Чешские патриоты стояли до последнего, но враг был многочислен и лучше вооружен. Огонь подпольщиков косил немцев на лестнице, косил в проломах, когда они рвались в крипту через взорванный пол церкви; потом у чехов кончились патроны, и они стали отбиваться камнями, ножами и голыми руками, а потом немцы хлынули в крипту, и немногим оставшимся чехам уже невозможно стало их сдерживать. Двое последних уцелевших бойцов, у которых осталось по одной пуле, пожали друг другу руки, расцеловались и застрелились, рухнув замертво подле мучеников и святых.

В конце концов фашистской контрразведке удалось отделить Кубиша и Габчика от остальных. Священники попытались было окропить их тела святой водой, но с немцами такое не проходит. Они отрезали у Яна и Йозефа головы, насадили на штыки и вынесли из крипты на поверхность, пронесли по улицам города обратно к Карлову мосту. Там штыки с головами всунули в руки двум скульптурным святым — святому Яну Непомуку и святой Лютгарде, — где они и оставались, пока птицы небесные, столь любимые святым Франциском, не выклевали глаза и не съели носы, пока плоть не истлела и не осталась лишь пара черепов. После этого фашисты прикладами разбили черепа на куски и выбросили осколки в реку — на корм рыбам.

Тела они тоже разрубили на куски тесаками и топорами. Глубокой ночью вырыли яму в неосвященной земле, на крестьянском поле, и сбросили туда останки Кубиша и Габчика. Засыпали известью, а сверху — грязью, потом плевали и мочились на могилу. Остальные тела сожгли в ближайшем концентрационном лагере в Терезиенштадте, что неподалеку от Праги, — образцовом лагере, единственном, куда фашисты пустили Красный Крест.

Из документов, найденных при Йозефе Габчике, немцы узнали, что он из деревни Лидице.

Тела Виктора Ласло больше никто никогда не видел.

Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, имперский протектор Богемии и Моравии, председатель конференции в Ванзее, автор «окончательного решения» еврейского вопроса, прожил еще восемь мучительных дней. Взрывом ему сломало спину. Он лишился большей части своего выразительного лица, в том числе — орлиного носа, которым так гордился. В его теле застряли конский волос из набивки сидений и шрапнель; в раны попала инфекция, они загноились. В конце концов его убило пулевое ранение в живот — выстрел Виктора Ласло, выпущенный в последнем предсмертном усилии. Лучшие врачи рейха не смогли остановить кровотечение или смягчить смертные муки наместника. 4 июня 1942 года Рейнхард Гейдрих умер. В тридцать восемь лет — ровесником Ричарда Блэйна.

В Берлине Адольф Гитлер объявил месячный национальный траур. В Праге пятьдесят тысяч сочувствующих чехов вышли на улицы, возмущенные терроризмом Союзников.

Генрих Гиммлер поклялся, что ни СС, ни гестапо не успокоятся, пока все виновники не получат по заслугам. Глядя сквозь толстые очки, шевеля жидкими усиками, он прочел речь, которую написал ему Геббельс.

— Немецкое возмездие, — провозгласил он, — будет и скорым и ужасным.

Эрнст Кальтенбруннер поднялся на одну ступеньку. В ту ночь, когда Гейдрих умер, Кальтенбруннер вынул из тайного сейфа гестаповское досье на бывшего шефа и сжег. Больше оно ему не пригодится.

В Пражском замке эсэсовцы тщательно обыскали кабинет Гейдриха, конфисковав все сколько-нибудь значимые Akten и досье, которые могли навредить кому-нибудь из членов государственной и партийной иерархии. Бесценную скрипку Гейдриха один эсэсовец растоптал сапогами, начищенными с утра до зеркального блеска. Обломки он выбросил в окно, в сторону башни Далибора.

Первыми поплатились евреи. Через несколько часов после покушения фашисты приказали немедленно отправить в Освенцим три тысячи евреев из Терезиенштадта. Ни один из Освенцима не вернулся.

В ответ на пражское покушение Геббельс приказал арестовать пятьсот из оставшихся берлинских евреев. В день, когда Гейдрих умер, 152 из них расстреляли. Никто не сообщил им, за что их убивают.

