Позади послышался лязг, когда кто-то раскрыл традиционную приставную лесенку.

Смимз развернулся и прошипел:

– А ну, держи эту штуковину прямо!

– Извините, хозяин, – отозвался временный помощник, пытаясь удержать выскальзывающее из рук и крайне травмоопасное чудовище, в которое превращается любая стремянка при первой же возможности, а зачастую и без таковой.

– И не шуми! – рыкнул Смимз. – Хочешь до конца жизни оставаться стекальщиком?

– Честно говоря, мне нравится эта работа, сэр…

– Ха! Недостаток честолюбия – проклятие рабочего класса. Ну, давай сюда.

Свечной служитель ухватился за стремянку в ту самую секунду, когда злополучный помощник ее сложил.

– Прошу прощения, сэр.

– У макального чана всегда найдется еще одно местечко, – намекнул Смимз, дуя на пальцы.

– Верно, сэр.

Свечной служитель уставился на серое, круглое, бесхитростное лицо. У парнишки был неистребимо дружелюбный вид, который, по правде сказать, приводил в замешательство, особенно если собеседник знал, что конкретно видит перед собой. Смимз это знал. Он только не знал, как это называется.

– Напомни, как тебя звать? Не могу же я всех помнить по имени.

– Натт, мистер Смимз. С двумя «т».

– Думаешь, вторая «т» поправит дело, Натт?

– Сомневаюсь, сэр.

– А где Трев? Сегодня дежурит он.

– Он очень болен, сэр. Попросил меня заменить.

Свечной служитель фыркнул.

– Тот, кто работает наверху, должен выглядеть молодцом, Гнутт!

– Натт, сэр. Прошу прощения, сэр. Уж таким я уродился, сэр.

– Ну, по крайней мере, сейчас никто тебя не видит, – заключил Смимз. – Ладно, пошли дальше. И постарайся казаться не таким… короче, просто постарайся никаким не казаться.

– Да, хозяин, но я подумал…

– Тебе платят не за то, чтобы ты думал, молодой… человек.

– Я постараюсь, хозяин.

Через две минуты Смимз уже стоял перед Императором. Глазел на него и должным образом впечатленный Натт.

Гора серебристо-серого воска почти полностью занимала пересечение двух каменных коридоров. Огонь этой свечи – на самом деле мегасвечи, получившейся из многих, многих тысяч сплавившихся огарков, которые поочередно стояли здесь и горели, капая воском и сплавляясь в единое целое, – так вот, огонь этой свечи маячил где-то под потолком, слишком высоко, чтобы по-настоящему светить.

Смимз выпятил грудь. Перед ним была История.

– Взирай, Гнутт!

– Да, сэр. Взираю, сэр. Меня зовут Натт, сэр.

– Две тысячи лет смотрят на нас с вершины этой свечи, Гнутт. Хотя, конечно, чтобы разглядеть тебя, им нужно наклониться.

– Вы совершенно правы, сэр. Очень остроумно, сэр.

Смимз взглянул на круглое дружелюбное лицо и не увидел ничего, кроме исключительного энтузиазма, который казался почти пугающим.

Он фыркнул, раздвинул стремянку (всего лишь прищемив при этом палец) и осторожно полез наверх, пока лестница не закончилась. Дальше шли ступеньки, которые поколения Свечных служителей вырезали на грубом челе гиганта и поддерживали в должном состоянии.

– Смотри и радуйся, парень, – произнес Смимз, чей врожденный дурной нрав слегка поумерился от соприкосновения с величием истории. – Однажды ты, может быть, станешь… человеком, которому придется влезать на эту священную свечу!

Натт, судя по выражению лица, в этот момент постарался скрыть мелькнувшую надежду, что в будущем его ждет нечто большее, нежели гигантская свеча. Натт был молод, а стало быть, не питал такого уважения к старине, как… старики. Но вскоре добродушная не-вполне-улыбка вернулась. Она никогда не исчезала надолго.

– Да, сэр, – сказал он. Эта фраза всегда срабатывала.

Некоторые утверждали, что Императора зажгли в тот самый вечер, когда был основан Незримый Университет, и с тех пор он горел, не угасая. Несомненно, Император был огромен, что неудивительно, поскольку ночь за ночью в течение двух тысяч лет новую большую свечу зажигали от оплывшего огарка старой и лепили ее на теплый воск. Подсвечник, погребенный где-то под огромными наслоениями восковых потеков, этажом ниже, не видели уже много поколений.

