водитель, — как, по твоему, мне там придется?

Порта пожал плечами.

— Трудно сказать. Кто-то выживает, кто-то гибнет. Кого-то презирают, кого-то уважают.

— У вас в роте трубачи есть?

— Трубачом, значит, хочешь быть? — Порта посмотрел на него сверху вниз и усмехнулся. — Это перемена взглядов, не так ли? Минуту назад ты на нас даже смотреть не хотел. Теперь мы уже не столь самоуверенны, правда?

— Я никогда не был самоуверенным, — горячо запротестовал водитель. — Не такой дурак. В этом треклятом мире не стоит быть слишком уж уверенным в себе. Каждому понятно, что под начальством штандартенфюрера до старости не дожить. Шансов в вашей части будет, пожалуй, столько же. Если меня отправят к вам — сможешь ты как-то мне помочь?

— Помочь? — переспросил Порта, сразу же насторожась.

— Стать трубачом. Погоди, покажу тебе. — Водитель полез в перчаточный ящик и достал трубу, блестящую, с золотой кавалерийской ленточкой.

— Смотри. — Он указал на приклеенные к инструменту розочки. — Видишь? Я получил их на конкурсах. Где я только ни играл на этой трубе. Играл на одной пирушке у Адольфа, куда собрались все шишки. Играл для старого короля Кароля, играл в тридцать восьмом году, когда приехал Чемберлен и его замучили разговорами. В английских газетах даже напечатали мою фотографию. Указали фамилию и все прочее. Люди обращали на меня больше внимания, чем на Адольфа и Чемберлена.

— Неудивительно, — сухо сказал Порта. — Кому была охота слушать околесицу этих двух шутов?

— Ну, если не веришь мне…

— Да верю, верю, черт возьми! — Порта сердито отодвинул трубу, когда водитель поднес ее к губам. — Не труби в эту штуку, весь городок сбежится посмотреть.

— Я только хотел, чтобы ты знал…

— Не нужно. Подожди, пока это произойдет, тогда я посмотрю, что можно будет сделать.

— Поговоришь об этом со своими офицерами?

— Послушай, — сказал Порта, — у тебя неверные представления. Мне говорить ни с какими офицерами не нужно. Ротой, по сути дела, командую я. Раз говорю, что будешь трубачом, значит, будешь, вот и все.

Водитель с сомнением посмотрел на него. Порта с неожиданным дружелюбием обнял эсэсовца за плечи.

— Приходи как-нибудь к Поильцу Бернарду и прихвати с собой трубу. Покажешь нам, на что способен.

— А как с сигаретами?

— Что «как»? Нужны они тебе?

— Нужны — только все дело в цене. Если возьмешь мои фотографии, то, клянусь, не пожалеешь. Таких больше нигде не найдешь. Они сами по себе стоят двенадцати сигарет с опиумом. Вот, взгляни-ка.

Водитель достал из кармана бумажник и выбрал фотографию. Порта холодно посмотрел на нее, притворяясь равнодушным. Только блеск маленьких глаз выдавал желание завладеть ею, и водитель заметил его. Он плутовато сунул снимок назад и вынул другой, с изображением до того порнографически дерзкой сцены, что она удивила даже Порту. Будучи не в силах больше сдерживаться, Порта потянулся к нему. Эсэсовец усмехнулся и отдернул его.

— Ничего, а? И это еще одна из самых скромных — подожди, еще увидишь несколько других! — Он облизнул губы и подмигнул. — Целый месяц будешь кончать во сне!

Порта попытался вернуть утраченное достоинство. Отступил назад на шаг и хмыкнул.

— Я могу найти сколько угодно женщин, — сказал он. — Зачем мне картинки?