Год закончился. Но прежде чем я прощусь с Эурдалом в Валдресе, с годами, прожитыми в красивейших горных долинах Норвегии, мне хочется вспомнить друзей, которые у меня там появились, хотя и не всех назову по именам, их было так много. Доброжелательные и всегда готовые прийти на помощь товарищи значили очень много для новичка, приехавшего из другой части страны и говорившего на чужом диалекте. А учитель немецкого так заинтересовал меня своим предметом, что я потом с удовольствием доводил свои знания до совершенства. С годами это стало играть для меня все большую роль, и если на то пошло, даже такую, о которой я тогда не мог даже подумать.

И опять я вижу их, словно в мелькнувшем кадре, — девушек, ставших моими добрыми подружками. Кто из них еще жив сегодня? Надеюсь, все — Ингер, Эвелине, Амбьёрг, Кари… Вижу запечатлевшихся в памяти друзей, тех, кого уже нет в живых. Добродушного Сверре, который помогал мне по математике. Он погиб во время лыжной прогулки в горах… Оттар, атлет, наш лучший гимнаст, который лазил по канату, как обезьяна, и был первым на всех лыжных соревнованиях в Кёльхюсбаккене, — мой первый учитель по лыжам… Не забыть бы и Асбьёрна. По-моему, Асбьёрн был самый умный и сообразительный ученик в нашей школе за все время ее существования. После конца экзамена я спросил у него, что он получил, и он ответил довольно кисло: «Ничего особенного. Три креста». Что означало: «Отлично по всем предметам». Ничего особенного…

Конечно, школьный табель еще ни о чем не говорит. Но Асбьёрн, несмотря на юные годы, обладал зрелостью, психологическим чутьем и юмором, я и по сей день с удовольствием вспоминаю его шутки. Он стал лектором в гимназии в Осло, а ему бы следовало быть профессором ботаники в университете… Всех их уже нет в живых, но они не забыты. А вот Алф жив и прекрасно себя чувствует. Веселый, темпераментный, он стал адвокатом в Осло. Он защищал интересы Виктории, пока она была жива, а теперь представляет интересы ее наследников.

Годы, прожитые в Эурдале, были годами взросления и успеха, хорошие, счастливые годы, потому что уже в юном возрасте мне было дано познать многое — людей, среду, предначертания судьбы.

Не так давно мне прислали очень красивую книгу Юла Хаганеса^{75} о моем отце и Валдресе, с множеством иллюстраций. Она тоже всколыхнула память. Старое школьное здание, знакомые люди, ландшафт. Раскинувшиеся склоны Вестрингсбюгди, дорога, петляющая в лесу и спускающаяся к реке Бегне, по которой Оттар пускал зимой мои санки с такой скоростью, что девушка, сидевшая впереди меня, визжала от страха. Веселые, незабываемые юные годы, но кроме них в памяти остались картины, хранившие традиции старого Эурдала конца двадцатых годов прошлого века — небольшого компактного селения, живущего своей замкнутой жизнью; на севере он граничит с Фагернесом, на юге — с Тонсосеном и лесами.

Тот, прежний, Эурдал напомнил мне сегодня гамсуновский Сегельфосс^{76}, городок, с которым связаны судьбы многих его героев. Там было все. И старая церковь с поскрипывавшей колокольней и привидением, являвшимся в темные вечера. И благородная белая усадьба судьи, и «книжная лавка» Веймута, который кроме книг торговал также мукой, крупой и леденцами. И большая лавка Дисерюда, торговавшая всем чем угодно, этакий супермаркет за одним прилавком. Кондитерская Капрюда. Отель Фрюденлюнда. Пансионат Магнхильд Бё, почта, банк, аптека, доктор Исаксен и адвокат Эриксен. «Городок Сегельфосс» не хуже любого другого.

Это скопление чинной, неспешной деловитости, разбросанные вокруг большие и маленькие крестьянские усадьбы, в мое время еще было центром Валдреса — потом центр переместился в Фагернес. Возможно, только по капризу судьбы отец не взял оттуда декорации для своего романа. Я нашел его письмо к Эрику Фрюденлюнду, из которого ясно, что мысль переселиться в Валдрес одно время была ему не так уж чужда.

Нас, полувзрослых учеников средней школы, местные жители считали своего рода аристократами. Крестьяне и служащие присылали сюда своих сыновей и дочерей для получения дальнейшего образования и освоения книжной премудрости. Мы, безусловно, были более развиты, чем остальная местная молодежь. В клубе во время танцев на нас все обращали внимание, мы танцевали slow fox[12] под мазурку и рейнскую польку, исполняемые на гармошке. По глупости мы считали себя слишком благородными для деревенских танцев, а иногда просто не умели их танцевать. Однако не думаю, чтобы местные жители относились к нам враждебно. Как-то раз наш учитель гимнастики Ларе Берг, отличавшийся разносторонними интересами, организовал футбольный матч между командой нашей средней школы — очень разнородной, набранной из трех разных классов, — и футбольным клубом из Эйстре Слидре. Ребята из клуба приехали на автобусе, у них была своя форма, и они критически поглядывали на наше футбольное поле, которое скорее напоминало пустырь, — гордиться нам было нечем. Собрались местные жители, и нам ничего не оставалось, как выйти на поле, чтобы если не выиграть, то хотя бы покрыть дорожные расходы наших гостей… Под предводительством ставшего потом героем Холменколлена Раннмуда Сёренсена мы выиграли 9:0, и весь Эурдал ликовал от души.

В Эурдале редко происходило что-нибудь из ряда вон выходящее, только мелочи. Тюрьма, находившаяся в Лейре, между Эурдалом и Фагернесом, в мое время пустовала. С пьяными и бузотерами в местном клубе обращались дружелюбно. Лишь один случайный выстрел нарушил как-то спокойствие этих мест. Это когда я взял взаймы у одного из почтальонов так называемый флобберт — револьвер самого маленького калибра. Он был очень старый, с небольшим дефектом и часто давал осечку. Я взялся левой рукой за дуло, ни на что не надеясь, а револьвер выстрелил! Пуля попала мне в кость. Шуму было много. Дело было зимой, доктор Исаксен повез меня в больницу в Нурдре Ланд, где мне сделали рентгеновский снимок, удалили пулю, перевязали руку и на неделю освободили от занятий гимнастикой.

Нет, я не могу сказать, что жизнь в Эурдале была совершенно лишена событий и развлечений, хотя и не совсем обычных. К нам приезжал великий фокусник Бернадотт фон Норденстам Младший и показывал свои неповторимые фокусы в нашем скромном местном клубе. Он выступал во фраке, манишке и цилиндре, но — в коричневых башмаках! Наиболее критически настроенные зрители сочли это нарушением стиля. Но фокусник он был замечательный и, очевидно, считал, что в сельской местности этикет можно и нарушить.

Однажды к нам приехали два человека с красными метками на пиджаках. Они должны были показать в клубе фильм, документальные съемки первой мировой войны 1914–18 годов.

Как говорят, зал был набит сгоравшей от нетерпения публикой. Перед фильмом один из них прочел доклад, который солидные крестьяне сочли социалистической пропагандой и не пожелали слушать. Не успел докладчик разойтись, как из зала послышался громкий крик: «Да покажите же нам поскорее свой фильм!»

Фильм был такой страшный, что не требовал никаких пацифистских комментариев, все и так было ясно. И когда он кончился, люди были готовы смотреть его еще раз.