Примерно тысячу лет назад университетские власти проделали большое отверстие в потолке верхнего этажа – и с тех пор Император вырос из дыры на семнадцать футов. В совокупности он представлял собой тридцать восемь футов чистой, натуральной оплывшей свечи. Он служил примером и образцом. Свет, который не гаснет, свеча в темноте, путеводная звезда. В Незримом Университете очень серьезно относились к традициям, по крайней мере, к тем, о которых помнили.

И вдруг…

Откуда-то издалека донесся такой звук, как будто возмутилась огромная утка. Затем раздался крик: «Хэй-хо, Большеног!» И разверзся ад.

Из мрака вырвалась… тварь.

Есть такое выражение – «ни то, ни се, ни черт знает что». Промчавшееся по коридору существо было и тем, и сем, и черт знает чем – оно состояло из элементов, которые не встречаются ни в учебниках биологии, ни в ночных кошмарах, ни даже в кебабе. Оно было красное и чем-то хлопало на бегу. Натт заметил огромную сандалию, а еще – безумные, круглые, вращающиеся глаза и здоровенный красно-желтый клюв. Тварь исчезла в темном коридоре, непрерывно издавая странный крякающий звук, который обычно издают утиные охотники, прежде чем их подстрелят другие утиные охотники.

– Ату, ату, Большеног!

Непонятно было, откуда несется этот крик. Он как будто исходил сразу отовсюду.

– Гони, гони! Ату его!

Крик подхватили со всех сторон, и из темных недр каждого коридора, за исключением того, по которому улепетывала тварь, галопом выскочили странные существа, которые в неверном свете Императора оказались старшими представителями университетского состава. Каждый волшебник восседал на закорках у дюжего привратника, понуждаемого бежать при помощи бутылки пива на удочке, которую наездник, по традиции, держал вне досягаемости скакуна.

В отдалении послышалось скорбное кряканье. Один из волшебников взмахнул жезлом и возопил:

– Птичка улетела! Хэй-хо, Большеног!

Волшебники, сталкиваясь друг с другом, толкаясь и отчаянно борясь за первое место, немедленно бросились в погоню. Хлипкую стремянку втоптали в пол подбитые гвоздями башмаки привратников.

Некоторое время «Ату его!» эхом перекатывалось вдалеке. Убедившись, что охота ускакала, Натт выбрался из своего укрытия за Императором, подобрал останки лестницы и огляделся.

– Хозяин?.. – робко позвал он.

Сверху донеслось сердитое ворчание. Натт поднял голову.

– Хозяин, вы в порядке?

– Бывало и лучше, Гнутт. Видишь, где я?

Натт поднял фонарь.

– Да, хозяин. Очень жаль, но лестница сломалась.

– Ну так придумай что-нибудь! У меня все силы уходят на то, чтобы цепляться!

– Если не ошибаюсь, мне платят не за то, чтобы я думал, хозяин.

– И не умничай!

– Можно мне побыть умным хотя бы настолько, чтобы спустить вас в целости и сохранности, хозяин?

Суровое молчание было достаточным ответом. Натт вздохнул и раскрыл парусиновый мешок с инструментами.

Смимз, цепляясь за свечу на головокружительной высоте, слышал внизу загадочные скрипы и позвякивания. А потом – тихо и внезапно, так что он аж ахнул, – рядом с ним воздвиглось, слегка покачиваясь, нечто шипастое.

– Я свинтил три пары больших щипцов для нагара, – объяснил Натт. – Видите крюк для канделябра, который торчит наверху? Там веревка. Видите? Я так думаю, если вы сумеете завязать петлю вокруг Императора, она не будет слишком сильно скользить, и вы сможете потихоньку спуститься. Кстати, там еще коробок спичек.

– Зачем? – спросил Смимз, потянувшись к крюку.

– Не могу не отметить, сэр, что Император погас, – прозвучал снизу бодрый голос.

– А вот и нет!

– Вы сейчас сами убедитесь, что да, сэр, потому что я не вижу…

– В самом важном подразделении университета не место людям со слабым зрением, Натс!

– Прошу прощения, хозяин. Сам не знаю, что на меня нашло. Я только что увидел пламя!