— Хорошо бы по службе попасть в такую “струю”, — сострил кто-то.
— Да-а, неплохо…
— Слушай, Лебедев, — обратился ко мне Миша Стекольщиков, — говорят, ты в Оазисе начал взлетать в одну сторону, а взлетел в другую. Расскажи, не зажимай!
— Это точно, было дело! Только с чего начать?
— С начала, Саша, с начала! Давай все по порядку!
— Вас понял. Так вот, значит, закончили мы съемку, снижаюсь над Оазисом. Видимость — “миллион на миллион”, вдали, на юге, горы Амундсена. С трех тысяч до тысячи метров было тихо, мы спокойно созерцали окрестности. Ниже начало побалтывать, а при заходе на посадку уже болтало так, что я было и садиться-то раздумал. Но бензина в обрез, да и самолет на колесах — кроме Оазиса да Мирного, нигде не сядешь. Ладно, сел. Пока бочки с бензином подкатывали, я “коменданта” колбасой кормил — чайка там есть, на Оазисе, всегда меня ждет и колбасу прямо из рук берет…
— Ну, уж это ты “гнешь”, Саша! — усомнился Мальков. — Чтобы прямо из рук?
— А ты что думаешь, только одна Бугримова может львов кормить?
— Ладно, давай трави дальше. Мы после слетаем, сами посмотрим, — перебил наш диалог Борис Миньков.
— Да, отвлеклись немного, слушайте дальше. Только она, чайка, значит, последний кусок колбасы схватила, как ее тут же ветром сдуло. И меня чуть с ней не унесло! Порыв ветра метров до двадцати в секунду! И началось: то с одной стороны, то с другой. Потом опять стало тихо. Ну, думаю, надо взлетать! А на взлете, в середине разбега, дунуло так, что самолет влево развернуло. Пришлось почти полностью убрать газ правому мотору. Вот тут-то я и взлетел “не в т.у сторону”, градусов на сорок пять левее, благо “аэродром” позволяет… После отрыва стало так швырять, что даже показания скорости на приборе колебались от ста сорока до двухсот пятидесяти километров в час. А вертикальные броски — до восьми метров в секунду. Желание было одно — как можно скорее выйти из этой трясучей зоны… Потом прошли всего десять — пятнадцать километров в сторону Мирного, и стало тихо. Но я не решался включить автопилот до самого острова Дейвида…
— Внешних признаков никаких не заметил? — поинтересовался Стекольщиков.
— Нет, Миша, кругом было ясно, если не считать яйцевидного облака над Оазисом на высоте тысяча метров — здесь и начало болтать…
— Вот тебе и “яичко”, — заметил Миньков, прихлебывая кофе. — Да, чудес и загадок в Антарктиде много! Помните, как два дня назад Слава Ерохов приземлялся в Мирном на своем Ан-2, словно на воздушном шаре? Со стороны смотреть — красиво садился. А каково тебе было, Слава?
— Отвратительно себя чувствовал! — отозвался Ерохов.
— А поподробнее…
— Можно и поподробнее. Когда вылетали из Мирного, погода была хорошая. Летели на западный шель-фовый ледник, ко Второму Нунатаку — знаете, наверное, изо льда такая серповидная скала выступает. Там два астронома уже десять дней из-за пурги сидели. И радиосвязи у них не было… Ну, нашел их, сел, забрал людей, собаку и вылетел обратно. Все шло хорошо. Приближалась ночь, но она, конечно, не была помехой… И тут перед самым Мирным подул такой встречный ветер, что наш “корабль” словно встал на якорь. Добавил газку. Мирный уже показался, а приближаемся к нему еле-еле. Еще добавил. Мотор прямо надрывается, а толку мало. Едва ползем. Ну, думаю, если ветер еще чуть-чуть усилится, то придется лететь “задним ходом”. Нет, все-таки доползли. Сел с ходу, по-вертолетному, поперек взлетной полосы. Но это, оказывается, еще полдела. Чувствую, что, если выключу мотор, просто сдует в море. Спасибо Мише Кулешову — подцепил своим трактором наш “лайнер”… А я пришел в себя уже за ужином, после второго стакана чаю…
На какое-то время в нашей бойлерной наступила тишина. Булькал кипяток в титане, пахло свежесваренным кофе — тепло, уютно… Тишину нарушил Владимир Васильевич Мальков:
— Мне, братцы, досталась такая загадка, что я трое суток ее разгадывал. На Комсомольской дело было. Вы знаете — новую станцию открыли, а дизельное топливо еще не завезли полностью. Вот мы и вылетели с бочками четырьмя экипажами: Москаленко, Миньков, Дмитриев и я. Вы меня знаете — на Ли-2 с лыжным шасси облетел всю Арктику, так что на Комсомольской ничего нового для себя не ждал. Да и никто из нас не ждал, может Яша только…