* * *

Ни Рик, ни Ильза ничего обо всех этих событиях не знали. Они отсиживались на ферме в Лидице, залечивали раны и ждали самолета, который обещали за ними прислать. Они не знали, когда он прилетит. Не знали, прилетит ли вообще. Им оставалось лишь надеяться, что англичане сдержат слово.

На третий день к Рику пришел Карел Габчик. Кусая губы, рассказал, что творится в Праге.

— Гейдрих жив… — сказал парень и тут, не выдержав, расплакался. — Сильно пострадал — говорят, у него сломан позвоночник. Но все равно… жив.

— Надеюсь, по крайней мере, он сильно мучается, — сказал Рик. — Он этого заслуживает как никто.

— Что, если он не умрет?

— А какая разница? Нам-то не легче, даже если умрет. Слышно что-нибудь от Подполья?

— Ничего.

Ничего: все это время ничего. Где же самолет? Уговаривались, что самолет пошлют, как только в Лондон сообщат о покушении. Майор Майлз наверняка уже получил известие. Возможно, дело в том, что погода стояла солнечная. Для нормальных полетов хороша, но не подходит для тайных операций: нужен облачный день, чтобы легкий самолет незамеченным проскользнул к ним и, что важнее, незамеченным же ускользнул.

Рик не видел Ильзу со дня возвращения на ферму. Ильзу поместили в дальней комнате на втором этаже, и когда Рик спрашивал о ней, ему говорили, что она в норме — в синяках и до сих пор не отошла от шока после событий на мосту, а в остальном цела и невредима. Видеть Рика не хочет.

В первые дни он уважал ее желание. Сегодня с него довольно. Рик постучал в ее дверь.

— Это я, — тихо сказал он. — Надо поговорить. Дай же мне объяснить.

По ту сторону тяжелой дубовой двери — тишина.

— Ильза?

Рик прижался ухом к замочной скважине. Расслышал еле слышное дыхание.

И пошел прочь, гадая, жив ли он сам или мертв.

* * *

На восьмой день пришла весть, что Гейдрих скончался от ран. Эту новость сообщил им Карел Габчик за ужином.

— Протектор мертв, — объявил Карел без предисловий. — Наши имена отзовутся в веках.

Рика ликование парня не обрадовало.

— Не будь так уверен, — посоветовал он. — История столько всего забывает. Всегда находит, о чем помнить, и всё не то.

Они ели в молчании. Хлеб, брынза, ломти жареной свинины — еда простая. А вот Риковы переживания — нет.

— На твоем месте я бы готовился к худшему, — сказал он Карелу. — И между прочим — известно ли что-нибудь про нас? Про самолет?

Рик имел в виду — про него с Ильзой. Про обещанную эвакуацию. Про то, как им выбраться.

— Нет, — ответил Карел.

Где этот чертов самолет? Или Рика просто в очередной раз кинули? Напоследок?

Ильза обедала в своей комнате одна. Рик так ее и не видел.

* * *

На девятый день Рик по-прежнему ждал самолета и пытался поговорить с Ильзой. И то и другое — безуспешно.

Десятый день прошел в точности как девятый. Рик уже терял надежду.

Вся жизнь у него — сплошная хитрая подстава. И всякий раз в дураках оказывается он. Рик с самого начала лишь наполовину поверил майору Майлзу, как лишь наполовину верил всему миру. Дьявол, да на месте англичан он и сам не стал бы посылать самолет — тем более раз все вышло, как вышло. Ласло, Рено, Кубиш и Йозеф Габчик — все погибли. Ильза Лунд и Рик Блэйн, возможно, где-то живы, но они иностранцы, пешки, расходный материал.

Поздно ночью Рик постучал в Ильзину дверь. Ему больше некуда было идти и не к кому обратиться.

К его удивлению, дверь отворилась.

— Чего ты хочешь? — горько спросила Ильза.

Ему не было видно ее — только один покрасневший глаз и прядь волос, упавшую на лицо и скрывавшую слезы.

— Объяснить, — сказал он.

— Говори, что хочешь, объясняй, как хочешь, я ни слову не поверю и ни слова не приму, — холодно сказала она.

— Вот здесь ты не права. Надеюсь, ты наконец меня выслушаешь. — Нельзя замолкать, пусть она слушает. — И вообще, как ты оказалась в машине? Мы это не планировали. Что мне было делать? Позволить Виктору тебя убить? Ильза, я был готов на многое, но увидеть, как ты умрешь, — нет.