Мальков посмотрел на Дмитриева, отхлебнул кофе и, выдержав паузу, продолжал:
— Взлетел я первым, сделал традиционный круг, набрал шестьсот метров высоты и пошел курсом на Пионерскую. Ледник постепенно повышается, но я постоянно сохраняю двести метров высоты… Километрах в тридцати — сорока от Мирного заметил большую трещину на поверхности ледника. Накануне, когда возвращался с Пионерской, ее не было, точно помню. Поговорил со штурманом — он вчера ее тоже не видел. А на подходе к Мирному как раз тягач Кулешова должен быть. Как вспомнил это, прямо мороз по коже — ведь разлом-то у них на пути! Буквально через минуту полета мы тягач заметили. Не заменить трудно — шлейф черного дыма от работы дизеля. Делаю круг над тягачом, вижу — остановились. Сам Кулешов из кабины выскочил, ручкой машет — не чувствует, конечно, опасности. Штурман приготовил быстро вымпел, вложил записку с рекомендацией пути следования. Видим, прочитали они, отвернули на запад. Ну, и мы успокоились… Пионерскую прошли точно и на Комсомольскую точно вышли — штурман молодцом сработал. Л на Комсомольской уже обжились люди — стоят тягачи, домики на полозьях. Один из тягачей дымит, и дым идет точно вверх — значит, полный штиль, ветра нет. Следы от санного поезда глубокие, сверху хорошо просматриваются. Выбрал я направление для захода вдоль крайнего следа и, ничего не подозревая, пошел на посадку… А на пробеге — сильнейшее торможение. Подумал даже, что лыжи задрал, но тут же вспомнил, что они целиком металлические. Значит, не в этом дело… Рулил к ближайшему тягачу почти на взлетной мощности моторов. Впечатление такое, что скребем по наждаку. Остановился, а потом все же решил сделать круг, чтобы встать на собственный след для облегчения взлета. Решить-то решил, но не тут-то было. Моторы на взлетной мощности, а самолет стоит как вкопанный. Двигатели нагрелись предельно, несмотря на пятидесятиградусный мороз! Потом, когда остальные сели, мы все известные способы испробовали, чтобы стронуться с места. Но только Дмитриев сумел — стронулся и взлетел. Расскажи теперь, Яша, чем ты лыжи “смазал”? Или они у тебя какой особой конструкции?
— Секрета здесь нет, — отозвался Дмитриев. — При морозах под пятьдесят и в Арктике так бывает — снег как песок. Наверное, структура его меняется. Предвидеть это я не предвидел, иначе бы вам сказал. Но на взлете, как и вы, почувствовал. Использовал ручное управление турбокомпрессором на полную катушку, как говорится…
— С наддувом, значит? — не вытерпел Мальков.
— Да, тысяча пятьдесят миллиметров ртутного столба.
— А по инструкции, Яша, допустимо всего девятьсот!
— Дорогой Владимир Васильевич! Мы здесь первые. Инструкции, как летать в условиях Антарктиды, будем писать в Москве. С учетом накопленного опыта!
— Да, ты прав, пожалуй, но… Обстановка в бойлерной начинала накаляться, и я решил ее разрядить:
— Расскажи лучше, как вы все-таки взлетели с Комсомольской?
— Ну как? Москаленко предложил — сделаем ледяную площадку. Смочили паклю мазутом, подожгли и оплавили поверхность снега. Получилась ледяная площадка десять на десять метров. На площадку тягачами выволокли самолеты. Вот и взлетели Москаленко и Миньков. А у нас радиатор правого мотора потек, пришлось трое суток ждать, когда Яша новый привез… Вот тут, братцы, мы и поняли, что такое Комсомольская. Любые физические нагрузки — тяжелейший труд! Ведь высота там три тысячи пятьсот метров! Даже в спокойном состоянии организм постоянно ощущает недостаток кислорода. Видно, отверстия в носу маловаты! Не успевают легкие наполниться воздухом
А ртом дышать нельзя! Сожжешь легкие пятидесятиградусным морозом! В общем, тяжело там Голова как в тисках, пульс — сто пятьдесят — сто шестьдесят ударов в минуту Даже такой крепыш, как Долматов, и тот еле двигался. Прав, наверное, Дмитриев Поддув нужен! Кроме всего прочего и кислорода моторам не хватает
